Свет любви - Виктор Крюков

— Не знаю, — ответила она отчужденно.

Навстречу им шел офицер. Его походка показалась Зине знакомой. Она отошла к кипарису и заторопилась. Петр тоже прибавил шагу. Жестикулируя и прищуривая от удовольствия глаза, он стал описывать, какой прекрасный вид открывается с Ай-Петри в ясный солнечный день.

Офицер был уже рядом. Он с любопытством смотрел на них в упор.

— Ах, — воскликнула Зина и метнулась к офицеру, — Ефим, родненький, уведи меня скорей отсюда! Пристал какой-то, никак не могу отвязаться...

Она схватила Беленького за руку, прижалась к нему.

— Зина, Зина, успокойся, — сказал Ефим и, оставив ее в стороне, сделал шаг к Петру.

Тот стоял, точно статуя. Должно быть, за все время волокитства он не испытывал столь внезапного удара.

— Что вам угодно, молодой человек? — спросил его Беленький тоном, в котором угроза смягчалась насмешкой.

— Извините, я был слишком назойливым, — ответил Петр и, перехватив благодарный взгляд Зины, добавил: — Имею честь!

Он откланялся и пошел такой строгой и красивой походкой, точно хотел подчеркнуть этим свое достоинство. Зина посмотрела ему вслед и подумала: «Нашелся, не подвел... Хотя за это спасибо».

Проводив его взглядом, Зина повела офицера к морю. Она красноречиво рассказала, как приставал к ней этот франт, и благодарила Беленького, как спасителя.

— Ну-ну! Не притворяйся. Я часто видел тебя с ним на пляже! — погрозил ей Беленький, из любопытства наблюдавший за ней вот уже четыре дня.

Зина не поняла, правду ли сказал он или хотел лишь подзадорить ее, но и этого было достаточно для нее. Дня через два, продав остаток путевки какому-то «дикарю», она уехала домой.

Глава седьмая

«Я так и знал, я так и знал», — думал майор Шагов, расхаживая по своему кабинету и то и дело поглядывая на докладную старшины Громова.

Шагов дважды подходил к столу, брал этот лист и с досадой бросал, как будто бумага обжигала его руку.

В конце концов он решил: «Проступок Пучкова слишком значителен, чтобы наказывать его самому. Начальство любит, когда с ним советуются. Подам это в штаб училища».

Пучкова вызвали в строевой отдел штаба. Точно предчувствуя, о чем пойдет речь, Пучков захватил с собой расписание полетов и список технического состава. Оказалось, что на каждую машину приходилось по одному механику. А по штату было положено два механика и моторист. Захватив эти документы, штабной офицер куда-то исчез, а когда вернулся, беседа продолжалась уже не в том, обидном для Пучкова тоне.

Он сказал Пучкову:

— У вас нездоровые отношения с Громовым. Извольте их наладить. Громова мы хорошо знаем. Это требовательный и честный старшина. Как вы считаете, справится он с офицерской должностью воспитателя курсантов-новичков?

— К службе рвение у него большое, но техники бывают недовольны его придирчивостью, доходящей до грубости, — ответил Пучков.

— Проверим... — пробурчал начальник строевого отдела. В заключение он сказал, что в гарнизонный наряд «впредь до пополнения» эскадрилью посылать не будут.

Пучков вернулся на аэродром обрадованный, зашел в палатку к Громову.

— Вот, дорогой, ты пишешь, шумишь, а в штабе понимают, кто прав.

Громов выслушал его со снисходительностью служаки, уверенного в своей непогрешимости. И когда Пучков сообщил, что его прочат на офицерскую должность воспитателя новичков, Громов самодовольно улыбнулся.

— Что ж... это ничего не меняет в наших отношениях, — сухо заметил Пучков и ушел на стоянку.

«Как сказать», — подумал Громов, и его твердоскулое лицо округлилось от улыбки, не предвещающей ничего хорошего.

Однако перспектива выдвижения оказалась не более, как подслащенная штабистами пилюля. Писарь Касимов на другой же день по-приятельски сообщил Громову печальную весть: на эту должность уже назначили офицера, а в политическое училище, откуда пришла разнарядка на трех человек, подали заявления три члена партии. А его друг пока еще даже не кандидат.

— А если я срочно вступлю в партию? — спросил Громов.

— Если сможешь, вступай! — посоветовал друг. Повесив трубку, Громов выкурил три папиросы подряд и пошагал на стоянку. Обычно он никогда не помогал механикам, но сейчас стал пришвартовывать самолет Корнева.

— Что-нибудь случилось? — с удивлением спросил Игорь.

— Да, земляк, случилось, — честно сознался Громов. — Мне надо срочно вступать в партию.

— Срочно вступать в партию? — переспросил комсорг. — В партию срочно не вступают, к этому готовятся долго и основательно.

— Я понимаю: в партию срочно вступают только в том случае, если это нужно самой партии. Так было, например, в войну, на фронте. Но сейчас это нужно мне. Если я не вступлю в партию, меня не примут в училище. А это значит, партия не будет иметь еще одного энергичного офицера.

От этой самоуверенности земляка Игорю стало не по себе.

— Короче говоря, одна партийная рекомендация майора Шагова у меня есть. Теперь мне нужна еще и комсомольская рекомендация. Вот заявление, прошу разобрать.

— Хорошо, бюро рассмотрит... А если хочешь нам помочь — ступай к Ершову.

Но и Ершов, этот прямой до дерзости человек, заявил Громову, что в его услугах не нуждается.

Как отверженный, переходил Громов от машины к машине: механики отказывались от его помощи.

«Какое неуважение ко мне внушили!» — думал Громов о Пучкове и Корневе. Но он ни на минуту не усомнился, что и Пучков и Корнев, лишь бы избавиться от него, будут поддерживать его кандидатуру. У него двадцать три благодарности — кого же, как не его, принимать в партию? Мысленно Громов перенесся в политическое училище, затем представил себя в офицерском звании, в должности начальника политотдела, и подумал: «Вот тогда я поставил бы на место и Пучкова и Корнева! Ни воли у них, ни настоящего рвения к службе. Разве такие люди могут быть костяком армии? Потому-то и рады они спровадить меня хоть к черту на кулички, что чувствуют свою неполноценность и мое превосходство в знании уставов.

Лично Корневу давно хотелось отделаться от «железного фельдфебеля», как называл он Громова. И как обрадовался бы комсорг его отъезду! Но сейчас шла речь о приеме Громова в партию, и Корнев решил посоветоваться об этом с Пучковым.

— А что если мы уговорим комсомольцев дать Громову рекомендацию да и... — не договорил Игорь.

— Рекомендацию в партию? Н-нда... — только и сказал Пучков и впал в глубокую задумчивость, что случалось с ним, когда он выслушивал моторы.

— Уж не думаете ли вы, что без Громова дисциплина расшатается? — нетерпеливо спросил Игорь.

— А если комсомольцы откажут ему, в чем я уверен, — ответил Пучков, — тогда этот деятель сочтет, что они сговорились мстить ему за придирки, а мы с тобой потакаем им. Он напишет еще докладную. И в штабе удивятся: как же так, у человека двадцать три благодарности, он исполняет обязанности адъютанта эскадрильи, у него рекомендация в партию от коммуниста с 1938 года, а комсомольцы не дали ему рекомендации.

— Да... Нескладно получится, — озаботился Корнев и спросил: — Ну, а вы-то, как коммунист, что думаете: достоин он быть в партии?

— Партия ему нужна для карьеры. Он и сейчас похваляется, что держит в кулаке эскадрилью. И если дать ему права, власть, тогда он со временем и дивизию приберет к рукам. А пока он и у тебя и у меня вот где сидит. — Пучков стукнул себя по затылку. — Но лучше уж нам потерпеть его до конца службы, чем дать рекомендацию и отделаться. Мы партию этим обманем, понимаешь? Я сам на собрании выступлю, что рано ему давать рекомендацию...

— И ты думаешь, твое предложение пройдет? — лукаво усмехнулся Игорь. — На собрание к нам придут кроме майора Шагова и комендант военного городка, и начальник гауптвахты — они в нем души не чают. Когда Громов был помощником дежурного по городу, он так настроил патрульных, что гауптвахта была переполнена. Пуговица не очень блестит на служивом — задерживает, курит солдат в неположенном месте — задерживает. Говорят, с биноклем по городу ходил, чтобы издалека видеть, курят солдаты на улице или нет.

Не поняв иронии Корнева, Пучков возмутился.

— И что же, за эту слежку его рекомендовать? Партию обманывать?

Игорь не смутился:

— Разве у партии нет глаз, кроме наших? Покажет себя как карьерист — из училища вышибут.

— Что можешь предотвратить сам — не перекладывай на плечи других. На собрание приглашай кого хочешь. А я докажу, что Громов недостоин партии, — уже не в шутку «завелся» Пучков.

Все, кого называл Корнев, к удивлению Пучкова, на собрание приехали. Кроме них явился и сам комсомольский «бог» училища, как в шутку называли помощника начальника политотдела по комсомолу. Не только для Громова, но и для всех это была большая честь. Старшина Князев, тот самый, который упросил оставить его в эскадрилье, когда врачи запретили генералу летать, предложил выбрать приехавших в президиум. Первыми выступили сержант Желтый и старый, увешанный орденскими планками капитан — комендант училища. Они говорили о Громове похвально. Капитан даже сказал, что его, старого, много раз раненного человека, вполне бы устроил такой энергичный преемник, как старшина Громов. Не зря же он дал старшине партийную рекомендацию. Поэтому выступление Пучкова, рассказавшего, что за личность старшина Громов, прозвучало для гостей как гром среди ясного неба. Старшина сразу понял, что, если он сейчас же не отметет от себя эти обвинения, ни в партии, ни в политическом училище ему не быть.