Семирамида. Золотая чаша - Михаил Ишков

Теперь кожаный мешочек с крупным, чистой воды самоцветом болтался у евнуха между ног, направляя мысли на то, что есть самое ценное в жизни?

Эта безответный вопрос вызывал тоску и томление, от кровосмесительной связи которых рождалось вдохновение. Обливаясь потом, вскружив голову вином, Сарсехим мечтал о том моменте, когда он предстанет перед хитрейшей из хитрейших Амти — бабой, трусливом из трусливейшем Мардуке-Закир — шуми, и расскажет им о самом прекрасном из всех прекрасных, тончайшем в речах, находчивом в ответах и сметливым во всех делах царевиче Ахире. О том, как принц, удрученный временной немощью в любовных делах, не потерял присутствия духа и, обуянный любовью к отчизне, сам предложил благородному отцу семейства, царственному Бен-Хададу исполнить за него долг благодетеля и мужа и произвести на свет наследника трона. От предвкушения мести у Сарсехима слезы наворачивались на глаза. С каким наслаждением он опишет радость и ликование, охватившие жителей славного Дамаска, узревших редкостный в тех местах ливень, посланный горожанам в награду за щедрость души их правителей.

Насытившись мечтами, Сарсехим трезво оценивал эффект, который произведет его рассказ. Закиру понравится. Он любит, когда других водят за нос, только, чтобы было благородно, со всякой мудростью, с обязательным чинопочитанием, а вот как быть с Амти — бабой? Эту старуху так просто не проймешь.

Но до того, как он окажется в Вавилоне, ему придется побывать в Ашшуре. Эта неизбежность отзывалась великой заботой и мучительным страданьем. Там его вмиг обыщут, начнут грозить, заставят повторить слово в слово все, что он слышал у Бен-Хадада. Доберутся до пояса, вскроют его ножичком — у ассирийцев самые острые ножички в мире. Они выковывают их из тусклого металла, называемого железом. Никто, кроме ассирийских кузнецов, не овладел умением выделывать из этого металла оружие, которому были нипочем ни бронзовые мечи, ни обшитые кожей щиты, ни нагрудные латы.

Упоминание о железе родило кошмарное виденье. Евнух узрел низкий, с овальными сводами подвал, в котором орудует палач. Ему до жути четко представился раскаленный железный прут, каким палач проткнет его пупок.

Мысль, обжегшись на ужасе, взорлила, родила иной, более подходящий сюжет. В Ашшуре он поведает о мрачном подземелье, куда судьба ввергла несчастную Гулу. Публично охаивать сестру было рискованно. В стане разбойников следует бить на их злорадство и сострадательность Шаммурамат. Скифянка отличалась рекой чувствительностью, особенно к животным.

Вдохновение побороло страх. Он так начнет — жили — были на свете два чудовища. Старшее звали Бен-Хададом, меньшее — Ахирой. Одно было с гору, другое с холм…

— Послушай, евнух, — раздался за пологом голос Ардиса.

Сарсехим недовольно скривился, потом нехотя ответил из повозки.

— Что надо?

— Сирийцы уходят, — сообщил Ардис.

Евнух тут же выглянул из повозки. На его лице очертилось искреннее и радостное удивление.

— Да ну! Что, уже граница?

— Границу мы еще утром пересекли, а сейчас полдень. Пятеро остались, нарядились по — нашему и пристроились сзади. Зачем?

— Откуда мне знать.

— Так отошли их.

— Это не в моей власти.

— А в чьей же?

— Откуда мне знать?

— Что ты заладил — откуда да откуда! Ассирийцы нам головы поотрывают, если мы притащим в Ашшур вражеских лазутчиков. Забыл, о чем Нинурта предупреждал?

— Нинурта мне не указ.

— Кто же тебе указ?

— Мой повелитель — царственный Мардук-Закиршуми.

— Царь далеко, а Нинурта близко. Если из-за твоей нерасторопности всем нам придется худо, пощады не жди.

Делать было нечего. Евнух, проклиная все на свете, вылез из колесницы, взгромоздился на кобылу и направился к группе сирийцев.

— Честь вам и хвала, храбрые воины! — начал он.

Пятеро бандитского вида чужаков, приодевшиеся под бедуинов, молча, нагловато усмехаясь, наблюдали за ним. Это лишило евнуха уверенности.

— Можете поворачивать домой. Вы исполнили свой долг, мы благодарны вам за гостеприимство и охрану.

— Послушай, евнух, — запросто обратился к нему один из них. — Не ты нас нанимал, не тебе расплачиваться. Мы уйдем тогда, когда будет нужно.

— Ассирийцы близко, — предупредил евнух.

— Тебе за то и заплачено, чтобы ты провел нас через пограничные посты. Как только мы переправимся через Евфрат, мы повернем назад. Держись уговора, и тебе не о чем будет волноваться.

Сарсехим попытался усиленно вспомнить, о каком уговоре идет речь, однако страх отбил охоту углубляться в подробности. Он поспешил к Ардису, передал слова сирийца.

Ардис глухо и невнятно выругался.

— Смотри, как бы поздно не было. Может, их здесь перебить? Ты спросил, зачем они переоделись?

— Ардис, кто здесь старший?! Они скоро покинут нас. Как только переправимся через Евфрат.

— Сарсехим, ты всегда был изворотлив, но сейчас ты заигрался. Мне не нравятся эти люди, а еще больше не нравится, что они следуют вместе с нами. Что у них на уме?

— Откуда мне знать?! — повысил голос Сарсехим. — Не зарывайся, Ардис.

— Ты не можешь не знать, зачем они следуют вместе с караваном.

— Клянусь богами, мне о том неизвестно.

— Хорошо, подождем до Евфрата. Скажи, чем знамениты молодцы Урука?

— Не знаю, что ты имеешь в виду. Урук — город, молодцы — его жители. Что еще?

— Пока ничего.

— Хвала богам, ты успокоился.

— Я не успокоился, а затаился. А ты подумай над моими словами.

— Ты мудр, старик, и я не прочь, если твои люди будут приглядывать за сирийцами. Уж больно похабные у них рожи.

На переправе через Евфрат Сарсехим шепнул ассирийскому патрулю заветное слово, при этом, на чем настаивал Ардис, евнух даже не заикнулся, что с караваном следуют чужаки. На другом берегу Ардис вновь напомнил — пора, мол, распрощаться с непрошенными попутчиками. Те попросили разрешения провести ночь на этом берегу и поклялись, что с рассветом повернут назад.

Был вечер, садилось солнце, скоро жара сменится приятной прохладой. В уведшей степи задует ветерок. Хотелось кушать. Сарсехим разрешил сирийцам переночевать поблизости.

Партатуи-Буря принялся настаивать — он с товарищами вмиг избавится от незваных гостей. Ардис сплюнул и не стал спорить с евнухом — до утра так до утра. На чужой территории драка ни к чему.

Ночь прошла на удивление спокойно, но с восходом в лагере раздались громкие крики, ржанье лошадей. Буря засунул голову в повозку и разбудил евнуха.

— Что, доигрался?

Перепуганный Сарсехим сразу выбрался наружу.

Старик был озабочен.

— Чужаки ушли. Наш человек, который следил за ними, пропал. Сейчас ищем.

Разведчика отыскали не сразу. Его нашли в яме, засыпанного ворохом травы. Он был весь в крови, стонал. Успел выговорить — Их ждут в Ашшуре. Они хвалились, что ни в чем не уступят молодцам из Урука.

В следующий миг дыхание оставило его.

Ардис и Буря приступили к побледневшему Сарсехиму — куда ушли незваные попутчики, почему он перетащил их на левый берег Евфрата. Однако тот отказался отвечать. Евнух залез в повозку и принялся бить себя по щекам, надеясь, что дикие скифы отстанут от него.

Не тут-то было.

Откинувшие полог и некоторое время с удивлением разглядывающие, какого рода наказанию с таким усердием подвергал себя евнух, Ардис и Буря неожиданно подхватили Сарсехима под мышки и выволокли из колесницы.

Ардис спросил.

— Зачем они отправились в Ашшур?

— Откуда мне…

Он не договорил. Буря замахнулся, и Сарсехим метнулся за спину Ардиса. Молодой скиф за шиворот вытащил евнуха, поставил его на колени и, не спеша наполовину выдвинул меч — акинак из ножен.

— Или ты, негодяй, признаешься, или лишишься головы.

Сарсехиму еще хватило дерзости пригрозить варвару страшными пытками, которым его подвергнут в Ашшуре и Вавилоне. Он воззвал к старику, напомнил ему о внучке, которую Сарсехим излечил от простуды, после чего зарыдал, повалился на бок и закричал.

— Боги, милые боги! Вы видите, что здесь творится? — затем, страдая, принялся кататься по земле.

Ардис и Буря — этот успел вытащить меч — некоторое время молча слушали его вопли, потом Ардис наклонился и потрепал страдальца по плечу.

— Сарсехим, послушай. Хватит, а?..

Сарсехим с неизбывной печалью глянул ему в глаза.

— Ты видишь, что творится? Ты должен спасти меня.

Ардис с той же невозмутимостью объяснил.

— Твои вопли — это затяжка времени. Ты уступаешь злу, и я не могу поклясться, что на этот раз ты поступаешь вынужденно. Если произойдет что-то страшное, ни я, ни Буря молчать не будем. Никто из вавилонян молчать не будет. Мы подтвердим, что ты тянул время, значит, был в сговоре с негодяями.