ГНИЛЬ - Константин Соловьёв

Звери не любят неожиданностей, всегда подозревая за ними опасность.

В этот раз дым был другой, более резкий, тягучий. И Маан сразу понял, что дело не в старом предохранителе. Конечно, разумнее всего было бы развернуться и вернуться в Гнилое Ущелье — в его узких тропах Маан мог скрыться от любой опасности, в каком бы виде она ни явилась. Но он впервые нарушил заведенные давным-давно правила. Должно быть, сказывалось одиночество, подтачивавшее его изнутри твердым острым кремнем. Маан ощутил любопытство. Что-то вторглось в его края, но это был не Гнилец, иначе он сразу ощутил бы его запах. Что-то другое.

Красться по Старой Долине было легко, даже с его весом и габаритами. Маан бесшумно скользил брюхом по влажной глине, то ныряя с головой в глубокие лужи, то по-крокодильи выбираясь из них. Он двигался так плавно, что вода не издавала всплеска. Характерно для старого опытного хищника. А Маан уже считал себя опытным. Кроме того, он чувствовал себя в этих местах так свободно и уверенно, точно родился здесь целую жизнь назад, а город на поверхности был лишь болезненным видением, посетившим его. Лишь спина досаждающе ныла от усилий, но он научился не обращать внимания на эту боль.

Люди. Он услышал их голоса, но, против обыкновения, не затаился. Странный знак. Люди редко заходили так глубоко, к тому же им нечего было делать в Старой Долине, где время заботливо стерло почти все следы их присутствия. Неужели кто-то решил разрабатывать старое, заброшенное направление? Тогда здесь уже был бы слышен рев тяжелой техники, скрежет многометровых буров, вгрызающихся в горную породу, окрики рабочих. Маан слышал другие звуки — не очень громкого разговора на несколько голосов. Какая-нибудь инспекция?.. Это было интересно, и Маан забыл о своих обычных опасениях. Он был уверен, что это не люди Мунна — он не ощущал никаких признаков «нулей». А Мунн никогда бы не послал под землю одних Кулаков, которые сами по себе слепы как новорожденные щенки.

«Не иди, — сказал голос, его единственный собеседник на протяжении долгого времени, — Не будь дураком. От человека нельзя ждать ничего хорошего, он принесет тебе только беду, неважно каким путем. Развернись и ступай. На твою жизнь хватит интересных находок».

Но было еще что-то кроме вечно тревожного чувства опасности, что-то, что заставило его остаться на месте. Сейчас его отчего-то потянуло к людям — захотелось вспомнить, как они выглядят — живые, а не желтые скелеты. Услышать их речь. Вспомнить, что такое разговор.

«Жизнь, видно, мало тебя проучила, — сказал голос, — Но, по крайней мере, теперь не осталось сомнений на счет того, действует ли то, что ты называешь разумом».

Маан не ответил ему.

Голоса доносились из бокового штрека, ныряющего вниз и петляющего между огромных валунов. Колебания звуковых волн, изломанные отражениями от мягких стен, не дали Маану полного представления о том, что там происходит, но он разобрал, что людей в любом случае не больше пяти. Странная инспекция. Осторожно, держась под прикрытием камня, Маан начал скользить в ту сторону.

Только посмотреть. И назад, в безопасность. Только посмотреть, кто осмелился зайти так глубоко.

Их оказалось не пятеро — четверо. Одна женщина и три мужчины. Даже используя свое острое, приспособленное к полумраку, зрение, Маан не смог бы их различить, но помогло обоняние, чутко разбиравшее особенный для женского тела запах выделений. То, что это не рабочие и не инспекция было очевидно сразу же. Даже самый неопрятный, заляпанный грязью комбинезон не обратится такими лохмотьями, какие обнаружились на странных гостях. Они были облачены в настоящее тряпье, под которым можно было различить нездоровую, с желтоватым отливом, кожу. И сами эти люди были больны, больны давно и безнадежно — постоянно перхали, хрипели, кашляли, и издавали множество звуков, которые обычно не производит здоровое тело, потребляющее полезную калорийную пищу, качественную чистую воду и вдыхающие очищенный, без примесей, раздражителей и канцерогенов, воздух. Волосы обратились грязными нечесаными гривами, но вряд ли это беспокоило кого-то из них.

Маан сразу понял, кто перед ним, да это и не составляло труда — внешний вид и поведение говорили сами за себя.

Деклассированные. Лишенные социального статуса. Преступники, которым общество отказало в праве называться его частью. Самые жалкие и беспомощные обитатели трущоб, живые мертвецы, жизнь в которых теплилась только по странной прихоти судьбы.

Деклассированные часто занимают разрушенные дома и старые коммунальные линии сообщения — как и Гнильцы, они пытаются забиться в щели, найти себе хоть какое-то убежище. Не удивительно, что, вскрывая очередное «гнездо», инспектора в первую очередь встречали их — перепуганных до одури, копошащихся в грязи, ослепленных мощными прожекторами, увечных. Как и Гнильцы, они были социальными паразитами, ведущими свою невидимую жизнь под покровом темноты. Но Санитарному Контролю они были безразличны — фактически, их даже не существовало.

Сгрудившись вокруг крохотного чадящего костерка, сооруженного, вероятно, из обрывков изоляционного волокна и пластиковых панелей, люди варили что-то в котелке, судя по запаху, сообщившему Маану все необходимое, похлебку из местных пресноводных водорослей. Выросшие в темноте, бледные и длинные, как плоские черви, водоросли слабо насыщали, но вряд ли эти люди умели добывать себе пищу так же легко и сноровисто, как Маан.

Они общались между собой хриплыми визгливыми голосами, но Маан не мог почти ничего разобрать из сказанного — деклассированные использовали свой собственный язык, состоящий из понятных только им слов, уличного арго, для него, почти забывшего звучание человеческой речи, казавшийся тарабарщиной.

В них сидел страх, и Маан ощущал его запах так же легко, как запах никогда не мытых тел и зловонного гноя из язв. Они боялись всего вокруг, неосознанно жались друг к другу, говорили приглушенно, почти шепотом, двигались резкое, прерывисто. Маан вспомнил, что их глаза предельно несовершенны, как и у прочих людей, они видят лишь клочок вокруг себя, все остальное тонет для них в кромешной тьме, нарушаемой зловещими шорохами, скрипом изношенного оборудования и шелестом осыпающейся земли. Это был не их мир, они чувствовали себя здесь неуютно, как воры. По сути, с точки зрения закона, они и были ворами — попадись они жандармам, судьба их была бы предрешена. С деклассированными не церемонились — они не были людьми, пусть даже самого последнего, сотого, сорта. Проникнув сюда, они совершили преступление, цену которого должны были знать изначально. Скорее всего, жандармы перестреляли бы их как крыс. Но здесь неоткуда было взяться жандармам.