Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Василий Головачев

Спец по мозгу остановился перед креслом.

– Вы слыхали о сомнологии?

– Впервые слышу это слово.

– Это наука о сне. Фрейд разделил сны от сновидений. Во всяком случае, в них нет ничего мистического. Однако есть теория, пока не доказанная, что наше сознание – часть общего сознания человечества – сохраняется и после смерти. Академик Вейн создал большую лабораторию, мы тут тоже немножко занимались сном. Особенно нас интересуют случаи, когда людям снятся их умершие родственники. Очень хочется подтвердить теорию. Или как-то объяснить. Ваш случай редкий – увидеть во сне родственника, о существовании которого вы даже не подозревали. И когда коллега Забатар сообщил мне о ваших ярких сновидениях, я предложил попытаться вам помочь. Вы определились, что вы хотите?

– Я хочу знать, что он хочет?

– Кто? – Мозгоправ удивился.

– Женя, мой дядя. Погибший на войне. Я ведь вижу во сне все его глазами.

– А что может хотеть умерший? – повторил ученый мой же вопрос. – Я материалист. Все, что вы видите, порождено вашим мозгом, и я могу лишь сделать так, чтоб вы пообщались со своим же отражением – Женей. Поймите, это не ваш дядя. Это вы воплощенные в его памяти. А вот как она к вам попала, я не могу объяснить – пока. Пока не доказана теория единого сознания. Это уже удел трансцендентности. Впрочем, мы попробуем зацепить этот элемент психики вашей.

– То есть я увижу его?

– Вы нам расскажете, что и как увидите. Я не могу описать, как это будет. Сейчас я вам сделаю укол, вы будете часто и глубоко дышать, закружится голова, но вы не перестанете дышать, а потом… потом вы уже будете там. Вернетесь – расскажете. Готовы?

Я кивнул.

– Да. Я готов, даже если не вернусь.

Ефимов Евгений Иванович погиб 12 марта 1942 года в деревне Печище Маревского района Новгородской области. Был захвачен во время разведки и казнен фашистами через повешенье. Местными жителями захоронен близ д. Печище как неизвестный солдат вместе с другим разведчиком. В 60‑х годах все могилы погибших в боях в этом районе были перезахоронены в братскую могилу близ деревни Мамоновщина.

– Андрюш, проснись!

Отец потряс меня за плечо. Я – сова. До трех ночи писал диплом. Это громко сказано – писал. Пока сочинял ядро – главную тему. Рука у отца жесткая, будто пассатижами защемил плечо. Я попытался выдернуться. Пустое дело. – Проснись, тебе письмо!

Я приоткрыл глаза. Под левой мышкой у отца зажаты «Красная звезда», «Правда», «Известия», а в руке обычный конвертик.

– Чево за письмо? – Я тупил.

– От Анны Савельевой из деревни Мамоновщина. Кстати, кто это?

Я затупил еще сильнее. А кто это? Че за деревня такая?

– Па, а кто это? – Я протер глаза кулаками.

Отец пожал плечами.

– Я думал – ты знаешь. Письмо – тебе. Видишь, написано: «Александрову Андрею Викторовичу». И адрес наш.

Я окончательно проснулся. Это еще что за незнакомые селяне?

– Хочешь, я прочту?

– Нет уж! – Не хватало еще, чтоб там было что-то вроде «помнишь стройотряд?». Сколько их тогда было Ань, Люб, Кать… Отцу не обязательно знать о моих приключениях. Я выдернул письмо и вскрыл. Отец продолжал стоять рядом. – Па, спасибо, я прочитаю.

– Ну мне же интересно! – Я аж поперхнулся от такого нахальства.

– Че тебе интересно? Письмо – мне!

Отец кивнул, сделал понимающие глаза, но с места не сдвинулся.

– Читай свои газеты! – Я нарочно не разворачивал тетрадный листик.

– Не груби отцу! – сказала мама из кухни. – Завтракать иди, все остыло!

Я ждал, зажав листок в руке. Отец сел в кресло в моей комнате и демонстративно, с хрустом, развернул «Правду». Я развернул лист и уставился в несколько строчек:

«Здравствуйте, Андрей Викторович. Пишет вам ветеран войны Савельева Анна Николаевна. Сообщаю Вам, что ваш родственник Ефимов Евгений погиб в марте 1942 года и похоронен не в братской могиле у д. Мамоновщина, как значится в архиве военкомата г. Демянска. Я покажу вам могилу, когда вы приедете. Приглашаю в любые выходные. 12 марта будет пятьдесят лет со дня его казни. Проезд поездом до г. Осташков, оттуда междугородним автобусом на Демянск, сойдете у поворота на д. Мамоновщина, а там 2 км пешком. Савельева А. Н. 1/III‑91 г.».

Я перечитал десять строчек. Первый вопрос: кто это Женя Ефимов? Вопрос второй: при чем тут я?

«ДОБАВЬТЕ ПОПЕРЕЧНУЮ ИМПУЛЬСАЦИЮ НА ТАЛАМИЧЕСКУЮ ЗОНУ! УГОЛ АТАКИ КРУЧЕ! НЕ ДАВАЙТЕ ФАЗАМ СОВПАСТЬ!»

– Мам! – Отец всегда так обращается к моей маме. – Какая-то женщина написала, что знает, где могила Жени!

Мама появилась в дверях.

– А мне сказали, – она вытирала руки передником, – письмо из Демянского военкомата, что он захоронен в деревне Мамонтовка или как-то.

– Мамоновщина, – прочитал я адрес с конверта. – Так вот, некто Анна Савельева пишет почему-то мне, что знает, где похоронен Евгений Ефимов, но это не могила в Мамоновщине.

– А почему – тебе? – Мама взяла конверт и письмо. Я пожал плечами, а отец смотрел на нас поверх газеты «Правда». Мама прочитала письмо и поглядела на папу. – Отец, надо ехать.

– Может, подождем, пока подсохнет? Все-таки март на дворе. Там наверняка такая каша под колесами будет. Уверен, что за полвека дороги лучше не стали.

Я оживился. Про брата мамы Женю, который погиб, а точнее – пропал на войне, я ничего не знал. И вот определилось, что он казнен, погиб в 42 году где-то в новгородских лесах в краю Селигерских озер.

– Па, на «Ниве» пройдем. Давайте в эту субботу махнем? – Отец поглядел на маму, та пожала плечами.

– Езжайте, ты ж знаешь, у меня черная суббота. И поменяться не с кем.

– Не хочешь навестить могилу брата? – Отец не упускал возможности подцепить мамулю.

– Хочу! Но не могу вот так… – Мама всплеснула руками. – Очень хочу, но вот вы съездите, все разузнаете, а я с вами уже на 9 Мая и съезжу, поклонюсь Женечке, цветочков отвезу.

Я молчал. Не выспался, письмо черт знает откуда, сижу в трусах, и разговор какой-то непонятный. Будто сон не кончился, а перешел в какую-то полуреальность. Вот сейчас я рванусь, открою глаза и окажется, что спал. А мне все это приснилось.

«ОСЛАБЬ ОТРИЦАТЕЛЬНУЮ ОБРАТНУЮ СВЯЗЬ, ПУСКАЙ НЕМНОГО РАСТОРМОЗИТСЯ! ВИДИШЬ, СНОСИТ В ЗОНУ РЕЗОНАНСА».

Наша «Нива» катится на север по заснеженной дороге в объезд Осташкова. Я за рулем, отец – рядом, прикрыл глаза, и только когда на слишком уж жестких ухабах стукается головой о стойку, приоткрывает левый глаз.

– Не устал? – Я покачал головой. – Может, поведу? Давай я на грунтовке возьмусь?