Остров - Ширли Рейн

Это был дикарь или, как у нас говорят, человек с другой стороны!

Наш город не единственное поселение на острове. На другом его конце, отделенные от нас непроходимыми лесами и болотами, глубокими ущельями и скалами, испокон веков жили и сейчас живут люди. Те самые, предки которых воевали с нашими предками даже после того, как разразилась Беда.

Насколько мне известно, мы – потомки цивилизованной общины белых людей, когда-то давно добровольно поселившихся на острове из религиозных соображений. Люди же "с другой стороны" – потомки местного населения, обитавшего тут с незапамятных времен. Делить тем и другим, насколько я понимаю, как и сейчас, так и тогда было нечего. Наш остров, где все растет само собой, леса – по крайней мере, в прежние времена – изобиловали дичью, а море рыбой, устрицами, черепахами, трепангами и прочей живностью, мог прокормить в десять раз больше народу. И все же люди с той стороны постоянно нападали на белых поселенцев, растаскивали имущество и безжалостно убивали их самих. Те же, поначалу настроенные миролюбиво, со временем обозлились и стали мстить дикарям за смерть своих близких.

Так продолжалось до тех пор, пока не произошло Явление. К этому моменту из наших предков уцелело чуть больше десяти человек. Пауки вышли из леса и быстро навели порядок. Теперь они живут и в нашем городе, и в нескольких больших поселках на другой стороне острова. Никакой связи между нами и людьми с той стороны нет, хотя нет и никакой открытой вражды; просто мы – это одно, а они – совсем другое. Но все вынуждены считаться с требованиями Пауков. Правда, сами Пауки иногда переселяются от нас к ним и обратно, уж не знаю, по какой причине. Но, в конце концов, почему бы и нет? Они имеют возможность выбирать, где жить – ведь ни мы, ни дикари никакой угрозы для них не представляем.

И все же временами к нам просачиваются кое-какие слухи о том, что там происходит. Главным образом, через людей, которые сопровождают Пауков, когда им вздумается отправиться на ту сторону.

Всем известно, что люди с той стороны – невежественные дикари, которые не знают письменности и поклоняются своим древним богам. Даже в нашей части острова, в одной из банановых рощ, известной под названием: У Большого Дерева – хотя никакого такого особенного дерева там давно уже нет – до сих пор сохранились каменные развалины, около которых иногда находят плохо отесанные фигурки этих богов.

Наверно, когда-то тут был храм; а может, мастерская, где эти изваяния вытачивали; а может, и то, и другое вместе. Насчет дикарей ходят и другие, более устрашающие слухи, и хотя я не уверена, что все это правда, дыма, как известно, без огня не бывает.

Говорят, что люди с той стороны отрубают головы своим покойникам и хранят дома их черепа, а тела выбрасывают в море.

Говорят, что когда их старики становятся совсем дряхлыми и немощными, дикари заставляют их ложиться в ямы и закапывают живьем.

Говорят, что их мужчины пляшут на раскаленных углях, не получая ожогов, а женщины песнями приманивают черепах и даже рыб, которые выбрасываются на берег, так что остается просто собирать их руками.

Говорят, что люди с той стороны не имеют никаких понятий о медицине и гигиене, и многие болеют всякими ужасными болезнями, чуть ли не сифилисом и проказой.

Говорят, что женщины там спят со всеми подряд и не знают, от кого у них рождаются дети.

Говорят, что их предки не просто убивали тех, кого считали врагами, но ели своих пленников, и людоедство прекратилось только с появлением Пауков.

Говорят…

Да мало ли что еще говорят! Уже за одно то, что Пауки избавили нас от набегов этих варваров, мы должны быть вечно им благодарны.

Однако сейчас, глядя на стоящего в двух шагах передо мной человека с той стороны, я испытывала что угодно, только не чувство благодарности.

– 3

Едва оказавшись в комнате, он ни на кого не глядел, только на меня. Подошел, ступая совершенно неслышно, остановился, опираясь на свое копье, а потом вдруг резко наклонился вперед и коснулся своим носом моего. Не знаю уж, что это означало. Может, приветствие такое? Я отшатнулась и даже, кажется, взвизгнула.

Лицо его показалось мне… ужасным. Какое-то нездоровое, помятое, хотя на вид ему было всего-то лет тридцать; большой, хищный рот, крупные желтоватые зубы, какой-то бугристый нос, набрякшие веки, отвислые мочки ушей со вдетыми в них круглыми костяными пластинами. Но, главное, меня поразило общее впечатление дикости и страшной чужеродности. Все его черное тело лоснилось, точно смазанное жиром. И пахло от него гораздо хуже, чем от Пауков; как будто он сто лет не мылся и еще чем-то острым, немного похожим на смесь запаха мочи и свежескошенной травы. Прикоснувшись своим носом к моему, он осклабился, и изо рта на меня тоже пахнуло, на этот раз тухлятиной, точно из пасти крокодила.

Когда я отскочила, он тоже сделал шаг назад, недоуменно разглядывая меня, словно не ожидал такой реакции. И вдруг замер, подняв голову и как будто прислушиваясь к чему-то. Потом резко повернулся и все так же бесшумно взлетел вверх по лестнице на второй этаж. Бей с женой о чем-то горячо зашептались, старухи по-прежнему сидели, точно каменные, и сверлили меня взглядами.

– … Хорошая корова… Копыта разбиты… А бычки-то, может, нам достанутся… – из взволнованного шепота Бея с женой до меня долетали лишь отдельные слова.

Опять корова? При чем тут корова?

– Поднимайся наверх, – произнес безжизненный голос у меня в голове.

Помещение Короля Фолка мало отличалось от того, в котором жила у нас Королева Мэй. Да и какая может быть разница, если у Пауков нет ни мебели, ни утвари, ни украшений – одни полотнища и жгуты паутины? Правда, здесь по всей комнате валялись кости и еще какой-то хлам, больше всего напоминающий куски полуистлевшей плоти, а свежей паутины было совсем немного. Королева Мэй обычно складывает огрызки кучкой и разрешает маме – и только ей! – убирать их, когда ее нет дома. Но очень многие Пауки не позволяют людям заходить к себе даже в свое отсутствие; видно, Король Фолк был из их числа.

Сейчас он сидел в тенетах, забившись в самый угол, и я смогла разглядеть, да и то мельком, лишь смутные контуры крупного темного тела и отсвечивающие красным глаза. Никогда прежде мне не доводилось видеть его так близко; я знала лишь, что по понятиям Пауков он уже немолод. Королева Мэй стояла посреди комнаты, а в нескольких шагах перед ней почти распростерся на полу тот самый чернокожий человек. Его копье лежало в стороне, а сам он стоял на коленях, опираясь на руки и касаясь лбом пола.

Это зрелище так поразило меня, что я замерла на пороге, вытаращив глаза и забыв опустить голову. Внезапно меня словно окатило холодной волной, насыщенной такой злобой, с какой прежде мне никогда сталкиваться не доводилось. И эта волна была чуть-чуть другой, чем та, которая обычно исходила от Королевы Мэй, хотя я не смогла бы объяснить, в чем именно состояла разница. Наверно, это хлестанул меня Король Фолк, и ощущение было такое, точно он и впрямь дал мне оплеуху.