Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Василий Головачев

Доктор Забатар занервничал. Его выдали руки. Он еще раз взял листок с письмом.

– Девятнадцатое октября сорок первого. Что для вас значит эта дата?

– Ровным счетом ничего. Я о войне знаю не больше вас.

– Это все?

– Значимое – да. Впрочем, есть еще неприятный эпизод. Я отключился за рулем и чуть не свалился в кювет.

– Тоже был сон?

– Что-то вроде.

– И что на этот раз?

– Да ерунда какая-то… остановился оправиться, снег, грязь на дороге, руины какие-то, солдаты.

– А может быть, запомнили имена? Знакомая местность? – Психиатр встал и принялся ходить из угла в угол.

– Да, меня позвали – Жека.

– Жека? Это Женя? Но вас ведь зовут, – психиатр поднял карточку, – Андрей?

– Да… на Жеку это не похоже. Это что – шизофрения? Раздвоение личности?

– Ну что вы… пока ничего такого утверждать не могу. А вам знакомо это имя? Кто этот Женя?

– Ума не приложу. Среди моих знакомых мужчин Жень нет. Послушайте, это же бред какой-то, октябрь сорок первого, а то, что я видел – точно не октябрь, точно… – Я вдруг ясно увидел голые красные ветки с пушистыми шариками.

– Почему?

– Верба зацвела! Я ясно видел и помню вербу… это март как минимум!

Психиатр сел за стол. Он взял себя в руки.

– Я не имею оснований для утверждения, что ваш случай – шизофрения. Да, что-то наведенное в вашем сознании присутствует, я склонен предположить, что это результат переутомления и наложения забытого вами рассказа кого-то из родственников о войне. Может быть, в детстве?

– Я ничего такого не помню и вряд ли смогу помочь.

Психиатр Забатар покрутил большими пальцами.

– Если хотите, можно попробовать гипноз и вытащить из вас эту загадочную личность Женю. Хотите?

– А это не опасно?

– Не опаснее, чем сейчас, когда он прорывается спонтанно.

26/Х‑41

Добрый день или вечер родные.

Шлю вам красноармейский привет и желаю всего хорошего. Спешу сообщить что нахожусь в 40 км от Москвы в деревне Юрьево, что пока жив и здоров. Папа если можешь то приезжай ко мне я нахожусь по октябрьской дороге станция «Сходня» 6 километров от станции. Папа захвати с собой хлеба так-что здесь хлеба очень мало и вообще из питания очень плохо, после того как приехали сюда стало очень плохо на счет питания, хлеба здесь в деревне нет а надо ехать в Москву, а увольнения не дают та что сидим в крестьянских избах выходим на улицу только за продовольствием.

Пошли мы сюда 24/Х‑41 и 24/Х‑41 были на месте.

Когда пришли целый день ничего не давали у кого что было то тем и питался, но у меня было питания на 1 день, что все вышло. Приходится ходить в колхоз и просить в жжжж картофеля так что можно было сварить себе похлепку, там-же в колхозе продают кроликов которых тоже приходится варить и ими питаться. Но что даю здесь питания командование то через 2 или 3 дня и ноги носить не будешь.

Папа прошу приехать ко мне если будешь свободен. Если не можешь то пришли письмо как семья как Люся, Шура, Игорь и Юленька живы вы или нет. Мой адрес: Октябрьская ж.д. ст Сходня деревня Юрьево, 8 рота 3й взвод 1е отделение

Можно ехать по Волоколамскому шоссе на деревню Митино а там тебе скажут, куда идти. Пока досвидания остаюсь ваш сын Женя.

Я перечитал письмо. Передо мной лежал еще один листок.

Добрый день.

Добрый день Мама, Папа, Люся, Шура, Игорь и Юля а дедушки длинный длинный, длинный привет. Мама посылку я получил. Мама прошу тебя приехать ко мне пока я стою здесь 15й дней. Если не можешь то пришли с этой женщиной письмо.

Мама если не можешь то может быть папа может приехать эта женщина покажет дорогу. Мама я слыхал, что ты приежала в «Чайку» но я был в наряде и ты не могла меня увидать теперь надеюсь встретимся с тобой и с папой.

Мама если можешь то захвати с собой белого хлеба так как здесь нам его не дают. Мама наверное ты сидишь без папирос и спичек приезжай я все достану.

Пока до скорого свидания

– Я ничего не понимаю. Это я написал?

Забатар закурил. Руки его дрожали, когда прикуривал.

– Извините, можно? – Я кивнул. – Это он написал. Это его почерк.

– Кого? Кто этот человек? Мое второе «я»?

– Я не думаю. Это мальчик, думаю подросток, ему лет восемнадцать, может быть двадцать, и все время хочет есть. Для растущего организма это нормально. – Забатар раздавил окурок и потащил было новую сигарету из пачки, но остановился. – Вам точно ничего не говорят эти имена? Может быть, Митино, Юрьево? Что за «Чайка»?

Я в который раз пожал плечами. Митино – метро, район Москвы за кольцевой. Юрьево, наверное, где-то там же, недалеко от Сходни.

И тут я разозлился. Вся эта бредятина с голодным солдатом в 41 году под Москвой меня уже достала.

– Чего вы добиваетесь? Я не знаю никого, только одно имя мне знакомо – Юля, мою мать зовут Юлия. И что из этого следует?

– Пока – ничего.

– Вы можете избавить меня от этого Жени?

– Я постараюсь.

– Не надо! Пускай Мухтар старается, вы – профессионал? Дайте таблетку, чтоб он сдох наконец… я хочу спокойной жизни. Не просыпаться от вони портянок, от голода, и не бояться, что однажды врежусь в дерево из-за того, что этому Жене приспичило постучаться через мою голову в наше время. Я не могу его накормить… черт!

– Успокойтесь! – Забатар уперся руками в столешницу и смотрел в упор. – Хотите избавиться, дайте ему выговориться, он ведь не просто так пишет эти письма. Мы что-то уже знаем. Нет таблетки от чужих воспоминаний.

– Если это повторится, дорогой доктор, я приду к вам еще раз, но этот раз будет последним, потому что я набью вам морду. Как профессионалу. Или вы реально мне поможете, или ваши линзы в очках станут контактными.

Меня изрядно колотило. Нервишки.

– Ладно, – Забатар быстро начеркал рецепт, – в регистратуре поставьте печати, пейте 1 таблетку на ночь. Гарантий дать не могу, но хотя бы выспитесь – отдохнете. А на будущее хотите еще гипноз? Чем больше вы узнаете об этом Жене, тем вероятнее, что он скоро покинет вас.

Я поехал к маме. Ей уже за восемьдесят, перенесла инсульт, говорит, но плохо. Ехать расспрашивать, знает ли она Женю? Тяжко мне на сердце. Пока вел машину по московским пробкам, вдруг остро ощутил боль за этого паренька, который в каждом письме пишет: привезите еды! Что я знаю о войне. Началась в 41‑м кончилась в 45‑м. Наши победили. Подпустили немцев к Москве и поморозили тут. Потом гнали до Берлина, неплохо им надрали жопу под Сталинградом и Курском… Ну, еще ветераны выходят с орденами на улицы 9 Мая. Я их уважаю. Иногда. А иногда ненавижу, когда трясут медальками и корочками и прутся везде без очереди. Вообще-то больше уважаю: даже наклейку на заднее стекло прилепил: «Спасибо деду за победу!» – а георгиевская ленточка на антенне уже истрепалась. Боль перешла в глухое раздражение, как всякий раз, когда я бессилен что-либо изменить.