Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Злосчастные крайние левые сами выведут его из этого состояния своей несерьезной, но крикливой кампанией. На том же заседании у кордельеров после Моморо выступил Эбер против тех, которые, «будучи жадными до власти, которую они забрали в свои руки, но оставаясь все еще ненасытными, выдумали и высокопарно повторяют в длинных речах слово «ультра-революционеры», чтобы погубить друзей народа». Не могло быть сомнений, речь шла об атаке на самого Неподкупного.
2 марта (12 вантоза) в Клубе кордельеров Ронсен уже говорит о необходимости восстания, о «новом 31 мая». Эбер занимает более сдержанную позицию и требует лишь отправить в трибунал жирондистов, сидящих в тюрьме, добавив к ним «новых бриссотинцев»: Демулена, Филиппе, Бурдона, то есть дантонистов. Однако через два дня у кордельеров раздаются решительные голоса за восстание против клики «новых бриссотинцев», к которой относят вместе с дантонистами и самого Робеспьера. Основанием для этого служит его новый отказ отдать трибуналу заключенных жирондистов и «очистить» Болото. Никому здесь и в голову не приходит пока мысль, что никакого союза Робеспьера с дантонистами не может быть, ибо он решил уничтожить оба крайних крыла монтаньяров, чтобы опираться главным образом на Болото. Вообще все, что происходит в Клубе кордельеров, выглядит как-то несерьезно, хотя здесь и действуют активные участники 10 августа 1792 года и 31 мая — 2 июня 1793 года. В отличие от этих успешных революционных выступлений сейчас кордельеры уже не связаны надежно с Коммуной, с секциями, а значит, и с массой санкюлотов.
Зато произносится много громких, грозных, но пустых угроз. Выступает Каррье, знаменитый «утопитель» Нанта: «Придя в Конвент, я ужаснулся, увидев на Горе новые лица, услышав речи, какие они нашептывают на ухо друг другу… Чудовища, они хотели бы снести эшафоты! Но, граждане, не забывайте никогда: гильотины не хотят именно те, кто чувствует, что они сами достойны гильотины». Каррье приветствует решение возобновить издание газеты Марата «Друг народа» и пылко призывает к восстанию.
Затем Эбер объясняет, что новая клика — это объединение людей Дантона и Робеспьера. Он призывает не отвлекаться от нее, возмущаясь поисками мошенников вроде Шабо; «воры менее опасны, чем честолюбцы. Честолюбцы! Это люди, которые выставляют вперед других, а сами остаются за кулисами; чем больше у них власти, тем меньше они ею удовлетворяются; они хотят властвовать».
Все, конечно, сразу понимают о ком речь; кто, кроме Робеспьера, имеет прочную репутацию честолюбца? Требуют открыто назвать имя, Эбер обещает, но называет лишь Демулена, не исключенного из Якобинского клуба только потому, что «один, несомненно, заблуждающийся человек… не знаю, как иначе назвать его, весьма кстати оказался там». Речь идет опять о Робеспьере, но Эбер трус, он боится Неподкупного, хотя и ненавидит его. Снова завешивают Декларацию прав черной вуалью и провозглашают «святое восстание». Наивно рассчитывают, что они, представители санкюлотов, вне опасности, хотя меч над ними уже занесен.
Они ничего не поняли в важном маневре, который по указанию Робеспьера провел Сен-Жюст 26 февраля (8 вантоза), выступивший в Конвенте с докладом о социальных проблемах.
Отвлечемся, однако, чтобы сказать немного об одном из самых оригинальных, сложных, знаменитых монтаньяров. Сен-Жюст очень молод, ему 26 лет. Это стройный юноша, которого в литературе часто называют необыкновенным красавцем. Но портреты Давида и Греза изображают довольно расплывчатое лицо с узким лбом. Известный писатель Андре Мальро прав, когда говорит: «Легенда родилась не от красоты Сен-Жюста; его красота — порождение легенды». Он стремился выглядеть элегантным и придавал себе аристократический облик. По утрам, перед заседанием Конвента, он часто скакал верхом на лошади по Булонскому лесу. Насмешливый Демулен окрестил его «шевалье Сен-Жюст». Лишенный чувства юмора, Сен-Жюст люто возненавидел этого остряка. Кстати, Сен-Жюст не был потомственным дворянином; его отец выслужился в офицеры из рядовых солдат.
В биографии Сен-Жюста немало темных пятен. В 1786 году он бежал из дома матери, захватив с собой семейное серебро. Авантюра кончилась заключением на семь месяцев в исправительное заведение для молодых преступников на улице Пикпюс в Париже. Он вышел оттуда угрюмым, замкнутым, нелюдимым. Затем последовал скандальный роман с женой одного чиновника. Сен-Жюст понимал Революцию как возвращение к античности: «после римлян мир опустел». Его идеал Ликург: чистота нравов и спартанская бедность; он отрицал промышленность, торговлю, деньги; прогресс мыслил в виде возвращения к варварству. Своей жестокостью он пугал даже Робеспьера.
Почему он стал героем легенды? Вот типичные определения этой личности: «Тигр, жаждущий крови», «щегольское чудовище», «отвратительный и театральный молодой человек» (Сен-Бев); «воплощение республики Дракона» (Ламартин); «Архангел смерти» (Мишле); «живой меч» (И. Тэн); «надгробный фонарь» (Баррас). Число таких высказываний можно продолжать долго; писали об этом юноше много. Между тем в интеллектуальном плане в нем нет ничего выдающегося; здесь он эклектик и компилятор. Лично до конца предан Робеспьеру, а это уже характеристика. Самый яростный террорист: здесь он доходил до патологии. Абсолютно бесчеловечен, правда, ради возвышенной не идеи, но фразы. Талантливый декламатор, мастер пышного фразерства, оракул претенциозных афоризмов. Вот некоторые: «Все средства хороши для достижения цели; прочь, варварская гуманность», «Святая гильотина в блестящем действии и благодетельный террор творят чудеса, которых от разума и философии пришлось бы ждать целый век»; «Принцип республиканского правительства — добродетель или же террор… То, что производит общее благо, всегда ужасно»; «Нужно думать о том, чтобы наполнить изменниками не тюрьмы, а гробы».
Эту фразеологию ханжеского псевдореволюционного человеконенавистничества можно продолжать без конца. Впрочем, мы пока с ним еще не расстаемся и он себя еще покажет.
Вернемся к докладу Сен-Жюста 26 февраля, который некоторые историки превращают в некую программу развитого социализма. Как всегда, свои доклады Сен-Жюст писал на основе шпаргалки, подготовленной Робеспьером. Ему была поставлена задача: вырвать санкюлотов из-под влияния Эбера и кордельеров. Это означало необходимость превзойти самого Эбера в защите интересов бедняков. Речь шла о том, чтобы изолировать крайних от народа, чтобы лишить их поддержки санкюлотов. Любопытно, что сам Робеспьер не хотел выступать защитником санкюлотов. Ведь это могло бы восстановить
