Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколь много насилия и злобы обрушивается на нее противниками! – Сколь много мы наблюдали в наших публичных газетах ложных заверений, изрекаемых с наглостию и без зазрения совести, оскорбляющих саму Истину! – И амвоны церквей также колеблются под натиском возмущенных священнослужителей. …Ее изображают не менее чем сознательным убийством! Злокозненной гордыней нового времени! Покушением на прерогативу Небес! Нас уверяют, что человек в своем невежестве тщится вырвать у Господа плоды рук Его, дабы исправить их несовершенство![74].
Оба лагеря вовсю перебрасывались обвинениями, а между тем сама почва, на которой зиждилось знание, необратимо менялась. Сдвиг в сторону объективного измерения отражал растущую сосредоточенность британских ученых на ценности опыта и доказательств, полученных непосредственным путем, при уменьшении доверия к теориям, унаследованным от предшественников. Медицина несколько запоздало стала осваивать эмпирический подход, принципы которого изложила еще научная революция XVII в. Английский философ Фрэнсис Бэкон еще за 100 лет до прививочных споров подготовил площадку для реформы натурфилософии (как называли эту новую науку), настаивая, что необходимо отвергнуть догмы, заложенные традиционными авторитетами, в пользу научных изысканий, основанных на непосредственном методичном наблюдении природы и на индуктивном рассуждении. В этом играл весьма важную роль процесс подсчета как основа для анализа: в «Новой Атлантиде», утопическом повествовании об идеальном обществе, живущем по принципам науки, Бэкон описывал исследовательское учреждение, где «составители» сводят экспериментальные находки в таблицы, «дабы из этих находок можно было лучше выводить наблюдения и аксиомы».
Громадное влияние «отца эмпиризма» серьезнейшим образом сказалось на образовании в 1660 г. Королевского научного общества с его сосредоточенностью на обретении знания путем непосредственных экспериментальных исследований. Решительное стремление членов Общества проверять все утверждения обращением к фактам лаконично выражал его девиз – «Nullius in verba» («Не доверяй голословным заявлениям»).
Одним из первых членов Общества (впоследствии он сделался его президентом) стал сэр Исаак Ньютон, еще один титан научной революции, чей легендарный труд 1687 г. «Математические начала натуральной философии» явил человечеству не что-нибудь, а физические законы, управляющие Вселенной. Предложенные Ньютоном объяснения законов движения и всемирного тяготения представляли совершенно новую модель природы, где силы, параметры которых поддаются измерению и количественной оценке, действуют согласно универсальным правилам, которые можно выразить математически. Натурфилософия должна «выявить эти правила путем наблюдений и экспериментов, тем самым выведя причины и следствия вещей», как писал Ньютон в своей программе, представленной Королевскому обществу в 1703 г. – в начале своего президентства, которое продлилось 24 года.
Медицина, опирающаяся на «классическую» гуморальную теорию и привыкшая преклоняться перед авторитетом отдельных врачей, долгое время противилась эмпирическому мышлению. Впрочем, хирургия, более восприимчивая к непосредственному наблюдению, уже давно была более готова оценивать методики лечения количественно. Теперь же и медицина стала постепенно перенимать новый подход, основанный на фактах, делаясь более научной, или, выражаясь тогдашним языком, «философской». Если можно измерить и в совершенстве изучить движение планет и приливов, почему бы не заняться тем же самым применительно к внутреннему устройству и механизмам работы человеческого организма? Быть может, болезни удастся осмыслить не в понятиях божественной воли, случая или суеверий, а посредством логических рассуждений и применения законов природы?
Прививание оспы, эта новая и, казалось бы, противоречащая интуиции практика, эффективность которой была доказана на опыте, а не посредством древней теории, идеально подходила для научного анализа. Ей давал систематическую оценку Джурин, последователь Ньютона, получивший в Кембриджском университете как медицинское, так и математическое образование. Ее сравнительный риск можно было измерить количественно. Ее результаты поддавались рациональному исследованию. Сама природа этого врачебного вмешательства свидетельствовала о том, что человек освоил мастерство особого рода: вместо того чтобы пытаться (зачастую безуспешно) излечить болезнь, нередко оказывавшуюся фатальной, врачи смогли контролировать ее появление, управлять ее остротой и снижать почти до нуля ее страшную способность убивать и калечить.
Став одним из символов научного метода и обещая возможность улучшить здоровье и повысить уровень счастья человечества, прививка воплотила определяющие принципы европейского Просвещения XVIII в. с его оптимистическим стремлением достигать интеллектуального и культурного прогресса посредством использования разума в погоне за большей свободой и за улучшением мира в целом. Французский философ (и в нынешнем, и в тогдашнем смысле этого слова) Вольтер, один из выдающихся мыслителей, принадлежавших к этому движению, и горячий сторонник прививок, включил целое послание, расхваливающее эту процедуру, в свои Lettres sur les Anglais [ «Письма об англичанах»{10} ] – облеченную в модную тогда эпистолярную форму серию заметок об английских властях, политике, религии, литературе и науке, основанную на его лондонских впечатлениях (философ жил в городе с 1726 по 1728 г.). Восхищаясь первыми пропагандистами прививочного метода – леди Мэри Уортли-Монтегю («женщиной изысканной гениальности, одаренной несравненным интеллектом среди всех представительниц ее пола в Британских королевствах») и принцессой Каролиной («любезным философом на троне»), он уверенно относил прививку к числу предметов, достойных внимания представителя Просвещения: в его книге рассуждения о ней идут бок о бок с анализом идей Бэкона и Ньютона[75]. Вольтер превозносил значимые усилия Джеймса Джурина по количественной оценке нового метода, сопоставляя то, как принимают его прагматичные англичане и как сопротивляются ему французы и жители других стран. Примерно через 40 лет неустанная страстная поддержка прививочного метода (и как медицинского вмешательства, и как олицетворения мышления эпохи Просвещения) прославленным философом помогла убедить императрицу Екатерину II подвергнуться этой процедуре и внедрить ее в России.
К тому времени, когда Вольтер вернулся во Францию, прививку уже достаточно признали в Англии, чтобы она фигурировала в одной из первых всеобщих энциклопедий, опубликованных на английском, – «Циклопедии» Эфраима Чамберса, вышедшей в 1728 г. с подзаголовком «Универсальный словарь искусств и наук». В ней объяснялось, что процедура используется для «переноса недугов от одного субъекта к другому, особенно для прививания оспы; для нас эта практика внове, однако она издревле принята в странах Востока». Четко перечислялись преимущества метода: отмечалось, что прививка дает возможность выбрать благоприятное время года, оптимальный возраст и подходящее состояние здоровья пациента, обеспечивая его таким же иммунитетом, как и натуральная оспа, но создавая при этом «лишь ничтожнейшую опасность» для него.
Статья «Циклопедии» о «наилучшем методе» отражала тот факт, что при всей простоте народной практики, увиденной леди Мэри Уортли-Монтегю в Турции, английские врачи с самого начала модифицировали процедуру, подогнав ее под свои устоявшиеся представления. Вместо немудрящего прокалывания кожи тупой иглой, практиковавшегося женщинами Константинополя, в Англии эскулапы делали ланцетом глубокие разрезы на руке пациента и противолежащей ноге, а затем вносили в них крошечные комочки корпии, пропитанные оспенным гноем, после чего закрепляли их на месте при помощи бинтов, которые не снимали в течение нескольких дней. В соответствии с заветами классической медицины прививаемым требовалось провести три недели или даже больше, готовясь к процедуре: нужно было привести в равновесие все гуморы и добиться, чтобы организм находился в оптимальном состоянии для приема вносимого в него яда. Следовало придерживаться простого, по большей части вегетарианского рациона. Спиртное пить возбранялось. Пациентам пускали кровь, давали слабительное и рвотное, чтобы достичь баланса телесных жидкостей и помочь избежать лихорадки. Этот режим продолжался и после прививки, причем врачи приспосабливали методики лечения и набор медикаментов к особенностям конкретного пациента – его возрасту, конституции, образу жизни. Весь процесс, включая восстановление после процедуры, мог занимать два месяца даже без учета возможных осложнений, таких как инфицирование крупных надрезов.
Некоторые критики, в том числе и сама леди Мэри, упрекали докторов в том, что те намеренно усложняют изначально простую процедуру в попытке укрепить свой профессиональный авторитет и стрясти более высокие гонорары с доверчивых клиентов-аристократов. Однако, хотя для некоторых эскулапов прививочный метод, безусловно, в конце концов стал отличным средством обогащения, дорогостоящая подготовка и лечение были обусловлены скорее не жадностью, а попыткой докторов и их подопечных вписать новое научное открытие в рамки давно укоренившихся представлений. Мышление эпохи Просвещения и количественный анализ открывали
