Битва в пути - Галина Николаева

Бахирев слушал и смотрел на длинный ряд окон… Облака, сквозные от солнца, переплывали от окна к окну. С такою же плавностью переходил рассказ от завода к заводу. «Везде как надо, — тоскуя, думал Бахирев, — везде справляются, только я…» Но вот Бликин заговорил о тракторном: «Программа перевыполняется… — слушал Бахирев. — Поставлена на производство новая марка. Снижена себестоимость… Осваивается прогрессивная технология — кокиль, металлокерамика… Такие рабочие, как Сугробин, Игорева, являются образцом… Завод «Красный Октябрь»…

Бахирев даже повернулся от удивления: «Как, уже о других? Уже все о тракторном?! Пронесло мимо брака, мимо противовесов? Как же можно умолчать об этом?»

Но Бликин умолчал.

В конце отчета он привел лишь цифры промышленного брака в среднем по крупнейшим заводам области:

— Брак, как видите, еще недопустимо велик, но снижается.

Вторая половина доклада была впечатляющей и прошла гладко. Бликин кончил и стал вытирать вспотевший лоб.

Ему задавали вопросы о росте производительности труда, о нормах, о штатах.

— Вы тут приводили цифры отдельных производственных рекордов. А вот брак и текучесть кадров по чугунолитейному цеху тракторного завода достигли чудовищных, «рекордных» цифр. Вы интересовались причинами такого рода «рекордов»?

Бахирев насторожился: «Оказывается, не пронесло. Заставили вернуться к тракторному».

Бликин склонился в сторону председателя, и кончик его длинного, чуткого носа наклонился в эту же сторону,

— Мы принимали меры… Боролись с текучестью кадров… Улучшили столовую… Переселили в новое общежитие. Отличное общежитие. Своя библиотека, учебная комната, душевая, прачечная… Даже снимки были в «Огоньке»…

— Значит, все хорошо и даже отлично? Ну, а вы сами были у чугунщиков? Не в новом общежитии, а в старом?

— Я не имел возможности посетить все общежития..

— «Посетить?» «Посещать» вообще не требуется! Мы с вами не дипломаты! А вот знать истину о жизни рабочих наихудшего цеха наикрупнейшего завода — это от нас, от партийных руководителей, как раз требуется. Товарищ, Зимин, просим.

Зимин вышел еще тяжелее, чем в первый раз. В кудрявых волосах запуталось солнце, а лицо сосредоточенно, как у хирурга, которому предстоит провести тяжелую, но необходимую операцию.

— Перевели в новое общежитие только двадцать рабочих чугунолитейного, и то по инициативе бывшего главного инженера. Переселение остальных отсрочено директором до постройки нового корпуса. Большинство чугунолитейщиков живет в полуподвальном помещении.

Кадровиков постепенно выводят оттуда, но в чугунолитейном кадровиков мало, текучка. Вновь поступающим, естественно, достаются худшие места. Так и получилось, что рабочих самого тяжелого цеха сконцентрировали в полуподвале, в котором даже тюфяки истлевают от сырости. Здесь подряд и семейные и холостые.

«Зачем размазывать? — думал Бликин. — Ведь все знают — война, трудности с жильем. Ведь это же частности, неизбежные мелочи!» Но Зимин продолжал с той тяжелой обнаженностью, от которой так коробило Бли-кина:

— Главное — там есть дети! Их надо вывезти оттуда немедленно!

Взгляд Бликина заметался от лица к лицу, и многие лица невольными, чуть приметными движениями отворачивались.

«Ничего не замазывать! — отчетливо понял Вальган. — Спасение только в одном — честно! — Мысли били в набат. — О трудностях, о промахах, об ошибках — в лоб. Обо всем — в лоб! Другого пути к спасению нет!»

В тишине прозвучали слова:

— Расскажите об авариях с противовесами. Посадка противовесов — это же мелочь, которую легко исправить! Объясните: как могло случиться, что эта мелочь разрослась в бедствие? Больше тысячи тракторов выведено из строя!

«Вот он, и мой час! — понял Бахирев. — Вот для чего меня сюда позвали. Я должен ответить за них».

Бликин замялся. Подходили к самому уязвимому месту промышленной, основной части доклада. Приближался самый опасный перевал. «Не форсировать! Быть осмотрительным!» Он невнятно произнес:

— Происходили обрывы противовесов… Раздались негромкие, острые слова:

— Летающие противовесы — это, кажется, первое крупное техническое новшество, о котором вы можете рассказать?

— Обком передоверил в этом вопросе. Нас ввело в заблуждение и заключение специалистов и то, что на одноименном заводе аварий не было. Обком знал также, что идет освоение новой марки. В процессе освоения на любых заводах бывает много тех или иных неполадок.

— «Много тех или иных неполадок»? Так вы ставите аварии, вызванные противовесами, в один ряд со многими?! А вы сами видели трактор с пробоиной от противовеса? Товарищ Гринин, расскажи.

Гринин говорил с сухой точностью:

— Авария ни с чем, кроме военного повреждения, не сравнима. В мирных условиях я не видел ничего подобного. Пробиваются капот, блок цилиндра, маслопровод, выводится из строя коленвал.

— Кто-то должен нести ответственность за неслыханное безобразие?

— Виновный уже понес ответственность, — поспешил Бликин. — Главный инженер Бахирев получил партийное взыскание и снят с работы.

— Товарищ Бахирев здесь?

Бахирев поднялся. От него ждут слов. Но что говорить? Оправдываться? Но нет оправданий! Признавать вину? Но все и так знают, что он виновен. Обещать и заверять на будущее? Словами заверить нельзя.

Он молчал, но молчание его было иным, чем молчание счастливого своей правотой, улыбчивого Курганова. Его молчание было тяжеловесным, как многотонный груз сорвавшихся противовесов.

Вальган видел, какое тягостное впечатление произвело это молчание. Вальган знал, каких слов ждут сейчас люди, сидящие за длинным столом. Вот она, та самая единственная минута, которую он ждал. Ни позже, ни раньше! Мышцы сокращаются. Прыжок!..

— Разрешите мне! — Звучный, бархатный баритон прокатился по комнате. — Я должен сказать честно. Как директор завода, виновен в авариях прежде всего я. Я, только я должен нести ответственность.

Даже Бахирев дрогнул от неожиданности. Смело поднятое лицо, прямой блестящий взгляд. «Честный, смелый? Видно, лучше, чем я считал».

Бликин слишком походил на Вальгана, чтобы поверить в его искренность: «Маневр! Но мы были заодно, Признавая свою вину, он виноватит и меня! У него все выгоды — он сам сознался, а я… Сейчас он один в выигрыше. Политикан! Разоблачить. Хочешь подтолкнуть меня? Упадешь первым».

Негодование, как впрыскивание камфары, удвоило силы. Бликин встал.

— Запоздалая честность товарища Вальгана дорого обошлась области. Товарищ Вальган долго обманывал обком, а сейчас выступает в роли честного коммуниста, осознавшего ошибку. Однако это была не случайная ошибка, а планомерный и сознательный обман.

— Ложь!

Председатель нажал кнопку звонка: —Товарищ Вальган, вам будет предоставлено слово.

— Но в этих стенах должна звучать только истина? Вальган патетически требовал нужной ему истины.

Но патетика не звучала в этой комнате. Бликин умело использовал промах Вальгана, противопоставив его выходке достойную сдержанность.

— Первые обрывы противовесов товарищ Вальган сознательно и ловко скрыл от обкома. Пользуясь тяжелым положением МТС с ремонтными материалами, Вальган предложил сделку такого рода: МТС берет вину на себя, а за это завод берет все расходы по ремонту и, кроме того, отпускает МТС остродефицитные материалы. Вальган обманул обком так же, как сейчас пытается обмануть ЦК.

Вальган не ждал такой контратаки. Когда-то в минуты опасности на алтарь богов бросали жертвенных ягнят! Бликин избрал его в качестве жертвенного ягненка. Нет! Не выйдет. Не та у него сила! Закостенел. Неспособен уловить дух окружающего и примениться к нему. Зато Вальган остро чувствовал и этот дух и все преимущества своей гибкости. «Обороняться? Нет! Наступление — лучший вид обороны!»

Когда Бликин кончил говорить, Вальган попросил слова. Лицо его горело, смуглые ладони то сжимались в кулаки, то раскрывались, протягивались, убеждая и требуя доверия, гвоздя и клеймя противника.

— Не я вводил обком в заблуждение, а меня товарищ Бликин, к сожалению, утверждал и укреплял в моем заблуждении. Не вы ли, Сергей Васильевич, повторяли, что на втором заводе противовесы не летят и, значит, дело не в конструкции? Вы сами хотели спокойствия и успокаивали нас. Беда в том, что это не отдельный случай. Это ваша линия. Порочная линия на самоуспокоенность и восхваления. Мы должны говорить правду и только правду, как она ни горька!

По испытующему, но сочувственному вниманию сидевших за столом Вальган видел, что попал в точку. Его слушали внимательно. Он понимал: вот они, эти минуты, когда проверяют его, Вальгана, когда решается его судьба. Он начал как нельзя удачнее — с первых слов вызвал сочувствие. И, воодушевляясь этим сочувствием, он продолжал еще жарче: