Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона - Владимир Набоков

Лучшие пожелания от нас обоих.

Эдмунд У.

Я обнаружил формулу русской поэзии:

И божество, и вдохновенье,И жизнь, и слезы, и любовь.

Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.

В обоих двустишиях повторяются в другом порядке слова из предыдущих строф. В Вашем «Расстреле» ведь примерно то же самое?

230 Е 15-я стрит

7 марта 1943

Дорогой Владимир,

как живете? Мы соскучились. Элен Мучник из Смит-колледжа написала мне очень доброжелательное и разумное письмо про Ваш Подвиг. Хотел Вам это письмо переслать, да куда-то его задевал. Дайте ей что-нибудь перевести из Ваших вещей. На днях познакомился с очень хорошенькой русской, Ириной Куниной,{72} она сотрудничает с Новосельем. Вам что-то про нее известно? Вчера вечером по ее приглашению ходили на вечер Новоселья и ушли с ощущением, что Новоселье — это своего рода сталинская «агитбригада». Весь вечер звучали выступления и стихи, прославляющие оборону Ленинграда. «Установка», по всей вероятности, выполнена не была, ибо почти все речи получились одинаковыми и настолько прямолинейными, что даже Мэри из-за постоянных восклицаний и имен собственных понимала, о чем идет речь. Все как безумные цитировали Медного всадника — порой совершенно не к месту. На протяжении всей своей речи мадам Кунина не уставала повторять: Петербург тире Ленинград. Домой я вернулся в угнетенном состоянии.

Что-нибудь слышно про стипендию фонда Гуггенхайма? В настоящее время Вы преподаете в Уэллсли? Черкните пару строк.

Читаю Тютчева. Он, безусловно, очень значителен — совершенно не похож ни на одного известного мне поэта. Но не слишком хорошо известен, так ведь? Прочел все пушкинские поэмы. Патриотическая Полтава, хоть и написана прекрасно, меня разочаровала. Мне показалось, что такие вещи, как Братья разбойники и незавершенный Тазит, более интересны и более пушкинские. Привет Вере.

Всегда Ваш

Эдмунд У.

7 марта 1943 г.[66]

Дорогой Братец Кролик,

твое описание небольшого soiree littéraire[67] замечательно.{73} Вот почему я всегда держался подальше от всех этих Поэтических Землячеств в Париже или где бы то ни было. Ты абсолютно прав насчет «Полтавы». Замечу, что «Полтава» в творчестве Пушкина занимает такое же место, как «Подвиг» в моем. Я написал его двадцать лет назад, и не мне тебе объяснять, какое чувство вызывает собственная блевотина.

Что касается «Дара», то я буду чрезвычайно рад, если мисс Мучник{74} возьмется его перевести, но сначала я ей пошлю небольшой рассказ. Меня позабавило это твое «тире Ленинград». В Париже это звучало бы «мup пуст тире Пруст». Между прочим, я до сих пор с трудом разбираю твой почерк.

А знаешь, в этом что-то есть — учить сто девиц английскому языку. Первое, что я им сказал: произнося гласные «а, э, ы, о, у» (ну-ка, барышни, достаньте свои зеркальца и последите, что делается у вас во рту… выяснилось, однако, что в этом классе на двадцать пять девушек всего одно зеркальце), язык держится (независимо и бдительно) сзади, когда же доходит дело до щелевых гласных «я, е, и, е, ю», язык бросается вперед, к нижним альвеолам — как заключенный на тюремную решетку. А затем, Братец Кролик, я сказал им то, что тебе давно известно: в русском языке, в отличие от английского, все гласные — короткие. (Например, русский «бой» — тщедушный бойкий человечек рядом с долговязым ленивым английским или американским подростком-боем.) Ну и так далее.

Я надеюсь, ты с интересом прочтешь мою новую работу о чешуйчатокрылых — прилагается к письму. Постарайся прочесть то, что спрятано между описаний, хотя в них тоже есть удачные пассажи. Сегодня закончил рассказ для «Atlantic» (после «Мадемуазель О» Уикс звонил мне четыре раза на предмет новой вещи; пришло письмо из Общества «За чистоту речи» (и еще чего-то) с просьбой дать согласие на использование отрывка из «Мадемуазель О» в их учебнике. Похоже, у моего английского голубка[68] оперились лапки и стала грудь как у оперного солиста).

Вера перепечатала сто тридцать страниц моего «Гоголя».{75} В середине апреля я остановлюсь на один день в Нью-Йорке по дороге в «шиповную» Виргинию, где я должен прочесть лекцию, или на обратном пути, и тут уж я непременно повидаю вас обоих. Очень соскучился.

От Гугенхайма никаких известий — и почти никаких надежд.{76} Если бы я получил от них стипендию, я бы не стал связываться с русскими классами, хотя, повторяю, в них есть своя прелесть. Я преподаю там два раза в неделю: ухожу после обеда и возвращаюсь к полуночи. Каждая студентка платит за семестр десять долларов. «Знаете, мистер Набоков, мне так понравилась ваша статья о Шостаковиче в „Харпер мэгэзин“». Хочется думать, что Николаю{77} тоже приходится выслушивать комплименты не по адресу.

Пушкин — море, Тургенев — колодец. Условно, зато верно. Блок — крылатая лодка, которую ребенок в «Пьяном корабле» Рембо{78} спускает на воду в сточной канаве. Вчера я обнаружил свою старую пьесу, переведенную в Англии несколько лет назад.{79} Прочти, пожалуйста. Вдруг с ней можно что-то сделать. Язык ходульный — переводил не я.

С душевным приветом

В. Набоков.

29 марта 1943

Дорогой Кролик,

я получил гуггенхаймовскую стипендию. Спасибо, дорогой друг. У тебя удивительно легкая рука. Я заметил, что всякий раз, когда ты принимаешь участие в моих делах, успех мне обеспечен.

Между тем из Нью-Йорка пришла очень печальная весть; кажется, я говорил тебе о своем близком друге, одном из соратников отца, Иосифе Гессене,{80} — ему только что удалось бежать из Франции. Так вот, он умер. Посылаю тебе небольшой очерк, который я о нем написал по-русски в «Новое русское слово».

В Нью-Йорке буду проездом в среду и четверг, 14 и 15 апреля. Позвоню в среду днем, если дашь мне свой телефон.

Уикс (под стаккато коротких «ха-ха») не без некоторого энтузиазма отзывается о «Помощнике режиссера», моем новом рассказе, который я ему предложил. Напечатан будет в майском номере. За энтузиазм, мне кажется, следует платить. Меня не устроил гонорар за «Мадемуазель О» (глухие дамы со всех концов этой трогательной страны до сих пор пишут мне письма. «Мистер Набоков, — говорят они, — если б Вы знали, что значит быть глухим, Вы бы описали „Мадемуазель О“ с куда большим сочувствием»), составивший 250 долларов. Новый рассказ примерно такого же размера, но с изюминкой покрупнее. Хочу я за него по меньшей мере 500. Что скажешь?