Русская весна - Норман Спинрад

– История каждой жизни имеет начало, середину и конец. Главное – сумеешь ли ты в отпущенное тебе время написать эту историю так, как надо.

"…продвигаются к морской границе с Украиной…"

– Вот карты, ребятки, и все, что вы можете сделать – это сыграть в них, – буркнул Бобби.

– Что? – переспросила Франя.

– Так обычно говорил Вольфовиц, садясь за покер.

…согласились транслировать на весь мир речь украинского лидера, несмотря на протесты Москвы…"

– Бога ради, мама, разве ты не видишь, что он прав? – неожиданно для себя выпалила Франя. – Что же нам, сидеть, притворяясь, что ничего не происходит, или попытаться сделать друг для друга все возможное, пока мы живы?

– Франя…

– Мама, она дело говорит, – сказал Бобби.

Франя благодарно посмотрела на него и заговорила снова:

– Мама, отец жил так, как он сказал – строил свою историю. Он не виноват, что все рухнуло. Помоги вернуть ему это, по крайней мере попытайся. Он не твой ребенок, мама. Он имеет право жить по своим желаниям. Или умереть, если уж так выйдет.

Лицо Сони смягчилось, глаза затуманились, она вздохнула и пожала плечами.

– Вы верите, потому что вы безумцы. – Она слабо улыбнулась. – Ну что ж, теперь вы можете и меня считать безумной…

– Ты согласна, Соня? – спросил отец. – Ты сделаешь это для меня?

– Завтра же начну переговоры с ТАСС. Если наступит завтра…

– Я мог бы связаться со "Стар-Нет". Из всего этого можно сделать хороший рассказ, за приличные деньги…

"…из Киева, откуда Вадим Кронько готов ответить на ультиматум Советов…"

Бобби замер. Все замерли, увидев на крохотном экране лицо Кронько – зловещий призрак из другого мира.

– О, Боже, началось! – вскрикнула мать. – Сделай громче!

Отец повернул регулятор, и все придвинулись к телевизору.

"…показали свое истинное лицо…"

Это было ужасно, но на лице президента Украины не было и тени страха. Напротив, его синие глаза сверкали дерзким огнем, его полные губы, казалось, смаковали каждое слово:

"Украинский народ не даст похоронить свою национальную судьбу московским генералам-заговорщикам! Настало время русским империалистам узнать границы своей власти. Им придется понять, что украинский народ решил навсегда освободиться от русского господства!"

– Господи, – взвыл Бобби, – смотрите, у него пена на губах!

"Мы не покоримся московским генералам! Мы не покоримся Красной Армии! Мы не покоримся русским империалистам!"

Он смолк и угрюмо уставился в камеру. Лицо его перекосила злобная гримаса – фашистский маньяк, подумал Бобби, вампир; чувствует, что его ненавидят, и этим поддерживает свое "я".

Губы Кронько сложились в победную улыбку, – от нее озноб прошел по коже.

"Но прежде чем они двинутся на нас, пусть подумают, что будет с Москвой, Ленинградом и их любимой Россией в ту секунду, когда их сапоги осквернят священную землю Украины! Пусть поглядят, что дали нам американские друзья в трудный час!"

На экране появился стройный силуэт боевой ракеты. Она стояла вертикально на стартовой площадке – камера отъехала и показала еще две ракеты, стоявшие рядом. В кадр попали окрестные строения, так что можно было представить себе размеры. Еще одна – на улице, на площади с круговым движением. И еще, и еще, и еще.

– О нет, – пробормотал Джерри.

– Что с тобой, отец? – спросила Франя: лицо отца мертвенно побледнело. Он словно увидел конец света.

– Это ракеты "хлопушка"! – простонал Джерри. – Это долбаные "хлопушки"!

Боже, как они были изящны, эти ракеты, – триумф американской космической техники, давно уже отданной на службу черному искусству разрушения. Хотя их конструкция была секретной, Джерри знал общую схему, и она, следовало признать, была и оставалась блестящей.

У ракеты было пять боеголовок. Небольших, килотонн по двести. Они предназначались не для городов, а для уничтожения командных пунктов, правительственных бункеров, ракетных установок, радаров, пусковых систем. Оружие первого удара; его задача – миновать оборону противника до того, как он узнает о запуске ракет. Первая их ступень обладала огромной мощностью, она поднимала ракету с бешеной скоростью – противнику было отпущено менее трех минут, чтобы заметить огонь. В вершине параболической траектории от носителя отделялась вторая ступень, которая шла по суборбитальной кривой с такой скоростью, что орбитальные перехватчики не могли ее поймать. Разведение головок – на высоте около ста миль; особого значения это не имело, ибо сами головки также были ракетами. Они не возвращались в атмосферу до самой цели, разгонялись до невероятной скорости и затем обрушивались на цель как дьяволы – с такой кинетической энергией, что могли испарить двадцать футов бетона простым ударом, без ядерного взрыва. От сгорания в атмосфере их защищал особый обтекатель с системой охлаждения.

"…десять ракет, каждая с пятью ядерными боеголовками по двести килотонн…"

– Что случилось, Джерри? – воскликнула Соня. – Еще минуту назад ты храбрился, а сейчас на тебе лица нет.

– Эти ракеты… – сказал Джерри. – Русские не смогут их сбить. Не хватит времени на обнаружение и перехват. Как только головки разделятся, останется несколько секунд до поражения. Единственная возможность перехвата – между стартом и разделением, между Украиной и Москвой. Минута, не больше. "Космокрепость Америка" смогла бы. У русских ее нет.

"…Для того, чтобы убедить мир, что эти ракеты предназначены только для обороны, и с тем, чтобы русские империалисты убедились в преданности украинского народа своему национальному предназначению, мы поставили эти ракеты в крупнейших городах. Попытка нанести превентивный ядерный удар по этим оборонительным средствам приведет к гибели миллионов мирных жителей".

– Дерьмо, хитроумный дьявол! – простонал Бобби.

– Он сумасшедший!

– Лиса, – мрачно сказала Соня.

"…погибнуть за независимость! Мы дадим залп только в одном случае: если Красная Армия пересечет наши границы. Московские генералы, мы приняли решение, принимайте свое. Вторгайтесь на Украину – заплатите жизнями миллионов русских. Попытайтесь нанести ядерный удар – настанет всеобщая гибель. Либо дайте нам свободу и примите в члены Европейского братства – не государств, не империй, а свободных и независимых народов!

Кронько дал зрителям время подумать. Затем заговорил более спокойным, даже проникновенным тоном.