Сборщик клубники - Моника Фет

Слова давались с невероятным трудом.

— Каро. Она умерла, — чужим голосом проговорила я и подумала: нет, это не я говорю и не о нас. Это не имеет отношения ни ко мне, ни к Каро и Мерли.

Через полчаса раздался звонок в дверь. Мы обе вскочили и побежали встречать ее. Мать обняла нас обеих и плакала вместе с нами. Тушь растеклась у нее по щекам, оставив черные полосы. Она стала похожа на клоуна. Потом она отпустила нас и отправилась на кухню.

— Первым делом нам нужно выпить кофе, — заявила она, — и что-нибудь съесть. Закажем пиццу?

Мы не могли даже подумать о еде.

— Мерли, дай мне номер пиццерии, где ты работаешь, — велела мать. — Вы увидите, от горячего вам станет легче.

Ее деловой тон не мог скрыть тревоги за нас. Я видела это в ее глазах, метавшихся от Мерли ко мне и обратно.

Вскоре на столе перед нами лежали три пиццы. Мы с Мерли и не догадывались, что умираем с голоду. Мы молча принялись за еду. Моя мать, зная, что, кроме дешевого портвейна, у нас ничего не бывает, привезла две бутылки бордо и заставила нас выпить по бокалу. И хоть вино быстро ударило в голову, легче мне от этого не стало.

Мерли, съев половину пиццы, вдруг уставилась на остатки вина у себя в бокале.

— Кровь, — пролепетала она дрожащими губами.

Отныне мы не сможем спокойно произносить некоторые слова — например, кровь, смерть и бледный как смерть. И красное вино пить не сможем.

— Подозреваемые есть? — спросила мать.

Мы с Мерли прилично опьянели и не сразу поняли вопрос, лишь тупо вытаращили глаза. Спустя некоторое время до нас дошло, что она имеет в виду, но ничего вразумительного ответить мы не могли.

Имке не стала ждать, пока доберется до дому. Она позвонила ему прямо из машины.

— Мельциг слушает, — рявкнул он в телефон. Было за полночь, и все нормальные люди спали, а не сидели за столом на работе, ожидая звонка.

— Это Имке Тальхайм.

Услышав ее имя, он резко вздохнул, будто от удара.

Она не стала тратить время на вежливые хождения вокруг да около, а сразу бросилась в атаку.

— Как вы могли?! — воскликнула она. — Вы подвергли детей этой ужасной процедуре!

Он и не думал оправдываться.

— Мне очень жаль. Как они сейчас?

— А вы как полагаете? — Имке была вне себя от злости. Голос предательски задрожал. — Я только что от них. Они были совершенно разбиты, истерзаны, сломлены.

— Ничего — они молодые, оклемаются.

Она знала, что он прав. Ее бесили его спокойствие и рассудительность в то время, когда она рвет и мечет.

— У вас замечательная дочь. Не беспокойтесь о ней, она сильная и справится.

Почему же его слова вызывали у нее такое возмущение? Потому, наверное, что она злилась на него попусту, без причины.

— Хорошо вам говорить, — воскликнула она, — ваших детей — если они у вас есть — не таскали на опознание их убитой подруги. Вашим детям не будут сниться кошмары по ночам. И ваши дети, — прибавила она, чувствуя холодок леденящего ужаса, — в безопасности.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, что убийца Каро мог посещать квартиру девочек. Разве это настолько невероятно?

— Нельзя этого исключить!

— Нельзя исключить? Ах, какая прелесть! И что вы намерены предпринять? Вы собираетесь защищать девочек?

— Я сказал — нельзя этого исключить. Но вероятность весьма мала. Поверьте, фрау Тальхайм, если им будет угрожать опасность, то мы обеспечим им охрану.

Имке дала отбой и убрала телефон в сумку. На глаза наворачивались слезы, которые она больше не могла сдерживать. В темноте своей машины она плакала, пока не почувствовала облегчение. Затем высморкалась и задумалась. Правильно ли она поступила, оставив их одних в квартире? Не стоит ли их забрать с собой на мельницу, пока дело не раскроют? Но Ютта буквально вытолкнула ее за дверь, сказав, что они с Мерли теперь справятся сами, а на мельнице слишком безлюдно и далеко от города, а значит, опасно.

Имке взглянула на темные окна квартиры. Они, конечно, уже спят спокойным, глубоким сном, поскольку вино и усталость взяли свое. Им ничто не угрожает в центре города. В доме еще десять населенных квартир. Что с ними может случиться?

Она снова высморкалась, включила зажигание, фары и тронулась в путь. Улицы были безлюдны, словно страх разогнал всех по домам. С другой стороны, где еще быть в час ночи, как не дома? Бары и рестораны закрылись. Моросил прохладный мелкий дождь, чересчур прохладный для середины июля.

Она выехала за город. Темнота на дороге была черная и густая. Из соображений безопасности Имке заблокировала все двери машины. Кто его знает. Совсем недавно на женщину напали, когда она остановилась перед светофором на перекрестке. Грабитель открыл дверь и сел к ней на пассажирское сиденье, вот как. Она включила радио, надеясь, что музыка поможет ей отвлечься от ужасных мыслей и чувств.

Мельница возникла из темноты так внезапно, что у Имке перехватило дыхание. Нервы были на взводе. Нужно отдохнуть, выспаться.

Поставив машину в гараж, Имке пошла в дом. Каждый ее шаг по гравийной дорожке скрипучим эхом отдавался в ночи. Она усилием воли сдерживала шаг, чтобы не выдать своего страха на тот случай, если кто-то наблюдает за ней из темноты. Ей казалось, что это должно подействовать. Никто еще не видел Имке Тальхайм испуганной.

У двери ей под ноги бросилась какая-то тень. Сердце на мгновение замерло. Она зажала рот рукой, чтобы не закричать.

Тень жалобно замяукала и потерлась о ее ноги.

— Эдгар! — воскликнула с облегчением Имке. Она наклонилась и взяла кота на руки. — Как ты меня испугал!

Войдя, она опустила кота на пол, заперла дверь на засов, опустила все шторы и зажгла повсюду свет. Она дома. И в безопасности.

Убийца восемнадцатилетней Симоны Редлеф снова заявил о себе. Его последней жертвой стала восемнадцатилетняя школьница Карола Штайгер из Брёля. Учителя и одноклассники ошеломлены смертью девушки.

Главный комиссар криминальной полиции Берт Мельциг подтвердил сходство этих двух ужасных преступлений: обе жертвы погибли от ударов ножом, были брошены в лесу и у обеих похищены шейные украшения.

Особое расследование ведется также в отношении двух убийств, имевших место на севере, о чем сообщалось в предыдущих выпусках. Возглавляет расследование Берт Мельциг. Вознаграждение тому, кто сообщит достоверную информацию о преступнике, возросло до 7500 евро. Это, вероятно, послужило причиной увеличения числа звонков в полицию, однако ни один из звонивших не предоставил ценных сведений. Города и деревни охвачены страхом, люди ждут решительных действий полиции».

Тягостно было читать это сообщение в газете, зная, что другим читателям эти новости всего лишь щекочут нервы, как бывает, когда узнаешь о чьей-то пугающей смерти: слава богу, это не со мной. Как будто сидишь в кино. И тебе ничто не угрожает.

Полное имя совершенно не шло Каро. Я и раньше это замечала. Карола — это слишком обычно. Так звали хороших девочек. Однако у меня не было времени подумать об этом, потому что я была очень зла на газету и автора заметки, полной избитых выражений: достоверная информация, решительные действия, жертва…

Я много раз читала подобные материалы, но теперь не могла взять в толк, при чем здесь Каро. Все это было совершенно на нее не похоже. Один заголовок чего стоит: «Новая жертва похитителя цепочек». Страшная пошлость. Можно подумать, весь мир сидит в кинотеатре и следит за похождениями этого маньяка. Автор — некий Хайо Гиртс. Я позвоню ему, чтобы пристыдить. Или напишу. Когда-нибудь. Позже.

Мерли была в школе. Долго оставаться в квартире она теперь не могла. А я, наоборот, точно раненая кошка, пряталась и зализывала раны.

Я страшно скучала по Каро. Мне казалось, я ее вижу. На кухне, в ванной, в прихожей, сидящей на моем стуле. Я слышала ее смех. Чувствовала аромат ее духов.

Мы повсюду натыкались на ее вещи: ее расческа; зубная щетка; купальный халат; туфли, которые она сбрасывала у входа и отшвыривала куда придется; журналы, которые она читала; ее йогурт в холодильнике. Ни мне, ни Мерли не хватало духу зайти в ее комнату. Мы заперли ее, оставив ключ в замке. Все было так, будто кто-то написал на двери невидимыми буквами: «Каро умерла».

Меня преследовали видения ее смерти. Как это случилось?

Одна. В муках ужаса.

Я упрекала себя, лихорадочно вспоминая, чем была занята в тот момент, когда мою подругу убивали. Я тогда поехала на мельницу после съемок программы о моей матери. Я играла роль дочери знаменитости, я послушно улыбалась в камеру, терпеливо отвечала на вопросы. А еще этот оператор. Я не хотела на него смотреть, но мои глаза так и шныряли вслед за ним. Мне льстило, что он тоже смотрит на меня. Может быть, Каро умирала, пока я строила ему глазки? Или это случилось позже, когда я лежала в своей старой кровати на мельнице и сочиняла сценарий фильма, в котором мы с оператором играем главные роли.