Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Тем же вечером Кончетта устроила Паоло выволочку и назвала уголовником. Но он все отрицал и страшно разозлился. В итоге отец запретил подобные разговоры.

Кавалер объявился в марте 1911 года. Однажды вечером Сальваторе, Анджело и Анна зашли к дяде Луиджи в ресторан. Им пришлось несколько минут подождать, и Сальваторе обратил внимание на молодого человека, который с интересом их рассматривал, но вскоре забыл об этом. Однако на другой день встретил на улице дядю Луиджи, которому хотелось поговорить.

Похоже, тот юноша не впервые положил глаз на Анну. Его звали Паскуале, и он был очень приличным малым с хорошей работой – служил клерком. Ему хотелось познакомиться, но он был немного робок.

– Вот если бы ты его знал, – подмигнул дядя Луиджи, – он познакомился бы с ней как ни в чем не бывало.

– А если он мне не понравится, то знакомства не будет? – многозначительно спросил Сальваторе.

– Si, si, конечно!

Сальваторе согласился и на следующий день пришел в ресторан, где Паскуале сидел за кофе и dolce[62]. К огромному удовольствию дяди Луиджи, молодой человек понравился Сальваторе. Он был серьезен и явно хороший работник, из небогатой семьи, но денег в ней было больше, чем у Карузо. К концу беседы договорились, что он заглянет в ресторан, как всегда, в следующую субботу, когда Анна закончит смену. Если Сальваторе увидит Паскуале, то он представит его Анне, а дядя Луиджи принесет всем dolce.

Сальваторе остался доволен новой ролью. Он предвкушал субботний вечер и прикидывал, как много сказать Анне.

В субботу, 25 марта 1911 года, Анна, как обычно, пошла на работу. Чудесный день, самый короткий на фабрике «Трайангл». Смена начиналась в девять утра и заканчивалась в четыре сорок пять пополудни с сорокапятиминутным перерывом на ланч. К ее приходу снаружи уже собралась толпа.

Наступил шаббат, и хотя оба хозяина и большинство работников были евреями, только считаные единицы соблюдали шаббат на фабрике «Трайангл», и трудиться явилось почти пятьсот человек.

В здании было два входа: первый – на Вашингтон-плейс, второй – за углом, на Грин-стрит. Анна вошла с Вашингтон-плейс и поднялась по лестнице. Лифтом пользовались только управляющие и посетители.

Фабрика «Трайангл» занимала три верхних этажа – восьмой, девятый и десятый. На лестнице Анна встретила Етту, еврейскую девушку с восьмого, и зашла на этот этаж, чтобы закончить начатый разговор. Кроме рабочих столов и швейных машин, там были столы для резки, под которыми стояли большие ящики, коим вскоре предстояло наполниться обрезками ткани. Остановившись возле одного, Етта показала Анне шажки из нового танца под названием тарки-трот. Обе любили танцевать, но вскоре строгий взгляд начальника цеха положил этому конец, и Анна отправилась на свой девятый этаж.

Утро прошло без событий. Девятый этаж недавно обновили, улучшив умывальные комнаты и настелив красивый деревянный пол, который поглощал солнечный свет. Когда наступило время ланча, Анна вышла из здания и прогулялась по Вашингтон-сквер-парку, думая о танцевальных шажках, которые показала подруга. Интересно, любит ли Паскуале танцевать?

Она быстро разузнала о нем. Как только Сальваторе обронил, что в ресторан, возможно, заглянет его приятель, она решила, что это неспроста и брат что-то задумал. Сальваторе начал с жаром все отрицать, но с этим она живо разобралась. Когда он признался, она притворилась рассерженной. Правда, не сказала брату того, что уже отметила внимание к ней со стороны юноши и вовсе не против с ним познакомиться. Но чтобы помучить Сальваторе, она предупредила, что еще не решила, пойдет ли с ним. Ближе к полудню она, улыбаясь, пошла назад к зданию фабрики.

В субботние дни всегда наблюдалась некоторая суета. Рабочая неделя заканчивалась, и клерки с торговых судов носились туда-сюда, комплектуя заказы. В конце рабочего дня раздали конверты с зарплатой. Уйти до звонка, конечно, не разрешалось, но кое-какие девушки, которых дожидались кавалеры, приготовились бежать сломя голову. Как только прозвенел звонок и выключили машины, все встали с мест, но Анна никуда не спешила. Она вынула из сумочки зеркальце. Надо прихорошиться перед знакомством с загадочным человеком. Этим она и занялась, остальные девушки потянулись к выходу. Она еще сидела, когда услышала нечто странное. Кто-то кричал.

Вашингтон-сквер была хорошо видна от памятника Гарибальди. Летом ее закрывала листва, но Сальваторе отчетливо видел свет на верхних этажах здания, а также эмблему, висевшую на углу, – заключенный в круг треугольник. Он посмотрел на часы, рождественский подарок Паоло.

– Пора, – сказал он Анджело.

– А дядя Луиджи даст мне горячего шоколада?

– Обязательно.

Сальваторе смотрел на здание. Сейчас начнут выходить первые девушки. Проходивший мимо молодой человек замедлил шаг и взглянул в ту же сторону.

И тут произошла необычная вещь: раздался негромкий хлопок. Просто хлопок, не больше, донесшийся из окна восьмого этажа. Через секунду оттуда вырвался небольшой клуб дыма, а с улицы удалось расслышать слабый звон стекла. Стоявшая там лошадь вдруг рванулась, увлекая за собой повозку. Из разбитого окна заструился дым. Какой-то человек перебежал через улицу.

Парень, задержавшийся около статуи, бросился к зданию, оставив Сальваторе и Анджело стоять столбом. Вскоре послышались свистки с пожарной станции. Затем появился конный полицейский, который быстро спешился и вбежал в здание. Люди высыпали на тротуары, а в дальнем конце парка забренчал пожарный фургон.

– Стой здесь! – приказал Сальваторе Анджело. – Если придет Анна, дождитесь меня.

Достигнув здания, он первым делом проверил передний вход; затем – боковой, за углом на Грин-стрит. Анны не было видно. Через несколько секунд в переднюю дверь вышла группа девушек. Он заговорил с одной и узнал, что они спустились с восьмого этажа в лифте.

– Загорелись ящики с тканью! – сообщила она. – Вспыхнули, как керосином облитые!

– А что с девушками на других этажах?

Но этого она не знала.

Прибывали все новые пожарные фургоны. Надо было отдать им должное – скорость их реакции впечатляла. Пожарные – в основном ирландцы – вбегали в здание со шлангами, тянувшимися от уличных пожарных гидрантов.

Больше внутрь никого не пускали. Сальваторе осталось метаться от двери к двери, расспрашивая выбегающих девушек, да ловить слова, брошенные пожарными.

Судя по ним, те пожарные рукава, что находились в самом здании, не работали, но давление в гидрантах было хорошее. Пожар начался на восьмом этаже, теперь уже охваченном пламенем, и пожарным не удалось туда попасть. Кто-то вспомнил о центральном пожарном выходе, но тот пришел в негодность. Некоторым девушкам удалось добраться через него до нижних этажей, но потом лестница рухнула вместе со всеми, кто шел следом. Сейчас со стороны Грин-стрит из окон верхних этажей рвались языки пламени и клубы дыма.

Сальваторе увидел, что люди показывают на крышу, и немного отбежал, чтобы рассмотреть. Там столпились работницы, а с крыши соседнего здания Нью-Йоркского университета, которое было чуть выше, спускали к ним лестницы. Нет ли там кого с девятого этажа? Выяснить это было невозможно.

Он вернулся к памятнику Гарибальди.

– Где Анна? – Глаза у Анджело были как блюдца.

– Придет.

– Где она?

– Может, спускается в лифте, хотя кое-кто поднялся на крышу. Если будем ждать здесь, она нас найдет.

– Это опасно?

– Нет, – попытался улыбнуться Сальваторе. – Смотри, сколько фургонов и пожарных! А все люди выходят.

Анджело кивнул, но вид у него все равно был испуганный.

Потом Сальваторе увидел ее.

Анна стояла у окна девятого этажа. В других его окнах тоже появлялись девушки. Они были как в тумане, и Сальваторе сообразил, что позади них все заволокло дымом. Одна распахнула окно, и сколько-то дыма вышло. В глубине помещения слабо мерцали сполохи. Должно быть, пожар уже добрался до их этажа.

Зачем они сгрудились у окон? Не могут выйти? Там наверняка жарко. Очень жарко.

Одна девушка встала на подоконник. Вдоль девятого этажа тянулся массивный карниз, выступавший на фут-другой. Девушка оценила его. Наверное, прикидывала, сумеет ли пройти кружным путем и спастись. Возможно, она даже не знала, что пожар уже достиг верхнего, десятого этажа. Но каждый этаж был высотой двенадцать футов, и ей все равно не удалось бы подняться.

Открывались все новые окна, другие девушки тоже вскарабкались на подоконники. Среди них был и юноша. Они смотрели вниз на улицу, до которой была сотня футов. Позади них уже ясно различались языки пламени. Было очевидно, что жар стал невыносимым.

Пожарные увидели их и вскинули брандспойт. Струя воды устремилась в небо, но на высоте сотни футов рассыпалась в пыль. Тогда прибегли к пожарной лестнице, но тщетно: она имела всего тридцать футов в длину. Лестница осталась стоять, как бесполезный соблазн. Над тротуаром начали раскидывать сети. Люди, застрявшие наверху, смотрели на них. Выдержат ли эти сети, если прыгнуть? Чудовищно высоко. Пожарные не предлагали этого, они колебались.