Меч войны, или Осужденные - Алла Гореликова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верный секретарь досадливо поморщился:
– Брат привратник испугался считать. Говорит, с половину флакона. Но сколько их там поместится?
– Сколько бы ни поместилось… – Брат провозвестник уже справился с приступом резкого, воистину животного ужаса; теперь он мог рассуждать. Для дорожных нужд такое с собою не таскают; значит, либо это еще одна посылочка, побочный заработок курьеров, либо… а, хвост Нечистого, какая разница, у кого в руках они сработают! Появление в Ич-Тойвине такой силы надо, по меньшей мере, учитывать в собственных планах. – Глаз не спускать с обоих, – приказал замершему в ожидании Ирти. – К девице приставь сестру Элиль, да пусть переоденется: я обещал провожатую из Ордена Утешения. Рыцаря… рыцарю пошли с утра приглашение. Мы ведь не договорили. – По тонким губам священника скользнула недобрая улыбка.
Секретарь кивнул, вышел. Брат провозвестник сложил письмо, спрятал в тайный карман в рукаве. Пусть лучше владыка разгневается за излишнее рвение, чем за небрежение и промедление. Вести из Корварены напрямую касаются планов императора в Таргале. А усердных ценят больше.
Вот только стоит ли докладывать сиятельному о гномьих зернах именно сегодня? Магия чужая, нелюдская, незнаемая… Нет уж, сначала надо вызнать, что может она. И потом, владыка горяч. С него станется приказать вырвать у рыцаря зерна силой, а ну как их чары – из тех, что позволяют менять хозяев лишь по обоюдному согласию? Что-что, а подставляться под самоубийственные поручения брат провозвестник не торопился. У него еще были планы на этой земле.
4. Пресветлый отец предстоятель из монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Церковь едина и таковой должна оставаться. Не каждому из светлых братьев дозволено знать о внутренних течениях церковной верхушки, об интригах, что плетутся под тихой гладью благостного единодушия, с коим руководит чадами своими Светлейший Капитул. Вот и отец предстоятель монастыря Софии Предстоящей – не знал. До того дня, когда – накануне принятия решения, ради которого и звали на Капитул, помимо духовных пастырей королей, князей, владык земель и провинций, еще и монастырских отцов – его принял у себя дома брат провозвестник, второй в Капитуле после Главы его.
Что брат провозвестник имеет в глазах прочих членов Капитула куда больший вес, чем должно по рангу его, пресветлый к тому дню уже понял. Понял и то, что Церковь сродни государству: без должного руководства, без твердой руки, ведущей по предначертанному пути, она теряет силу и влияние. А без влияния как вести к свету души людские? Поэтому отец предстоятель поддержал планы брата провозвестника; потому же согласился извещать о происходящем в Таргале, хотя и знал о скорой войне. Церковь превыше государств, земные властители должны склоняться пред волей ее. Луи не склонился – тем хуже для Луи.
Из трех приехавших с ханджарским посольством светлых отцов один оказался преданным брату провозвестнику. Брат Юлий нашел возможность посетить монастырь – а что удивительного в желании осмотреть один из красивейших храмов Таргалы? Говорили о перспективах посольства – и о том, как станет действовать таргальская Церковь в случае войны. Пусть Таргала давно отложилась от империи – Церковь осталась единой, и следует поддержать верного сына ее против отступника и вольнодумца. Прощаясь же, брат Юлий оставил пресветлому клетку с голубями: дабы имел тот возможность отправить весточку брату провозвестнику, ведь в случае войны нельзя полагаться на курьеров.
А через два дня Луи арестовал посольство. Всех: от самого посла до последнего слуги. Вопиющая наглость! Граф Унгери объявил о покушении на короля, и Таргала поверила: капитан службы безопасности умел как убеждать силой, так и запускать нужные слухи. Когда же отец Ипполит спросил короля Луи об участи сынов Церкви, что были при посольстве, тот лицемерно ответил: мол, верные заповедям Господним светлые отцы поплатились жизнями за попытку помешать злодейству. Увы. Скорблю вместе с вами, отец мой.
Скорбит он, как же! Разве о том, что своего аббата в камеру к ханджарским светлым отцам засадить не выйдет. Возомнил о себе, мальчишка, щенок венценосный! Должен ведь понимать, что Капитул Таргалы ни одному слову из этой сказочки не поверит. Воистину пора призвать нахального молокососа к смирению и послушанию.
Вызнать, что произошло с братом Юлием и двумя его товарищами, труда не составило: королевские тюремщики, как и прочая паства, исправно посещают исповеди. Но, пожалуй, вздумай пресветлый опровергнуть публично версию графа Унгери, оказался бы в той же тюрьме. Раз уж его величество Луи совсем утратил почтение к людям Господним…
И отец предстоятель в кои веки оставил принятие решения всецело на совести отца Ипполита; сам же, описав случившееся, отправил голубя в Ич-Тойвин. Пресветлого ждали сложные и непривычные хлопоты. Теперь, когда война стала неизбежной, он должен был быстро и аккуратно подвести монастырскую братию к мысли о верности Капитулу, а не королю.
О том, что служба графа Унгери перехватывает летящих на юг почтовых голубей, пресветлый, разумеется, и не подозревал.
ДЕЛА ЛЮБОВНЫЕ
1. Мариана, девица из благородной семьи
Ич-Тойвин казался Мариане воплощенной сказкой, краем обетованным. Дома здесь украшала драгоценная мозаика, на площадях фонтанчики рассыпали радугу брызг, а священные смоковницы росли прямо на улицах, словно какие-нибудь вязы или, скажем, яблони. Вода отдавала сладким и, налитая в глиняные кувшины, оставалась холодной в любой зной. В трактирах подавали баранину, политую соусом столь острым, что горело во рту; в вино добавляли пряности, а знаменитую ханджарскую пастилу с имбирем, достойную королевского стола, продавали задешево уличные лоточники. Здесь не было нищих, попрошаек и бродячих собак.
Уже к вечеру второго дня Мариана поняла, что влюбилась в этот город.
Сестра Элиль, похожая на приветливую кумушку монахиня в белых одеждах Ордена Утешения, посмеивалась над восторгами юной северянки. Рассказывала, как почти уж тысячелетие тому назад пришел к Поющей горе предок нынешнего императора, святой Джамидер Строитель. Как поднялся на вершину и заночевал там, а на рассвете случилось ему знамение Господне. И повелел Джамидер основать у подножия горы Ич-Тойвин, Цветущий город, дабы до скончания веков радовались прекрасному глаза, сердца и души людские. За что, собственно, и получил прозвание Строитель.
Сестра Элиль водила Мариану по храмам и часовням, усыпальницам и святым источникам; и девушка все больше узнавала об Ич-Тойвине, а монахиня – о девушке. Мариана понять не могла, как так случилось, что выделенная ей милостью брата провозвестника провожатая в первый же день стала ближе самой близкой подруги. Да девушка об этом и не задумывалась. Ей нравилось рассказывать сестре Элиль о Таргале и об их с Барти пути в Ич-Тойвин; нравилось, как монахиня слушает, кивая и ахая, как вставляет участливые вопросы. Услышав о данной в обиде клятве, сестра укоризненно покачала головой, а после рассказа о том, как негероически клятва эта исполнилась чуть ли не в первый день пути, не засмеялась, а сказала серьезно: