Седьмое лето - Евгений Пузыревский

Мы тут только вдвоём – ты да я, да мы с тобой. И одному из нас сегодня точно не поздоровится. Готов, доблестно принять своё поражение? Или же покажешь себя трусом?

Глаза уже, желание сильнее, гордость зашкаливает.

Настал час расплаты.

Острая боль впилась в указательный палец на правой руке Павлика. В тот самый момент, когда мечты готовы были порвать освободителя в клочья, он и не заметил, как неаккуратно взялся за крючок, который, минуя клубок извивающихся препятствий, разорвал собою детскую кожу, и поселился, с надеждой что надолго, в новом, тёплом-кровяном доме.

Крик пронёсся по всем, близлежащим, окрестностям. Незадачливый рыбак стоял, издавая орущие звуки, и смотрел широко открытыми глазами на свой палец.

Бооооольно!!!

Дело было даже не в боли, а больше в неожиданности, которая смела нагло прервать ВОЗВЗа в самом начале его героического пути.

Со слезами вырвав крючок и бросив удочку прямо на берегу, Павлик понёсся домой, промывать и прижигать зелёнкой, эту опаснейшую рану.

«Я скоро вернусь! И вернусь вдвойне подготовленным, тогда тебе, рыбина проклятая, точно от меня никуда не деться. Я обещаю! Я сильно обещаю!» – твердил зарёванный Самый Великий Охотник в мире, ложась спать – «Вот только картошку завтра досажу, настроюсь и вернусь! А ты пока готовься, расплата уже близко, очень близко!»

Сбыться, обещаниям Павлика, было не суждено.

Но он же, об этом даже не догадывался.

«Блажен, кто ничего не знает…»[18]

26

Как всегда по средам, третьим уроком, у шестого «Б» класса, шла литература. И в тот момент, когда Лена Троекурова читала у доски, по памяти, заданные на дом «Журавли» Заболоцкого, в дверь постучали. Девочка, которая уверенно готовилась к красному диплому, хотя до него оставался ещё не один год, была не готова к такому неожиданному и наглому прерыванию, поэтому уверенно, с надрывом, продолжала читать про вожака в рубашке из металла, что погружался медленно на дно. Учитель, культурно дождавшись окончания стихотворения, а то потом соплей не оберёшься (ох, как она ненавидела эту белобрысую маленькую пигалицу, готовую вылизать что угодно, за хорошую оценку), и сказала громко «Войдите».

Он вошёл.

Это был Серёжа. Ещё не сидевший, ещё не познакомившийся с Мариной, ещё не зачавший Павлика. Ему было то всего двенадцать лет.

Всё ещё только впереди.

Теперь же, воспитанник детского дома, переведённый в новую школу, предстал перед своими будуще-теперешними одноклассниками. Представился, объяснил причину своего визита, сел на единственную свободную парту (последнюю, во втором ряду) и стал слушать, как учительница, с натянутой улыбкой, хвалила Леночку, за отлично подготовленное домашнее задание.

Звонок.

На перемене, новенького, естественно, тут же все окружили и с присущим детям любопытством, стали всё подробно расспрашивать. Ну, он в ответ, начал не менее подробно рассказывать. При этом придумывая больше половины своей биографии прямо на ходу, ведь настоящая скучна и не интересна, всем этим счастливым и беззаботным «семейным».

В детстве, всё новое, быстро становится старым и обыденным, так и Серёжа, интересовал всех не больше трёх дней, а потом, как-то автоматически, стал неотъемлемой и не особо заметной частью данной социальной группы. Он как фикус, в том же кабинете литературы, вроде есть, вроде нужен, вроде часть атмосферы, а всем как-то на него похер.

Кем бы ни был человек – законопослушным гражданином, убийцей, насильником детей, задротом, религиозным фанатиком, экспертом по плетению макраме, алкоголиком, тибетским монахом и т. д. и т. п., он всегда найдёт (если конечно захочет это сделать) второго, точно такого же, понимающего и придерживающегося идентичного мировоззрения.

Так и Серёжа, постепенно сошелся с одним из одноклассников, носившим исконное русское имя – Иван. Не прошло и месяца, как новоявленные друзья уже сидели за одной партой и везде ходили вдвоём.

Шерочка с Машерочкой.

А теперь пройдёмся по Ване поподробнее. Он был из разряда «семейных», но особо этого на себе не ощущал. Одна мать, одна сестра, одна маленькая зарплата сторожа в городской библиотеке и однокомнатная квартира на первом этаже, в доме «под снос». Отец растворился ещё до его рождения, так что жизнь проходила в бабьем царстве, со всеми вытекающими последствиями.

Матушка Наташа (как искренне, без иронии, обращался к ней сын) совмещала в себе две сущности – тихую, незаметную алкоголичку, никогда не пившую на глазах детей, но при этом всегда под градусом, отражавшимся в грустно-растерянных глазах и истинную патриотку своей страны, которая всеми своими силами пытается её улучшить. Но не криками о штурме «Зимнего», а подпольными, партизанскими действиями – прополоть грядки с цветами, во дворе, под окнами, ночной сбор мусора, разбросанный безалаберными жителями города, помыть окна припаркованным автомобилям, пока их хозяева наслаждаются сновидениями, штудирование сданных в библиотеку, после пользования, книг, в поисках карандашных пометок и последующему их удалению при помощи ластика.

Сестра Сонька была старше брата на четыре года по дате рождения, и младше настолько же по развитию. Тихая девочка, говорящая так редко, что почти никто не помнил её голоса, передвигающаяся вроде обычно, но при этом как-то бесшумно, словно приведение.

За три месяца, как Серёжа пришел в новую школу, в её жизни произошло событие – лишение девственности. Хотя, если всё же разобраться, то и было ли это для неё событием? Она восприняла всё как должное, как очередной стандартный социальный человеческий ритуал, без которого нельзя обойтись в современном обществе. Это один из тех, который для всех происходит автоматически, часто даже не замечаемый – рукопожатие, ответ «Нормально» на вопрос «Как дела?», уступить место в автобусе пожилым людям, смеяться над несмешными анекдотами в малознакомых компаниях и т. д. и т. п. Просто её позвали – она пошла. Зачем? Для чего? В тот момент она даже не задавала себе этих вопросов. Если надо, значит надо. Когда всё произошло и на семнадцатилетнего паренька, жившего в этом же дворе, легла краска смущения первого сексуального опыта, вперемешку с дикой самогордостью и самозначимостью, Соня спокойно встала, оделась и, не произнеся ни звука, ушла домой – сегодня среда, а по средам её очередь мыть пол.

Затем был второй, третий, четвёртый… Мужской слух разносится быстро и образовалась даже негласная очередь, кто за кем, кто когда, кто в первый раз, кто уже по второму кругу. И как-то странно данные поползновения повлияли на жизнь семнадцати – двадцатилетней округи. Даже, если при одних обстоятельствах, кто-то был заклятыми врагами, ища любой способ навредить друг другу, то тут соблюдались чёткие правила и установленные нормы, сближая даже самых лютых ненавистников. И горе тому, кто залезет не в свой день или исполнит что-то не так, как положено – моментально несчастный объявлялся персоной нон грата и с ним прерывались любые виды контактов.

Что, об этом всём, думала сама Соня, никто не знал, да и особо не стремились узнать. Главное, чтобы цепь не прерывалась, и чтобы дело обходилось без поцелуев, так как от девушки всегда очень сильно пахло луком, а он не особо подходил на роль афродизиака, но это же мелочи, можно и перетерпеть.

Ну, и наконец, очередь самого Ивана.

Он мог быть очень способным, если бы этого захотел. Хотя нет, всё же не мог бы. Кого обманываем? Зачем? Он из той породы, что если вдруг, с неба свалится немерянно денег, счастья, любви, здоровья, то непременно всё потеряет, не более как за неделю. А потом ещё будет в этом винить все и вся, культивируя в душе маленький росточек злобы, который, если его не вырвать с корнем, вместе с самим селекционером, может в один прекрасный момент натворить дел. Да ещё каких!

Но сейчас Ване только двенадцать и вспышки агрессии, сотворяемые злобой на весь мир, происходят пока не часто и в достаточно мягкой форме (если агрессия вообще бывает мягкой), так что пока рано бить в барабаны тревоги. Пусть себе живёт своей жизнью, а необдуманные поступки можно и простить – он же ещё маленький мальчик, он же не понимает, он же не осознаёт.

Пока не осознаёт.

Вернёмся же, уже и к Серёже.

Изначально, он не был ребёнком, брошенным родителями, а наоборот, являлся желанным и горячо любимым. Вплоть до двухлетнего возраста.

Многих ли вы знаете людей, которые умерли не в обычной, среднестатистической автокатастрофе, а в эффектной? Будущий отец Павлика знал двоих. Хотя «знал» – это громко сказано, ведь он их даже и не помнил. Дело было так – папа, мама, машина, путь домой, мост через реку, корова, перебегающая через дорогу (да, да, именно корова), резкий поворот руля вправо, пробитая хиленькая ограда/перила, полёт, столкновение с водой, одно потеря сознания от удара головой об приборную панель и один заклинивший ремень безопасности, обоюдное утопление.