Путешествия с Геродотом - Рышард Капущинский

Едва ли наши знания о мире можно назвать всеобъемлющими, но о своих подведомственных странах я не знал вообще ничего, а потому мне приходилось корпеть ночами, чтобы разведать хоть что-нибудь о партизанах в джунглях Бирмы и Малайи, о бунтах на Суматре и Сулавеси или о восстании племени моро на Филиппинах. Мир снова предстал передо мною как огромная тема, овладеть которой во всей полноте невозможно. Тем более что времени на это у меня оставалось мало — все дни занимала редакционная работа: из разных стран постоянно приходили сообщения, которые надо было прочесть, перевести, сократить, отредактировать и отослать в средства массовой информации.

Долетавшие ко мне каждый день вести из Рангуна и Сингапура, из Ханоя, Манилы и Бандунга не позволили мне прекратить путешествие по странам Азии, начатое в Индии и Афганистане и продолженное в Японии и Китае. На письменном столе под стеклом лежала довоенная карта этой части света; по ней я не раз водил пальцем, разыскивая Пном-Пень, Сурабайю, Соломоновы острова или какой-то Лаоаг, который невозможно найти и где произошло покушение на кого-то важного или вспыхнула забастовка рабочих каучуковых плантаций. Я мысленно переносился из одной точки в другую, стараясь представить себе реальные места и события.

А вечерами, когда редакция пустела и в коридорах становилось тихо, я брал с полки том «Истории» Геродота и отдыхал от информации о забастовках и вооруженной борьбе, покушениях и взрывах, потрясавших жизнь неизвестных мне стран.

Геродот начинает свою книгу с объяснения того, зачем он вообще ее написал:

Геродот из Галикарнаса представляет здесь результаты своих исследований, чтобы происшедшее с человечеством со временем не стерлось в памяти[13] и великие и удивления достойные деяния как греков, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же для того, чтобы выяснить, почему они вели войны друг с другом.

Эта фраза — ключ к пониманию всей книги.

Во-первых, Геродот сообщает нам, что он проводил какие-то исследования. Сегодня мы знаем, что он посвятил им всю свою долгую по тем временам жизнь. Зачем он сделал это? Почему еще в молодости принял такое решение? Кто побудил его заняться этим? Или кто-то поручил? Или Геродот пошел на службу к какому-то вельможе? Совету старейшин? Оракулу? Кому это потребовалось? Зачем?

А может, охваченный страстью к познанию, влекомый неотвязной и неопределенной потребностью, он все это делал по собственной инициативе? Может, он от природы обладал пытливым умом, и его мозг беспрестанно рождал тысячи вопросов, будораживших его целую жизнь, не дававших ему спать? И если его гнало любопытство, то как он находил время, чтобы удовлетворять его в течение долгих лет?

Геродот признается, что был одержим манией запоминания; он понимал, что память — это нечто несовершенное, хрупкое, недолговечное и даже — обманчивое. То, что в ней содержится, то, что она сохранила, может улетучиться, исчезнуть, не оставив и следа. Все его поколение, все жившие тогда на свете люди боялись того же самого. Без памяти жизнь невозможна, ибо только она возвеличивает человека над миром животных, формирует его душу, но вместе с тем она так обманчива, неуловима, коварна. Отсюда — неуверенность человека в себе. Минуточку, ведь это было… Ну, вспомни, когда это было! Это ведь был этот, как его… Ну, вспомни, как его звали! Нет ответа, и за этим «нет ответа» расстилается пространство незнания, то есть небытия.

Современный человек не заботится о своей личной памяти, потому что его окружает память складированная, расположенная на расстоянии вытянутой руки: энциклопедии, учебники, словари, инструкции. Библиотеки и музеи, лавки древностей и архивы. Звуковые и киноленты. Интернет. Несметные собрания бережно хранимых слов, звуков и образов в квартирах, на складах, в подвалах, на чердаках. Если ты ребенок, учительница обо всем расскажет тебе в школе, если ты уже студент — все узнаешь от профессора.

Ничего или почти ничего из этих учреждений, приспособлений и приемов не существовало во времена Геродота. Человек знал ровно столько, сколько смогла сохранить его память. Отдельные избранные начинали учиться писать на свитках папируса и на глиняных табличках. А остальные? Занятия культурой всегда оставались уделом аристократии. Там, где культура отходит от этого принципа, она гибнет.

В мире Геродота едва ли не единственным депозитарием памяти был человек. И чтобы извлечь то, что хранится в памяти человека, обращались непосредственно к нему; а если он жил далеко, то отправлялись в путь; а когда встречались — садились рядом и слушали его рассказ; слушали, запоминали, а иногда записывали. Именно так появляется репортаж как жанр.

Вот и бродит Геродот по свету, встречается с людьми и слушает их рассказы. Они сообщают ему, кто они, рассказывают свою историю. Но сами-то они откуда знают, кто они такие, откуда взялись? Говорят, что слышали от других, прежде всего от своих предков. Те передали им свое знание, так же как теперь они передают его другим. Это знание имеет форму разных преданий. Люди сидят у костра и рассказывают. Потом их рассказы назовут легендами и мифами, а в то время, когда они рассказывали и слушали, верили, что это чистейшая правда, самая что ни на есть реальная реальность.

Люди слушают, костер горит, кто-то подкладывает хворост, свет и тепло огня оживляют мысль, будят фантазию. Эти чередующиеся повествования практически немыслимы без того, чтобы где-то вблизи не горел костер или темноту дома не рассеивала какая-нибудь лампадка или свеча. Свет притягивает, он сплачивает группу, освобождает в ней добрую энергию. Пламя и общность. Пламя и история. Пламя и память. Гераклит (он старше Геродота) считал огонь исходным элементом любой материи, первоначальной субстанцией; все, говорил он, подобно огню, находится в вечном движении, все гаснет, чтобы снова возгореться. Все течет и все изменяется. Так же и с памятью. Одни ее образы гаснут, их место занимают новые. Вот только эти новые не тождественны старым, они — другие: как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так же невозможно, чтобы новый образ был точно таким же, как и предыдущий.

Этот закон бесповоротных перемен прекрасно понимает Геродот и восстает против его разрушительной природы, чтобы происшедшее с человечеством со временем не стерлось в памяти.

Какова должна быть смелость, убежденность в собственной силе и своей миссии, чтобы посметь сказать: я делаю нечто такое, благодаря чему происшедшее с человечеством со временем не сотрется в памяти. История человечества! Но откуда он взял, что может существовать история человечества? Его предшественник — Гомер — описал историю одной конкретной войны, Троянской, а потом приключения одинокого путника — Одиссея. Но не историю же человечества! Это ведь какое-то новое мышление, новые понятия, новые горизонты. В этой фразе Геродот раскрывается перед нами не как какой-нибудь захолустный писарь, провинциал, льнущий к своему маленькому полису, патриот одного из нескольких десятков городков-государств, из которых состояла тогдашняя Греция. Нет! Автор «Истории» выступает как творец, обнимающий взором весь мир, способный мыслить в планетарном масштабе, словом, как первый глобалист.

Разумеется, карта, которая находилась перед его глазами или которую представлял себе Геродот, отличается от нашей сегодняшней, поскольку его мир был значительно меньше нашего. В центре — гористые и (в те времена) лесистые земли вокруг Эгейского моря. Те, что лежат на западном берегу, — это Греция, а те, что на восточном, — Персия. И здесь мы сразу проникаем в суть: как только подросший Геродот начинает что-то понимать, он видит, что мир этот поделен, что он распадается на Восток и Запад, что два эти ареала находятся в состоянии спора, конфликта, войны.

Тот вопрос, который ему и каждому мыслящему человеку приходит в голову, звучит так: как такое возможно? И именно этот вопрос стал частью приведенной выше фразы Геродотова труда: Геродот из Галикарнаса представляет здесь результаты своих исследований<…> в особенности же для того, чтобы выяснить, почему они вели войны друг с другом.

Вот именно. Мы видим, что вопрос этот волнует людей тысячи лет, что с тех пор как человечество себя помнит, он постоянно возвращается и возвращается: почему люди воюют друг с другом? К чему стремятся, когда начинают войну? Что руководит ими? О чем они тогда думают? Какова их цель? Вопросы, бесконечная вереница вопросов! И вот Геродот посвящает свою наполненную неутомимыми трудами жизнь тому, чтобы найти на них ответы. При этом из вопросов общих и абстрактных он выбирает наиболее конкретные, связанные с теми событиями, которые происходили на его глазах или память о которых еще жива, а если поблекла, то каким-то образом все-таки существует; словом, он концентрирует свое внимание и свои штудии на вопросе: почему Греция (то есть Европа) ведет войну с Персией (то есть с Азией), почему два эти мира — Запад (Европа) и Восток (Азия) — воюют друг против друга, причем воюют не на жизнь, а на смерть? Неужели так было всегда? Неужели так будет всегда?