Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец - Вадим Васильевич Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда сквозь притихшую канонаду донесся треск мотоциклетных двигателей и лязг танковых гусениц, я даже обрадовался. Не врет история, не врет! Точнее не во всем врет. Орудие заранее было наведено на дамбу, но пока в серой мути рассветных сумерек вижу только нечеткий размытый силуэт переднего танка. Над ухом лязгает затвор.
– Готово! – докладывает лейтенант, и тут же интересуется: – Какой прицел?
– Девять для начала. Но давай ближе подпустим.
В этих чертовых сумерках дистанцию правильно определить трудно, саму цель видно нечетко, я даже тип танка определить не могу. Но не «двойка», что-то более крупное.
– Давай, – соглашается Костромитин, – только я взрыватель на гранате уже выставил.
В этот момент у наших не выдерживают нервы, и слева по дамбе начинает стрелять противотанковый взвод. Подгоняю стрелку под середину силуэта. Чертовы сумерки! Как там наш второй наводчик?
– Петрович?
– Готово.
– Огонь!
Г-гах! Бьет пушка. Недолет. Лязг затвора.
– Готово!
– Прицел десять!
Лейтенант поворачивает маховичок.
– Готово!
– Огонь!
Г-гах! Попадание! Мне кажется, что танк споткнулся и вроде начал пятиться назад.
– Готово!
Не уйдешь, сволочь!
– Огонь!
Г-гах! Блямс! Попадание! С дамбы плюются огнем немецкие пулеметы, но, оглушенные выстрелами зенитки, мы не слышим цвирканья пуль.
– Готово!
– Огонь!
Г-гах! Блямс! Еще одно попадание. Танк уже замер. Противотанкисты тоже пристрелялись по нему, но их снарядики большого впечатления на танк не производят, особенно после наших попаданий. Мне кажется, что я вижу на дамбе темное пятно мотоцикла с пульсирующим огоньком дульного пламени.
– Готово!
Ловлю в прицел это пятно.
– Огонь!
Г-гах! Блямс! Снаряд пролетает над дамбой и взрывается где-то за ней. Ниже надо брать, чертовы сумерки!
– Готово!
Мотоциклисты уже убираются на свой берег, в запале ловлю в прицел еще одно уходящее пятно.
– Огонь!
Г-гах! Блямс! Мимо. И тут я слышу звук. Я никогда не слышал его раньше, но сразу понял, что это такое.
– Ложи-и-ись!!!
Я одним прыжком достигаю щели, но первым туда попадает Петрович. Я падаю на него, сверху валится Костромитин. Бах! Бах! Бах! Бах! Сверху сыпется земля, ветки и листья. Точно бьют, гады. И как только они нашу позицию засекли в этих сумерках. Небольшой перерыв и снова. Бах! Бах! Бах! Бах! Минометный обстрел длился всего минуты две. Точнее целых две минуты. Две самых долгих минуты в моей жизни. Кажется, Петрович внизу бормочет молитву. Я бы тоже бормотал, если бы знал. Единственное, что помню: спаси и сохрани.
Когда все заканчивается, мы еще минуты три лежим неподвижно. Лежим и слушаем, но бой уже затихает. Или мы окончательно оглохли. Наконец, я не выдерживаю и пихаю лейтенанта.
– Слезай с меня, лейтенант, а то Петрович внизу задохнется.
Выбираюсь из щели вслед за Костромитиным, последним вылезает Петрович.
– В следующий раз щель в два раза глубже вырою, – обещает тракторист, – ей-богу. Нет, две щели. Одну себе, другую – вам.
– Все, отстрелялись.
Я поворачиваюсь к пушке. Лейтенант рассматривает пробитый осколком мины накатник, из него капает, стекая на землю, маслянистая жидкость. Действительно отстрелялись, противооткатные устройства можно отремонтировать только на заводе, либо найти артиллерийскую мастерскую, где есть новый накатник.
– Я за трактором, – оживляется Петрович.
– Давай, – соглашается лейтенант, – а мы пока пушку в походное переведем.
Вдвоем ставим пушку на колеса, закрепляем ствол и складываем упоры, я закрываю крышкой оптику. Чехол остался в кузовке СТЗ, надеюсь, его не сперли. Трактор задним ходом подкатывает к огневой. Цепляем пушку к СТЗ, лейтенант командует:
– Давай!
Трактор дергается, еле успеваю отскочить, а с другой стороны слышу вопль Костромитина:
– Стой!
Трактор замирает, и я перепрыгиваю через сцепку. Лейтенант лежит на боку между передним и задним колесными ходами. С виду цел, но если пятитонная пушка проехала ему по ноге, то он без этой ноги вполне может остаться. Вытягиваю лейтенанта из-под пушки.
– Где болит, лейтенант?
Тот слабо отбивается:
– Да нигде не болит, это я с перепуга вопил.
Оказывается, не успев убрать ногу из-под колеса, Сергей упал на бок, и переднее колесо частично вдавило жесткую подошву сапога в мягкий песчаный грунт, частично просто перескочило через нее, и сама нога не пострадала, как и сапог. Да, крепкие сапоги шьют для красных командиров.
– Поехали.
Лейтенант совсем не хромая бежит к трактору. Я лезу в кузов и плюхаюсь на брезент. Не сперли, и торба моя на месте. СТЗ выбирается на шоссе, разгоняется и через пару сотен метров тормозит. На шоссе стоит «эмка», возле нее начальство, не поймешь, в каких чинах. Но большое начальство, маленькому «эмки» не дают.
– Построились, – бросает Костромитин, выпрыгивая из кабины.
Мы с Петровичем, как можем, изображаем строй. Получается не очень. По лицу начальства вижу – не довольно. Лейтенант вытягивается, вскидывает руку к пилотке и начинает доклад.
– Товарищ дивизионный комиссар…
Это же считай почти генерал, нехреновое звание. Для такого звания комиссар, пожалуй, слишком молод. Доклад закончен. Комиссар недовольно морщится.
– Почему оставили позицию?
– Орудие было повреждено в результате минометного обстрела. Дальнейшая стрельба невозможна, нужен заводской ремонт.
Когда мы поспешно убирались с позиции, не до чехла было и дырка в накатнике видна во всей красе. Большое человеческое спасибо немецкому осколку, спас от неприятностей. С заводским ремонтом лейтенант, конечно, приврал, в любой мастерской накатник за пару часов поменяют.
– А это что за чучело?
Чучело это я. В куцем ватнике, яловых командирских сапогах и СВТ на правом плече. Однако чучелом меня уже лет тридцать не называли или еще тридцать лет вперед не назовут. Короче, отвык я от таких названий.
– Я не чучело, товарищ дивизионный комиссар, а инженер. В данный момент – красноармеец.
– Он два танка подбил, – вступается за меня лейтенант.
– Я видел только один.
– Первый был вчера, на переправе через Друть.
– Подбил?
Это вопрос ко мне.
– Так точно, товарищ дивизионный комиссар. Только не один я подбивал, весь расчет работал.
Начальство меняет гнев на милость.
– Молодец! Все вы молодцы. Если каждая наша пушка уничтожит по два немецких танка…
Пошло, поехало, комиссар оказался в своей стихии. Почтительно дослушиваем до конца. Почтительно, так сказать, внимаем.
– От лица командования объявляю вам благодарность!
– Служим трудовому народу!
Нестройно гаркаем мы, простите, не до строевой было. Комиссар жмет нам руки и направляется к своей «эмке».
– Пронесло, – шепчет Костромитин.
– Предписание, – шиплю я.
– Что? – не понимает лейтенант.
– Предписание у него возьми, на переформирование.
Наконец-то дошло.
– Товарищ дивизионный комиссар!
Костромин бросается вслед не успевшему далеко отойти начальству. Догоняет, вытягивается, излагает. Молодец, правильно излагает. Комиссар благосклонно кивает головой, потом достает блокнот
