Гнездо орла - Елена Съянова

Грета все же увела ее, дрожащую от холода, съежившуюся и как будто сделавшуюся меньше ростом, — эту гордую и надменную, никогда не теряющую самообладания и такую недоступную для смертных красавицу Магду, образец матери и супруги. Магда плакала, уверяла, что разведется…

Так они и встретили мутный рассвет, и первые проблески утра невесело легли на усталые лица женщин — тридцатишестилетней Магды Геббельс и приближающейся к своему тридцатилетию Маргариты Гесс.

За завтраком в полдень из дам присутствовали только сестры Браун. Ева, вся в светло-сиреневом, безмятежно улыбалась Адольфу, мучительно стараясь разгадать его настроение. Она уже достаточно его изучила, чтобы определить, — что он, во всяком случае, отнюдь не «на коне». Ева знала, что эту ночь он провел с Юнити.

После завтрака гости разъезжались. Гитлер планировал свой отъезд на завтра, а сегодня принимал одного за другим Геринга, Геббельса, Риббентропа, отпуская их. Лею также была назначена аудиенция, на три часа.

Роберт велел Маргарите разбудить его в девять. Она честно сделала три попытки, а потом сказала себе: «Хватит. Все». В конце концов, надоело! С тридцать третьего года одна и та же история: накануне просит разбудить, доказывает, как ему важно быть где-то вовремя, а результат всегда один — она, промучившись с ним час, два, чуть не плачет, а он спит себе… А после ей же — претензии. Однако в третьем часу она все же вернулась в спальню, дав себе слово, что это в последний раз. Очень «кстати» вспомнился вдруг какой-то английский рассказ в стиле Диккенса, где ребенок зовет свою умирающую мать и та открывает глаза, услыхав этот тихий зов из глубин своего беспамятства.

Маргарита, нервно рассмеявшись, привела в спальню детей и попросила бойкую Анхен позвать отца. Грета не особенно рассчитывала, что из этого что-то выйдет, но когда Анхен тихо произнесла «папа», стоя у самой двери, Роберт внезапно открыл глаза.

— Ты звала меня? — спросил он дочь.

Девочка посмотрела на мать.

— Тебе приснилось, — ответила за нее Маргарита.

— Да… мне приснилось, что она кричит… Ты не кричала, нет?

— Нет, папа.

Анна побежала к нему и влезла на постель.

— Папа, тебе хочется спать, да? Знаешь, что я делаю, чтобы поскорей проснуться? Вот что!

Она ловко сделала на постели «мостик», затем — кувырок.

— Попробуй!

— Хорошо, непременно, — улыбнулся Лей. — Только тут мне места мало.

— Ани, поди ко мне, — позвала дочь Маргарита. — Ты мешаешь папе. Нельзя так вести себя.

Но отец улыбался, и дочь уселась ему на живот.

— А ты что же? Иди к нам! — позвал Роберт сына.

Генрих подошел, застенчиво улыбаясь, и сел на краешек Анна тут же вскочила и, подбежав к матери, потянула ее за руку к постели. Когда Маргарита тоже присела, девочка опять заняла свое место и, довольная, оглядела всех.

— Папа, ты будешь вставать? — спросила она.

— Буду.

— А почему?

— Потому что у меня дела. Меня ждут люди.

— Ты им что-нибудь привезешь?

— М-м… как тебе сказать…

— Папа привезет им много хороших слов, Ани, — отвечала Маргарита. — А теперь слезь и принеси мне папины часы — вон те… Спасибо, детка. — Она положила часы Роберту на живот и вывела детей из спальни.

Когда она вернулась, Лей стоял у окна, видимо обдумывая что-то.

— Фюрер просил тебя быть у него в три, — коротко передала Маргарита.

Он резко повернулся к ней.

— Мне не всегда по силам исполнять твои приказы, Роберт, — сказала она, предупреждая его упрек.

— А высмеивать меня при детях тебе… по силам?! — бросил он. — Или ты думаешь, что они еще ничего не понимают?

Она опустила глаза.

— Если ты и впредь станешь позволять себе подобные вещи, то я буду вынужден отвечать, — продолжал он. — Ты уже приучила меня постоянно от тебя защищаться, но прежде это не касалось детей.

— Извини, я… Больше это не повторится. Мне следует лучше контролировать себя.

Он снова отвернулся к окну. Она минуту стояла, борясь с собой. Так тянуло подойти, обняв сзади, сильно прижаться всем телом, разом ощутив его всего, раздраженного, любимого… Она вдруг заметила, что он потирает правую ладонь, и подошла ближе:

— У тебя что-то с рукой?

— Да сам не пойму. — Он потряс кистью. — Странное ощущение. Как будто эта рука тяжелее той.

— Ты вчера… укололся значком, — вдруг вспомнила Маргарита.

— Чем? — не понял Роберт. — Наверное, просто лежал неудобно. Вот что, Грета. — Он снова резко повернулся. — Если ты вернулась ко мне… — Он помедлил. — Давай, наконец, обвенчаемся. По любому обряду — мне все равно. У тебя в роду все были протестантами, у меня — тоже, так что… — Он смотрел на нее прямо, несколько исподлобья, тем самым «бульдожьим» взглядом, что больше походил на сомкнутые намертво челюсти. — Так что на этот раз я намерен довести дело до конца.

Она невольно улыбнулась. Она столько раз представляла себе их венчание, что даже запомнила все не существующие пока детали: лицо священника, фасон своего подвенечного платья, роспись боковой стены храма, убранство алтаря… Господи!

Раздался телефонный звонок. Рейхсляйтеру вежливо напоминали, что в три его ждет фюрер.

Когда Грета завязывала Роберту галстук, снова позвонили. Звонившему пришлось проявить терпение. Завязывание галстука обычно сопровождалось у них долгим поцелуем. Это происходило всегда, так что однажды, в разгар очередной ссоры, чуткая умненькая Анхен вдруг принялась совать матери в руки галстук отца и просить со слезами: «Мама, завяжи папе галстук, пожалуйста, мама, завяжи!»

Нестерпимое воспоминание, одно из тех, что постоянно алеют в памяти, как свежие рубцы.

Телефон звонил… Лей, одной рукой нащупав трубку, собирался было отшвырнуть ее подальше, но голос в ней его удержал. Звонила Юнити.

Она попросила Лея взять ее в свой самолет, если он летит один.

Через полтора часа, надев летный шлем и бросив перчатки в кабину своего модернизированного МЕ-109, Лей спросил Митфорд, не слишком ли по-английски она покидает Бергхоф?

— Так всем удобней, — отвечала Юнити.

Больше он вопросов не задавал.

Юнити часто летала с Леем и всякий раз, залезая в кабину, не забывала мысленно попрощаться с жизнью. С годами это вошло у нее в привычку; она полюбила эти полеты и уже не могла обходиться без них, как без выбросов в кровь адреналина. Роберт поначалу морщился на ее просьбы, но затем, заставив освоить парашют, перестал отказывать.

— Куда мы? — спросила она после долгого молчания, когда они прошли горные цепи и внизу потянулись однообразно-геометрические фигуры полей.

— Я в Берлин, — ответил Лей.

— Опять трибуны, толпы, заседания… Не наскучило?

Он искоса посмотрел на нее; она тоже повернула голову и поймала его взгляд.

— Роберт, что это за история с Ренатой Мюллер? Расскажи мне.

Он только пожал плечами. Этого еще недоставало!

«История с Ренатой Мюллер», недавно покончившей с собой кинозвездой, была ему известна, так сказать, из первых уст: после ее самоубийства Гитлер сам поведал ее ему и Гессу, наедине.

— Тогда я сама расскажу, — вдруг заявила Юнити. И начала, поспешно, по-американски, глотая слоги и целые слова, словно боясь, что он сразу ее остановит.

Но Лей не остановил. По мере того как она говорила, у него все больше округлялись глаза: все это она могла услышать лишь от самого Адольфа, но… Но неужели он… так… ей это поведал?!

— …и он объяснил ей, что его давит чувство вины за ту… Ангелику. Однажды он ударил ее и не может себе этого простить. Но если бы нашлась женщина, которая наказала бы его, побила, избила до полусмерти, он, может быть… нет, не простил бы себя, но все стало бы уже не так… безнадежно. И он смотрел мне в глаза, смотрел так, точно просил, умолял об освобождении от вины! А я… Я не смогла… его ударить.

— Довольно! — приказал Лей. — Зачем ты мне это рассказала?’

— Чтобы ты помог мне.

— Побить Адольфа?

Она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Лей взял фляжку с коньяком, чтобы сделать несколько глотков. Откровенность фюрера с женщинами всегда казалась ему излишней, какой-то болезненной. Гесс был прав, полагая, что чем меньше женщин рядом с Гитлером, тем лучше для дела.

— Ты мне поможешь? — спросила Юнити, тоже протягивая руку за фляжкой. — Это ведь в общих интересах.

— Он всего лишь признался тебе в любви к другой женщине, — поморщился Роберт. — Неужели ты не поняла?

— Если бы он признался в любви к этой… Браун или к Чеховой или… кому-то из живых, я бы все поняла правильно, а так…

— Чего ты от меня-то хочешь? — не выдержал Лей.

Она видела, как ему неприятен этот разговор, но упорно продолжала:

— Ты хорошо знаешь Адольфа. Ты знал и ту… Ангелику. А я знаю, что он очень хотел жениться на ней…