Ящик водки - Альфред Кох

– Чего подписывали-то?

– Ну всякие там бумаги. Как тебе объяснить? Какие-то там помещения в аренду каким-то фирмам… В Госкомимуществе у нас на волю чиновников какие-то мелочи отдавались, и это все Руцкой греб под себя.

– Да?

– Да! Там муха не пролетала. Руцкой и еще Хасбулатов. Они дербанили по полной… Это была тактика, которую сначала не уловили. Я вот в августе 93-го пришел в правительство, когда там была уже такая переломная обстановка. А до этого с 91-го года правительство пыталось наладить отношения с Руцким и Хасбулатовым, и что-то у них получалось. Например, летом 92-го года Чубайсу удалось принять программу приватизации. Верховный Совет проголосовал за. Но потом это все пошло не в коня корм.

– Как интересно!

– Что ты смеешься?

– Интересно! Такие подробности трогательные!

– Так, значит, осень 93-го. Они уже референдум просрали – Руцкой-то с Хасбулатовым. И поэтому неизбежно приближался путч. И когда стало уже совершенно ясно, что он будет, Борис Николаич издал этот знаменитый указ, как он – № 1400? И распустил их. А они спровоцировали эти волнения, когда от Октябрьской площади огромная толпа пошла по Садовому кольцу, через Крымский мост, на Смоленскую площадь и вышла к мэрии и там ментов пи…дила, автоматы у них отняла, подожгла мэрию… Это 3-го как раз было. Ужасно! А я как раз жил там рядом, в гостинице управделами президента в Плотниковом переулке, – буквально за МИДом. И я вышел на Смоленскую площадь, а там толпа идет, машины переворачивает, магазины громит…

– То есть ты живьем посмотрел на революцию.

– О-о-о! Да, посмотрел. Там такой был Илья Константинов, он во главе шел.

– А сейчас где он?

– Не знаю. Мудак такой. И вот толпа прорвала оцепление и от мэрии на Белый дом пошла. У-ух! А потом Лужок туда прислал ментов, и они сомкнули это кольцо и уже не выпускали никого из Белого дома. И они еще раз ночью смели оцепление и вышли к Останкину. А та толпа, которая осталась за ограждением у Белого дома, поехала на грузовиках брать Останкино. А потом это все – штурм, стрельба, «Витязь» их разгонял… А мы с Иванычем – с Сашкой Казаковым – шли, значит, пешком с работы в мою гостиницу. Транспорт же не ходил никакой. И вот мы из Госкомимущества, с Варварки, идем пешком к МИДу. Нам нужно было Новый Арбат проходить, а там как раз стрельба, снайперы стреляли…

– И вы короткими перебежками…

– И мы короткими перебежками, пригнувшись, побежали. И потом переулками арбатскими вышли к гостинице. Это было в ночь с 3-го на 4-е. Часа два ночи.

Комментарий Коха

Всегда, всю свою жизнь я хотел быть писателем. Это не так: «А вот буду я писателем». Нет… Это глубже. Это такое восприятие, что писательство и есть стоящее занятие для настоящего человека. Остальное – ерунда. Переделывать историю – пустое дело. Воевать? Наверное… Но как-то не удалось, а специально – не стремился…

Все говорят: у тебя получается, хороший слог, темперамент… Но я-то знаю. Ни-че-го. Стоит только от публицистики уйти в беллетристику, и на тебе – сюжет сыплется, герой не выдерживает заданного характера, композиция рыхлая… Кошмар! Настоящая литература не дана. Так, мемуаристика дешевая. А хочется быть писателем. Настоящим, как Лев Толстой! Черт его знает почему…

И вот был я свидетелем революции. Просто описать это в терминах «я шел, он сказал, этот выстрелил» – глупо, неорганично. Однако осенью 1993 года я был свидетелем русского бунта. Я его видел собственными глазами. Такая удача для русского писателя. Вон Пушкин через сорок с лишним лет ездил по пугачевским местам, собирал по крохам воспоминания… Глаз там выбитый, на жиле висит, осетров баграми ловят… Ножиками режут… Казачки… Любимое племя… А я – видел! Освирепевшие лица. Дикость. Ярость. Зависть, переварившаяся в погром.

Может, попробовать? Описать это по-настоящему? С героями, сюжетом, с личной линией? Слабо?

«…В черном плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…» Неужели? Думаешь, получится?

Блок писал: «Слушайте музыку революции». Мудак. Слушайте, блядь, музыку революции. Хули ее слушать? Грязища, тупая ненависть, болтовня жидовская…

Счастье, молодость. Тридцать два года. Худой, энергичный. Все просто – наивность. Обожаю… Приехал в Москву. Делать приватизацию. Без меня – никак. А тут – бунт!

По Смоленской площади идут. Лица перекошены. Давно идут, уже пару часов. С Октябрьской. Где Ленин. Уже озлобились подходяще. Переворачивают автомобили – тогда сплошь «жигуленки». Поджигают. Громят витрины. Мелкие лавочники – первые жертвы. Всегда. Сами себя заводят. Кричат. Видеть их противно. Как будто случайно застал срущую девушку. Вся магия пропала. Ба, а это ведь народ!

Все, что дорого… Все милое, красивое, родное. Буржуазное. Мещанское. Вышитые наволочки. Шторы – портьеры гобеленовые. Слоники в ряд по росту. Свинина в котлетах. Старый комод. Это и есть – человеческое. На х… – пролетарское искусство. Ненавижу худых истеричных баб. Дайте мне задницу. Большую задницу. Как у лавочника Ренуара.

Вот эту кустодиевскую красавицу спасал я 3 октября 93-го года. Я не хотел, чтобы блядские Лили Брик опять на 100 лет захватили мой народ своими свингерскими замашками. Моя родная задастая кулацкая Родина с теплыми пухлыми губами, с белозубой красивой умной улыбкой должна была победить. И победила. Мелкобуржуазный Лужок с мелкобуржуазным Коржаковым выиграли у дебила Руцкого. У Макаша, засранца. Жулье!

…Идет, дрожит от страха. Самому страшно. Держится за руку. Все теснее… Ясность: не бойся! Горло перегрызу! Не дам в обиду ни при каких обстоятельствах. Никогда. Можешь не сомневаться. Маяковский был пролетарским поэтом, а я буду – мещанским.

Плевать на сюжет. Плевать на цельность характера – в гробу видал! Не хочу быть великим писателем. Почему неэстетично – буржуа? А раз неэстетично, то прозой? Только в конце узнал, что всю жизнь говорил прозой…

Наконец я понял, кто я. Ровно в тот день. Я – кулак. И буду всегда – кулаком. И любить буду – кулацких дочек. Я не крупный капиталист. Я – русский. Кох. Альфред. Рейнгольдович. Счастье любить тебя. Моя Родина. А не этих козлов.

Комментарий Свинаренко

Путч октября 1993 года прошел мимо меня

Как это странно! Ведь я в детстве только и думал, как бы мне поучаствовать в каком-нибудь восстании. Революционные матросы, пулеметные ленты, «маузер», расстрел буржуев… Между прочим, лично мною… После – учреждение справедливости, и победители едут строить узкоколейку. И в лесу там мерзнут и вкалывают задаром, для общего блага. Вот оно, счастье! А буржуи смотрят и завидуют. Что у них есть, кроме денег? Что-то такое мне виделось.