Русалия - Виталий Амутных

Все более искривляющаяся линия битвы была столь долга, что на краях ее никто не мог догадываться о происходящем в середине. Между тем красный клин Святослава наконец разорвал громаду хазарского воинства надвое. Выдвинувшиеся вослед за ним отряды ладожской, древлянской и радимической руси теперь потрошили утробу смешавшего ряды вражеского войска, стремясь завладеть еще и его тылом.

Солнце поднялось уже довольно высоко. Уходящую к небу даль легко всхолмленной, вымазанной там и здесь ржавчиной мертвой полыни, сопрягала с выцветающей от пламени лучей синью полоса струящегося воздуха. Сам подобен взыгравшему в безоблачном небе светилу, неутомимо разил врагов Святослав, собственным примером побуждая товарищей следовать княжескому долгу. На самые опасные препятствия, не зная страха, бросался он, и всякий раз почти без потерь прорывал их. Казалось, сам Род, Творец этого мира, берег его! Вот он выбрал себе очередного противника. Широколицый плечистый хазарин с тонким станом и мощными руками был щедро одарен ловкостью. Однако и достойнейший из бойцов не избавлен от оплошности. С радостным криком хазарин занес меч над своим шлемом, украшенным хвостом черной лисы, но в этот момент игреневый жеребец Святослава уязвил зубами шею коня хазарина, и тот, взбрыкнув, так тряхнул своего седока, что он разжал несущую смерть руку. Никакого другого оружия у него не оставалось, и хазарин тут же со звериной ловкостью скользнул из седла на землю. Направляемый духовным пылом, соединявшим его с противником, Святослав тут же оказался на земле. Хазарин не сумел поднять свой меч из-под копыт лошадей и накинулся на своего зложелателя с кулаками. Святослава защищала сплетенная из железных колец рубаха с разрезами по бокам. На хазарине был доспех из толстой кожи с нашитыми на него железными чешуями, прикрывавшими средоточия жизни. Так что для кулаков оставались только головы, впрочем тоже прикрытые железом. Они обменялись ударами, и Святославу удалось сшибить шлем с хазарина, который тут же, несмотря на заученную увертку, получил несколько столь существенных зуботычин, что вынужден был показать противнику пятки.

— Назад! Назад, говорю! — кричал бросившийся за ним Святослав, разъяренный битвой.

И, выхватив из-за пояса маленький топорик, запустил его вослед убегавшему. Топор вонзился в оголенный затылок и остановил беглеца.

В конном бою соскакивать из седла на землю, продолжать сражаться пеше и вновь взлетать в седло всегда было для русичей делом самым обыкновенным, оттого их кони были приучены в самых яростных сшибках оставаться на месте, дожидаясь своего седока. Вот вновь Святослав на своем жеребце. А рядом с ним Добрыня в разорванной на плече политой кровью кольчуге. И Могута — по пояс вовсе голый, мохнатый, что медведь. (Как ни требовал Святослав от своих воев, без доспеха на поле не выходить, жизнью своей зря не играть, многие ради особенной поворотливости да быстроты отказывались и от наручей, и от поножей, а порой и от самих нагрудников). Вот Православ — сын волхва, ушедший по дороге княжества. Тут Сокол, рассекавший противников, как березовые поленья. Там Чистосвет, чей упрямый лук всего несколько витязей в дружине могли натянуть. И Буря, воистину, исполненный свирепой отваги. И Светлан, одаренный невиданной ловкостью рук. Все, как один готовые в любой момент расстаться с драгоценной жизнью.

Как же было не любоваться князю на своих сотоварищей, видя, как, например, Снеульв, сын родовитого воителя из Невогорода, смертельным ударом сулицы повергает на землю целиком окованного железом гурганца в единственное открытое место — лицо, и тут же кричит другому железине все равно непонятные ему русские слова:

— Эй, жидовская подстилка! Иди, правдой померяемся!

Распаляясь не от смысла слов, но только от насмешливости выкриков Снеульва, железоковный наймит из Гургана с копьем наперевес ринулся на обидчика. Снеульв также, язвя своего коня острогами, устремился навстречу. Копье гурганца ударилось о полушаровидную с изображением солнца железную бляху на щите русского витязя, защищавшую его руку, и отскочило прочь, а разогнанные кони, влекомые задором своих хозяев, во всю свою звериную силу хрястнулись головами и повалились на землю, сбрасывая с себя наездников. Оба воина, имевшие, несомненно, безупречную выучку, тут же оказались на ногах, но железному гурганцу потребовалось на это чухотку больше времени. Той разницы оказалось довольно, чтобы Снеульв одним ударом сшиб шлем с головы гурганца, а другим — обезглавил его.

Уже немало воинов с обеих сторон успело, посвятив родным Богам высокославные подвиги, уйти прямо на небо, оставив свои изрубленные, запорошенные песком тела на земле. Бесплодная земля собирала невероятный урожай. Еще только распалялось великое побоище, а под его несчетными ногами, под его копытами успели расстелиться тысячи тел. Только что ярые из ярых уж лежали, наполовину врывшись в песок, с перерубленными шеями, с руками, раздробленными коваными палицами, с головами, размозженными простыми дубинами. Повсюду рассеяны сулицы и секиры, копья и осколки щитов, а разноперые стрелы уж, истинно, успели соткать погребальные ковры. А на тех коврах среди изрубленных доспехов и выщербленных мечей сверкали драгоценные браслеты на отрубленных руках. Иные хитро подстриженные, крашенные хной бороды на отъединенных от тел красивых головах (если бы к ним могли припасть сокрушенные горем жены!) источали дух благовоний Индии и Счастливой Аравии.

Когда же русские рати, явив подлинные отвагу и стойкость, определенно разломили хазарское войско, стоявшие после переправы в стороне, недалеко от реки, печенеги наконец-то приняли решение. Очевидно, что им было совершенно все равно чьей держаться стороны, лишь бы сторона та имела больше вероятия одержать верх. И вот среди сплетения вечно перевертывающихся запахов удач и несчастий они учуяли след, как им показалось, ведущий к богатой поживе, и с плотоядным сладострастием накинулись на левое крыло хазарского войска, теснимое русичами в сторону неблизкой полосы зелени волжского берега.

Но бесконечное хазарское войско вовсе не спешило бросать оружие. Звуками медных рогов каган и шад из тени державшегося на одном колу шестиугольного золотого шатра (впрочем, бессильной одолеть зной) вели разговор с тарханами разделенных крыльев. Теперь им оставалось только растянуть все свое войско, чтобы не дать вероломным печенегам (а ведь вожак их — Куря, идя сюда, клялся в верности хазарскому малику!) окружить свое левое крыло. Но к тому же самому приему, каковой пытались осуществить на левом крыле печенеги, тарханы кагана умозаключили прибегнуть в правой части своего войска против русской силы: охватить и смять ее левый край. Лишь только хазарские повестители медными голосами передали этот наказ от удаленного холма, зачерненного многочисленными конниками, увенчанного золотым шатром, как бесформенные казалось бы толпы правой оконечности хазарского войска принялись вытягиваться бурым языком, норовящему лизануть непрерывную красную линию русских щитов.

Но не случайно вождем всегда более уязвимого левого крыла Святослав в своем войске поставил Русая, чьи княжеские достоинства — отвага, прозорливость, стойкость — давно прославили этого витязя не только среди киевского княжества, но и по всей Руси. Здесь под его руку был отдан запасной оплот конных отрядов и еше, может быть, двух или трех десятков тех шальных воинов, которые, никогда не обороняясь, но только нападая, способны выходить в одиночку против сотни врагов.

На отборных конях, чьи тела в движении переливчато играли под слепящим солнцем, подобно драгоценному шелковью[567], свежие стаи хазарских конников рванули на опоясывающие конницу Русиши линии копейщиков. Но те лишь плотнее сомкнули щиты и соединили в один тысячи столь грозных криков, что подступавшие к этой громовой стене кони хазар вставали на дыбы, а обескураженные всадники не находили необходимых решений и отступали перед остриями копий. Это не могло продолжаться долго, но той заминки было довольно для того, чтобы поднявшиеся с русской стороны стрелы и сулицы смогли достичь приглянувшихся им красавцев-смугляков из супротивного войска.

Но вскоре три линии копейщиков были прорваны хазарскими конниками, и две великие силы соединились в неукротимой сече. Всадники рубили пеших воинов. Пешие воины пронзали всадников копьями, стаскивали на землюи добивали чеканами и палицами. Срезнями и мечами витязи обеих сторон отсекали друг другу ноги и руки. Широкие конские копыта раскалывали головы раненных. Вопли отчаяния путались в криках безотчетной радости, и сотню за сотней не знающих страха удальцов побеждали непобедимые.

Бесстрашный деревский князь Буймир, в свирепой бойне потерявший коня, изломавший оружие, лицом встретил очередного ненавистника. Сперва увертами да уклонами ему удавалось уходить от солнечных сполохов то и знай загоравшихся на клинке сабли, с высоты бурочубарой седогривой кобылы все нависающей над ним, ищущей его обнаженной головы. Однако дотянуться ей задалось только до его спины. Обагрив свой задранный нос кровью, сабля вновь собиралась вознестись в небо, но тут сразу две пронесшихся сулицы на какое-то время придержали руку, сжимавшую бронзовую рукоять, и Буймир, ухватив ее железной хваткой, тут же вместе с ней стащил на землю и ее хозяина. Слившись в слишком пылких объятиях, они покатились по крапленому кровью песку. Когда же засыпавший рот и глаза песок заставил борцов ослабить охват друг друга, Буймир успел подхватить кем-то брошенный лук с натянутой на нем тетивой и тут же накинул его на шею противника. С диким хохотом вдавливал он шелковую струну в волосатое горло хазарина, пока тот не прекратил извиваться под ним. Но тогда победителя достало лезвие другой сабли.