Сага о девочках. Песнь первая - И. Каравашкин

– А я не голая! Я в платье, – донеслось из-под дивана.

– А платье надо надевать поверх трусов!

– А зачем?

– А затем. Потому, что правила такие. Так положено. Всем надо носить трусы, всегда и везде. Трусы – это основа цивилизации. Без трусов даже дикари на необитаемых островах не ходят.

К одежде мои обе две кошкодевочки были приучены. Грин воспринимала ношение одежды как должное. И ей даже это, вроде как, нравилось. А вот Скай верхнюю одежду ещё как-то признавала, в отличие от нижнего белья. В этом плане она проявляла принципиальный негатив. Если на улицу её ещё можно было одеть, то по дому она предпочитала разгуливать нагишом, однозначно игнорируя любые попытки запаковать её в пижаму, или хотя бы спортивный костюм. Модные, не модные, фирменные ли шмотки, для неё они все были лишними и ненужными.

– Зачем они нужны? Кто их вообще выдумал? – возмущалась изподдиванная тьма.

– Общество! Общество их выдумало, и утвердило правила их ношения. Всё, вылазь немедленно!

– Ну, вот пусть общество по своим правилам и живёт! А я буду жить по своим, – не унималось изподдиванье.

– Так ты же тоже часть общества!

– Никакая я не часть. Я не просилась в это общество. Чего вы все от меня хотите?

– Нельзя находиться в обществе и быть вне общества, – вспомнил я курс университетского обществознания.

– А мне всё равно, я не хочу быть в этом вашем гадком обществе! – выдало коммюнике зеленоглазое молодое изподдиванье.

– Да? А что же ты хочешь?

– Хочу, чтобы общество было для всех.

– Это как?

– Что бы все в обществе были равны!

– Так, это, все и равны. У нас же это даже в декларации записано. А декларация – высший закон.

– А кем эта декларация написана?

– Как – кем? Нами написана. Ну, типа, людьми, – я немного стал терять логику диалога, то ли от того, что ракообразно заглядывал под диван и уже начинала отвлекать от сюжета поясница, то ли от того, что из всего курса политологии помнил разве что пару фамилий древних риторов.

– Вот люди для себя её и писали.

– Писали. Всё верно. Так что, тебе-то, не нравится?

– А то и не нравится, что она написана людями для людей!

– И?

– И равными в твоей декларации могут быть только люди.

– А как иначе-то? Всё правильно: все люди созданы равными.

– А мы?

– Кто – мы?

– Мы, кошкодевочки? И кошкомальчики? Мы-то какие?

– И вы – равные, – вот тут я был не совсем уверен в правильности формулировки. Но по основному вопросу, к себе как докладчику, замечаний не имел.

– И кому мы – равные? – в изподдиванье, похоже, менялся психологический климат на «обидливо, местами – слёзы».

– Ы-ыы… Э-ээ… Равные. Да. Вот… – я почему-то был уверен в своём тезисе, но на ум не приходило ни одной релевантной леммы.

– Да кому мы равные?! Зачем ты врёшь? – бросили мне в лицо плачущим голосом.

– Да равные, равные. Все всем равные. Что ты ерундой-то страдаешь? По-моему, ты телевизора пересмотрела, – вспомнилось из классика: «Аргументы слабые. Надо кричать». – А то, что я тут перед тобой на коленях пресмыкаюсь, практически умаляя быть хорошей девочкой, – это ли не равенство? По-моему, это вообще демонстрация твоего привилегированного положения.

– А напяливать на меня свои дурацкие тряпки, так, по-твоему, равенство выглядит? Да? А если носить их чуждо моей природе? Разве это на насилие над личностью?

– Ну какое ещё насилие? Одежда – это атрибут субъекта истории. Если разгуливать голышом, то о том, чтобы стать личности можно только мечтать

– Вот и отстань, от меня, тогда. Буду тут сидеть и мечтать.

– И о чём же ты под диваном собралась мечтать?

– О том, чтобы все, реально все, и люди и кошкодевочки, были равны по-настоящему. Чтобы мы могли сидеть с людьми за одним общим столом. Чтобы люди больше небыли бы для нас хозяевами, а мы – их рабами! Чтобы однажды, город стал безопасным для моего рода, чтобы на его улицах стало безопасно и наступила свобода! Я буду мечтать, что однажды дети людей перестанут считать нас за вещи, и будут видеть в нас не просто живых игрушек, а равных себе личностей! Я буду мечтать, что когда-нибудь, в этом проклятом городе, и в этой проклятой стране, где все мэры, префекты, судьи и полисмены, вдруг перестанут быть законченными подонками и извращенцами, что мы все, и люди, и Кошкодевочки, возьмёмся за руки и станем друзьями! Буду! Я буду мечтать! – на последний словах «крещендо» я дождался логичной кульминации в виде девчачьих рыданий.

– Радость моя. Мечтать ты можешь о чём угодно. Но делать это надо молча, ибо даже стены имеют уши. Нечто подобное, о чём ты тут мечтаешь, в истории этой страны уже происходило. Закончилось, правда, типично. Сейчас, возможно, история повторяется, и закончится она, наверное, стереотипно, потому, что эта страна никогда не меняется. Как её основали, так она и держится на принципах, утверждённых своими отцами-основателями меняя форму, но, не меняя содержание. Была ещё одна страна, где её жители тоже мечтали. И даже попытались свою мечту сделать реальностью. И у них это даже получилось. Но ненадолго. Другим странам это очень не понравилось, и они вернули всё в исходное положение. Мечтать о хорошем и добром, дело благородное, но – опасное. А я не хочу, чтобы с тобой из-за твоей болтливости что-то случилось. Именно поэтому мы и едем сейчас в такое место, где тебе всё расскажут и объяснят. И ты станешь умной и образованной. И возможно сможешь приблизить свою мечту к реальности.

– Что, правда, смогу? – рыдания утихли, а цвет глаз у «племени молодого, незнакомого» вернулся к врождённому небесно-лазурному.

– Сможешь, сможешь, – убедившись в потери «объектом» бдительности, я сделал выпад и всё же сумел ухватить мечтательницу за заднюю лапу.

Я почти вытащил из подполья неопытную носительницу крамолы, но операция сорвалась из-за слабой проработки тактических моментов:

– Ай—я-я-я! Не кусайся! Это неспортивно! – выпустив кошкодевочку, я схватился за локоть, прокушенный острыми зубами. – Вот ты как? Да? Я для неё всё делаю, стараюсь, в лепёшку уже разбился, а она – кусаться. Где ты научилась кусать кормящий локоть?

Признав своё безоговорочное поражение на поприще зоопедагогики, но гордо поднявшись с колен, скомкал новые дизайнерские трусы из очень даже недешёвого бутика для кошкодевочек, и швырнул их куда подальше. Надоело, блин. Всё без толку. Не слушается она меня. От чего ещё обиднее: вторая-то меня слушается. А эта – вообще ни во