Свет любви - Виктор Крюков

Сегодня море милостиво. Волны разбиваются о берег мерно, нехотя, кажется, кто-то большой и ленивый хлопает по воде ладошами. Совершенно невидимая, висит в воздухе водяная пыль: это чувствуется по влажности воздуха. Тонкие ноздри Зины то расширяются, то сужаются в такт дыханию, высоко вздымается ее грудь. Есть неизъяснимая прелесть в сосредоточенно молчащей, будто засыпающей в сумерках женщине. Петр смотрит на нее завороженно.

А Зина вся в каком-то упоении. Вот пронес свои огни трехэтажный океанский лайнер, как бы волоча за собой длинные, ломающиеся на воде огненные ленты, вот лихой полуглиссер пересек и спутал эти ленты... А из санаториев, что лепятся на уступах Крымских гор, доносятся песни, легкая, будоражащая воображение музыка. Кажется, это поет море, поет берег, поет сердце.

Как тут прекрасно!..

Для полного блаженства ей не хватает одного. Как хочется, чтобы рядом с ней сидел верный друг ее юности — старший лейтенант Строгов.

Ей было девятнадцать, ему уже тридцать, но он, как романтический мальчик, берег Зину.

Он говорил: «Где красивый цветок, там и желание его сорвать... Давай, Зинок, я научу тебя приемам самозащиты...» И учил. Они ездили в горы, валялись на траве безлюдных лощин, валили друг друга на лопатки, но он и попытки не сделал взять то, что предназначалось ему самой судьбой.

Он внезапно уехал. С тех пор у Зины было много знакомых, но Строгов высился среди них, как величественная вершина благородства. Зина узнала позже, что у него жена и дети, и старалась забыть его. И сейчас она, может быть, не вспомнила бы Строгова, если бы ей не было так хорошо, как в те далекие дни.

Петр обнял ее за плечи и тихо, словно стараясь убаюкать, стал рассказывать о своих воображаемых дипломатических турне из Владивостока в Сидней, из Одессы в Монтевидео.

Он сам удивлялся, насколько правдоподобными выходили его экспромты, и не зря удивлялся: Зина верила и завидовала. Вот если бы такой человек был ее мужем! Она мысленно ставила себя рядом с ним, работающим за границей, где любой житель неожиданно мог стать врагом, и у нее дух захватывало от воображаемой находчивости и ловкости, с какой она помогла бы Петру выполнять его поручения. Ведь она бедовая женщина, опасности ее не страшат, а только пробуждают ум.

Сделай он ей предложение, и она без раздумья бросила бы все, что связывает ее с пыльным аэродромом. Что ждет ее там? Сергей? А любила ли она его по-настоящему? Просто до боли, до смерти было обидно, что все ее подруги — уже солидные дамы, жены офицеров, а она, за которой ухаживали такие летчики, как Строгов, засиделась в девах. Неужели она хуже всех?! И Зина решила: была не была!

Пучков оказался покладистым, добрым мужем. Она, кажется, даже полюбила его. Но истинная ли эта любовь? Может ли она сравниться с ее любовью к Строгову? Видно, она просто была рада, что Пучков избавил ее от затянувшегося девичества...

Петр вдруг обнял Зину за плечи и поцеловал в губы.

— А без этого нельзя? — строго спросила Зина и, привстав, хотела отодвинуть свой шезлонг, но он оказался привязанным к стене.

— Странно, почему я вас не прогоняю. И что вы нашли во мне? — спросила Зина, снизу прижимая к бедрам платье и снова садясь.

Петр, привалясь к ней и глядя в ее глаза, стал говорить о своей любви.

Зина ждала, что будет дальше, и пыталась согнать с лица снисходительную улыбку. Уж кто-кто, а она-то слышала разные признания и безошибочно могла отличить искреннее от фальшивого, настоящую влюбленность от показной.

Вот если бы этот человек, с виду так похожий на Строгова, ухаживал за ней с целью жениться... Но до этого было еще так далеко. Поэтому она, не отвечая взаимностью, лишь косвенно дала понять, что для будущей жены дипломата у нее в смысле анкетных данных все в порядке: в ее семье нет даже судимых... Но он с поспешностью вора, попавшего в чужой огород, пытался выскочить из пределов затронутой темы и стал говорить, в сущности, о пустяках. В его горячих словах Зина слышала неискренность.

«Нашел дурочку», — подумала Зина, но сказала другое:

— Ты сочинитель, Петя, фантазер.

— Ты мне не веришь... Но почему?

Петр вдруг пересел к ней и стал целовать ее шею, щеки, губы.

Выйти из шезлонга Зине было невозможно, и она, обвив его шею, вдруг сказала жарким шепотом:

— Глупенький, пойдем ко мне... Возьми туфли. Дай руку…

Петр глянул сперва на распахнутое окно, потом на туфли, лежащие под шезлонгом, и встал, подавая ей руку. Перехватив ее у запястья, Зина наступила на его ступню, твердо уперлась в землю другой ногой и внезапным ударом в плечо отбросила Петра к соснам, к обрыву.

Зина испугалась и бросилась было на помощь Петру, но, увидев, что до обрыва ему еще далеко, как рысь, отскочила к домику. А чтобы Петр не смог подойти к ней сзади, она прижалась спиной к стене и приготовилась к защите (этому тоже учил ее Строгов).

Но ее кавалер оказался выше того, чтобы мстить даме. Отряхнувшись и ощупав лицо, он понаблюдал, с какой готовностью обороняться стоит Зина у стены... и только сплюнул с досады.

— Извини меня, Петя! Я не думала... — в ее голосе послышалось сострадание.

Он не ответил.

— Но ведь ты сам же виноват...

— Ты хитра, как змея, и безжалостна, как зверь.

— Если бы мужчины уважали каждую женщину, как свою жену, природа не создала бы нас хитрыми. А я, слава богу, могу еще применить и грубую силу... Иначе разве стала бы я допускать так близко?

Он молчал, потирая щеку.

— Поверь, Петя, если бы я была твоей супругой, а на твоем месте был другой — ты бы иначе смотрел на мой поступок, — продолжала Зина оправдываться. И Петр подумал, что она ударила его не потому, что действительно была высоконравственной женщиной, а просто хотела продемонстрировать ему, как может поступать с ухажерами, преступающими границы дозволенного.

— Проводи меня... — сказал он.

— А ты можешь меня простить?

— За что же? Это я должен просить у тебя извинения.

— Правда? — и метнувшись от стены к нему, она так цепко схватилась за его руку, что при желании сбросить, стряхнуть Зину он смог бы это сделать разве что ценой вывиха своей руки.

— Как низко ты обо мне думаешь, — с искренней печалью сказал Петр и заглянул ей в глаза.

Зина положила голову на его грудь.

— Пойдем к тебе, Зина.

— Нет, Петя, не теперь.

— Глупышка, какую бы ночь мы с тобой провели! — и он кивнул на финский домик.

— Если б всю жизнь, Петя... — прошептала она, опустив его руку, и вдруг, не оглядываясь, побежала к главному корпусу санатория, как стыдливая девушка, у которой нечаянно вырвалось признание в любви.

Петр усмехнулся.

«Неужели втрескалась?» — подумал он и пошел в другую сторону.

Утром, когда Зина пришла на завтрак, Петр сидел уже за столом. Он небрежно кивнул на ее приветствие и не подал меню, что неизменно делал прежде. На его загорелой щеке белел квадратик пластыря.

— Супруги сегодня не в духе, — заметил их сосед по столу, машинист экскаватора из Норильска.

— Кореш, будь потактичней, — сказал его друг, — разве не видишь, что Петр Германович пытался поцеловать другую, чем и вызвал ревность...

— Не очень-то оригинально, молодые люди! Разве нельзя обрезаться, когда бреешься? — упрекнула их Зина.

— Пардон, сударыня! Мы больше ни-ни... Поедемте сегодня кататься на катере? — предложил экскаваторщик из Норильска.

— Опять захотели на морское дно? — спросила Зина смеясь.

Эти бесшабашные парни приехали на курорт с накоплениями и спускали деньги направо и налево. Под хмельком катаясь на катере, они опрокинулись в море вместе с девушками и мотористом, но, к счастью, их скоро подобрали.

Зина разговаривала с ними со снисходительностью важной дамы, но не всегда выдерживала роль. Люди смелые, бесхитростные, бедовые ей были по душе, и она иногда невольно опускалась до панибратства с ними. Ели машинисты по-солдатски быстро и вскоре ушли.

— Ну, а мы куда? — спросил Петр.

— Пойдем пройдемся, — с готовностью отозвалась Зина.

Выйдя из столовой, они полдня бродили вдоль пляжа, выясняя свои отношения и взаимно обвиняя друг друга. А когда от Русалки, где они впервые встретились, поднимались в гору, Петр с грустью сказал, что через неделю он должен быть в Москве.

— А говорил, что дипломатический отпуск три месяца и что... — не докончив фразы, она с досадой высвободила руку. Разговор оборвался. Стало слышно, как под ногами хрустит щебень, как ветер с моря шумит в кипарисах.

— Что с тобой? — с нарочитым удивлением спросил Петр.

— Ах, он еще и спрашивает! — с безнадежностью в голосе воскликнула Зина.

— Мы так и не съездили на Ай-Петри, — сказал он, взглянув вверх, туда, где в голубой дымке скрывалась эта крымская вершина, — поедем завтра?

— Не знаю, — ответила она отчужденно.

Навстречу им шел офицер. Его походка показалась Зине знакомой. Она отошла к кипарису и заторопилась. Петр тоже прибавил шагу. Жестикулируя и прищуривая от удовольствия глаза, он стал описывать, какой прекрасный вид открывается с Ай-Петри в ясный солнечный день.