Дафнис и Хлоя - Лонг

— О, Боже милостивый!

И поскорее позвал Клеаристу, чтобы она, в свою очередь, взглянула на приметы. Увидев их, она воскликнула:

— Что я вижу! Да ведь это те самые вещи, которые мы оставили с нашим бедным мальчиком! Не в это ли место велели мы Софрозине отнести его и положить? Нет! Нет! Не может быть никакого сомнения: это мои приметы, — я узнаю их. Дитя — наше. О Дионисофан! Дафнис — твой сын и он водил на пастбище коз отца своего!

Между тем, как она еще говорила, и Дионисофан, целуя памятные знаки, плакал от радости, — Астил, узнав, что Дафнис — его брат, сбросил хламиду и пустился бежать через сад, чтобы первому обнять его и поздравить. Дафнис, завидев, как он бежал к нему с целою толпою, услышав, как все кричали: «Дафнис! Дафнис!» — подумал, что они сейчас схватят и увезут его в город, кинул на землю сумку, флейту и стремглав побежал к морю, в твердой решимости броситься в пучину с высокого берега. И легко могло бы статься, что чудесным образом только что найденного сына родители снова и навеки утратили бы, если бы Астил, догадавшись о его намерении, не закричал:

— Подожди, Дафнис! Не бойся! Я — твой брат! Те, кого ты звал господами, — твои родители. Ламон рассказал нам обо всем — о козе и о прочем. Он показал приметы. Обернись, посмотри, какие мы радостные, как смеемся! Ну, обними же меня первого, — клянусь тебе Нимфами, что я не лгу.

Дафнис остановился, после этой клятвы, и подождал Астила. Тот подбежал и обнял его. Тем временем, все вышли из дому и поспешили к нему — слуги, служанки, отец, мать. Все обнимали его, целовали, с восторгом и слезами. Дафнис выказывал особенную нежность к отцу и матери. Он прижимал их к своей груди, как будто знал давно, и не мог оторваться от них, — так могуществен голос природы. Он на одно мгновение забыл даже Хлою. Когда вернулся домой, его облекли в богатые одежды, отец посадил его рядом с собой и сказал:

— Дети мои, я женился в ранней молодости. Скоро родился у меня сын, и я был счастлив. Потом родилась дочь, и наконец второй сын — Астил. Полагая, что трех детей довольно, я велел покинуть на произвол судьбы четвертого, который родился последним, и приказал, чтобы с ним положили эти вещи, не как памятные знаки, а скорее, как могильные украшения. Судьба решила иначе: болезнь в один и тот же день похитила у нас и первенца, и дочь. Тебя же, Дафнис, боги сохранили, чтобы мы имели опору на склоне лет. О, не суди меня, сын мой, за то, что я покинул тебя: знай, что я сделал это против собственной воли, побуждаемый волей богов. Ты же, Астил, не сокрушайся, что должен уступить половину имения Дафнису, ибо для сердца благородного нет ничего драгоценнее брата. Любите же друг друга, дети мои, а что касается богатства, можете считать себя равными царям; я оставлю вам большие земли, множество искусных рабов, золото, серебро и все, что делает людей счастливыми. Только одного желаю, и об этом будет упомянуто в моем завещании, — чтобы в долю наследства, которую получит Дафнис, вошли этот дом и земля, вместе с Ламоном, Мирталой и козами.

Едва успел он кончить, как Дафнис вскочил и молвил:

— Хорошо, что ты мне напомнил, отец. Я ведь еще не поил коз, а между тем давно пора. Они наверное томятся жаждою и ждут звука моей свирели. А я сижу здесь в праздности!

Все улыбнулись, видя, как сделавшись господином, он все еще не перестал быть козьим пастухом, и послали другого позаботиться о козах. Потом принесли жертву Зевсу-Спасителю и устроили большой пир. Один Гнафон не участвовал в празднике и дрожа, просидел весь день, всю ночь, во храме Вакха, как преступник, умоляющий именем бога о помиловании. Когда распространилась молва, что Дионисофан нашел потерянного сына, что Дафнис — пастух сделался владельцем имения, отовсюду прибежали соседи поздравить счастливца, поднести подарки отцу. Дриас, воспитатель Хлои, пришел первый.

Дионисофан просил всех принять участие в празднике, которым должен был ознаменоваться радостный день. Приготовили множество вин, пшеничного хлеба, дичи, молочных поросят, всякого пироженого. Совершили заклание бесчисленных жертв сельским богам. Дафнис собрал свою пастушескую снасть и, разделив ее на несколько частей, посвятил Вакху олений мешок и ланью шкуру, Пану — свирель и многоствольную флейту, Нимфам — посох и самодельные подойники. Но расставаясь с этими предметами, не мог удержаться от слез: до такой степени привычка сладостнее нежданного счастия. Он не имел духу проститься с подойниками, не выдоив коз на прощание, ни с ланьей кожей, — не одевшись в нее, ни с милой флейтой, — не сыграв на ней. Осыпал их поцелуями, приветствовал коз на прощание, назвал каждого из козлов по имени. Пошел также напиться в том роднике, куда часто хаживал с Хлоей. Что касается любви, то он не смел еще говорить о ней, выжидая удобного случая.

В то время, как Дафнис занят был жертвоприношениями, вот что происходило с Хлоей. Одна, в полях, сидела она, всеми покинутая, вздыхала и жаловалась:

— Дафнис забыл меня. Он думает о богатой невесте. И зачем только я заставила его поклясться козами, а не сельскими Нимфами! Он забыл своих коз, так же как Хлою. Принося жертвы Нимфам и Пану, не вспомнил обо мне, не пожелал меня видеть. Верно, нашел в доме матери своей рабынь более прекрасных, чем я. Ну, что же, будь счастлив, Дафнис! Но Хлоя не будет жить без тебя!

Пока она так вздыхала и предавалась горю, коровий пастух Лампис пришел с толпой поселян, схватил и унес ее, вполне уверенный, что Дафнис более не помышляет о женитьбе на Хлое, и что теперь Дриасу нет причины отказывать ему, Лампису. Кто-то из соседей увидел похищение, услышал пронзительные крики и побежал известить Напэ; Напэ сказала об этом Дриасу, Дриас — Дафнису. Дафнис не имел силы ни открыть свою любовь отцу, ни покориться несчастию. Он бегал по саду, ломая руки и жалуясь:

— Зачем на беду нашел я отца моего! Зачем не остался в полях по прежнему пасти моих коз! Насколько был я счастливее в рабстве и бедности! Тогда я видел Хлою, тогда мы любили друг друга. А теперь Лампис схватил ее, унес; ночь наступит, и он ляжет с нею на ложе. Напрасно клялся я Паном, козами и Нимфами!

Жалобы Дафниса услышал Гнафон из своего убежища во храме Вакха. Подумав, что наступило время помириться с новым господином, пригласил он нескольких молодых людей, товарищей Астила, отыскал Дриаса, велел ему указать путь к дому Ламписа, и все побежали туда. Они застали пастуха в ту минуту, когда он входил в свой дом с Хлоей, вырвали из рук его девушку и нещадно избили всех помогавших ему в насилии. Гнафон хотел связать Ламписа и увести его, как военнопленника с поля сражения, но Лампис убежал и скрылся. Совершив этот подвиг, Гнафон, с наступлением ночи, вернулся домой. Дионисофан почивал, но Дафнис бодрствовал и продолжал плакать в саду. Блюдолиз привел к нему Хлою, рассказал все, что случилось, умолял простить его, считать отныне преданным, верным рабом своим и не лишать стола, чтобы не умереть ему, бедному нахлебнику, с голоду. Дафнис, увидев Хлою и обняв ее, забыл, простил все и начал умолять девушку, чтобы и она простила его беспечность.

Посоветовавшись, решили пока никому не говорить о свадьбе. Дафнис тайно будет приходить на свидания с Хлоей и откроет любовь свою только матери. Но Дриас не одобрил этого решения, хотел сказать отцу обо всем и обещал получить его согласие на свадьбу. Ранним утром, положил он в сумку памятные знаки, пошел к Дионисофану и Клеаристе и увидел их сидящими в саду. Там же были Астил и Дафнис. Когда все умолкли, он повел речь свою так:

— Необходимость, заставившая говорить Ламона, теперь побуждает и меня открыть тайну, которую хранил я доныне. Хлоя — не дочь мне, и не жена моя кормила ее своей грудью. Кто родители, не знаю. Она была покинута в пещере Нимф и вскормлена овцой. Я сам это видел, — удивленный, взял к себе в дом и воспитал ее. Что слова мои не лживы, — можете убедиться по ее красоте, ибо она не имеет ничего общего с нами. Об истине свидетельствуют и памятные знаки: для пастухов они слишком богаты. Рассмотрите же их, постарайтесь найти родителей и решите, достойна ли Хлоя сделаться супругой Дафниса.

Не без тайного намерения, намекнул он в последних словах на эту свадьбу, и Дионисофан не пропустил намека мимо ушей. Взглянув на Дафниса, увидел он, как щеки его вспыхнули, как юноша удерживает слезы, и тотчас догадался о его любви. Вот почему решил он как можно внимательнее проверить слова Дриаса, правда, более из любви к сыну, чем из участия к незнакомой девушке. Но, взглянув на принесенные Дриасом памятные знаки — золоченые сандалии, полусапожки, сетку для волос, велел позвать Хлою и обнадежил ее, сказав, что муж у нее уже есть, а скоро отыщутся и родители. Клеариста взяла ее к себе и позаботилась, чтобы Хлоя была одета, как приличествовало жене ее сына. Дионисофан, в свою очередь, отвел Дафниса в сторону и спросил, сохранила ли Хлоя девственность, на что Дафнис ответил, что между ними не было ничего, кроме поцелуев и объятий. Отец улыбнулся, услышав об их взаимных клятвах, и усадил их за стол.