Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Массовая каллиграфия долгое время была отличительным ремеслом этого османского города, но отныне строки из Корана и хадисов, выполненные на керамике, бронзе, мраморе или золоте, стали появляться повсеместно. В 1727 г. в городе открылось первое книгопечатное производство с использованием османского языка и арабского шрифта, типография Мутеферрика (просуществовала она недолго, и лет через десять была законсервирована). В 1746 г. в садах Топкапы вновь стали проводить фестиваль тюльпанов. В высоких, светлых, полных напечатанных на арабском языке книг залах библиотеки дворца Топкапы, которая и сейчас завораживает, можно было найти отдохновение от ярких растительных красок. Правители города помнили видение Османа о Костантинийи и пытались воссоздать его. А многочисленным приезжим с Запада оставалось все записывать.
В начале Нового времени в Стамбул прибывало все больше и больше путешественников. И помимо торговли, приключений и возможности подглядеть чужую жизнь, это объяснялось еще и важной причиной политического характера. К середине XVII в. в Англии османские турки перестали быть протестантской заменой папистов, а стали роялистской заменой пуританам. Ричард Флекноу с восторгом описывал Стамбул: «Нигде больше не видел я отваги более подлинной и большей учтивости, чем здесь. Все носят разнообразные, цветные шелка, пышные тюрбаны и развевающиеся наряды, а улицы их похожи на тюльпанные сады»… В стихах Роберта Геррика тюльпаны – аллегория на гибель Англии Стюартов{837}.
Стамбул нуждался в друзьях. После поражения в Вене и унизительного Карловицкого мира 1699 г. политическая ситуация начала усугубляться. В городе недоставало продовольствия, а в 1703 г. студенты объединились с янычарами и простыми жителями и вышли из Стамбула в Эдирне, свергнув султана Мустафу II. Многие были разгневаны тем, что султаны слишком много времени проводили не в самом Царьграде, а в Эдирне, в том местечке, которое ныне называется «цыганским городком». Через четверть века после осады Вены янычары по-прежнему пели воодушевляющие песни о том, какие жертвы они принесли во время этой военной кампании – и все за просто так. Наступившее после этой истории в Эдирне затишье пугало. Но когда Ахмед III вновь взошел на трон во дворце Топкапы, он в качестве благодарности превратил весь Стамбул в один город развлечений. В Стамбуле османским султанам все настойчиво напоминало: чтобы в них верили и чтобы им подчинялись, они должны быть на виду.
Еще один урок из осады Вены состоял в том, что османам нужно было поучиться у Запада – как военному делу, так и культуре. Раз уж Стамбулу не суждено властвовать над западноевропейскими городами, можно было хотя бы просветиться. В поисках союзников, за знаниями и навыками городские драгоманы сначала обратились к Франции. В Париж отправили посланников, которые, вернувшись, доложили султану о французских обычаях и порядках. В городе появились уменьшенные копии версальских садов, а к 1719 г. число проживающих тут французов увеличилось до 175 – не сравнить с той небольшой группкой, что жила здесь в середине XVII в. В 1718 г. французский изобретатель познакомил горожан с пожарной мотопомпой – механизированным насосом со шлангом (до тех пор пожары тушили янычары с ведрами). Вскоре французские архитекторы (например, Антуан Игнас-Меллинг, оставивший нам дивные изображения города в начале XVIII в.) уже проектировали на берегах Босфора дворцы для османских принцесс. В отличие от замкнутых конструкций традиционных турецких домов, у этих особняков был открытый выход к воде. Султаны полюбили сады в европейском стиле – в одном даже был настоящий лабиринт. На месте невозделанных участков городского ландшафта постепенно появлялись парки. Воду подводили к общественным фонтанам, а бурьян окаймляли тюльпанные сады.
Для себя султан Ахмед III создал убежище, где смешались традиции многих культур. В довольно обшарпанном в наши дни районе, за мелкопроволочной сеткой и грудами гниющих паллет укрылся Айналы Кавак. Это небольшой летний дворец за окруженным стеной садом. Он стал любимой резиденцией султана. От суматохи верфей это сооружение, ставшее образцом смешения восточного и западного стилей, защищали 10 000 кипарисов, представляющих собой охотничьи угодья. На своей миниатюре придворный художник Левни изобразил Ахмеда III – он стоит у позолоченного зеркала (наверное, одного из муранских зеркал, «высоких, как тополя», присланных в дар султану), глядя на водные соревнования, которые проводились на Золотом Роге в честь обрезания четверых его сыновей.
Панорама Константинополя. Антуан Игнас-Меллинг, «Живописное путешествие по Константинополю и берегам Босфора». 1819 г.
С усилиями по вестернизации возникли кое-какие трудности. В дневнике, который на протяжении 24 лет вел один из жителей Стамбула, Телхиси Мустафа Эфенди и который обнаружился в архивах канцелярии премьер-министра, говорится о том, что чиновникам было поручено срезать с платьев европейские воротники, которые – на свой страх и риск – отваживались надевать некоторые женщины. Автор с такими мерами согласен: «Это удар в самое яблочко! Помоги Аллах, чтобы так продолжалось и дальше»{838}.
Мятежи и гражданские волнения в 1730 и 1740 гг. (когда были разграблены дома и торговые помещения на берегах Золотого Рога) напомнили городу о том, что тут протест – это народная традиция. Крикуны на улицах призывали жителей Стамбула «к оружию», велели закрывать магазины, а когда казалось, что назревает беда, объявлялся комендантский час. Попавшиеся получали телесные отметины: если удавалось избежать казни, то всякого, кого подозревали во лжи относительно его участия, подвергали отсечению конечностей, порке, битью по подошвам или выжиганию клейма (женщин обычно били по ягодицам, а затем высылали из города). Мятежникам отсекали голову. И хотя на Западе писали, что «визитная карточка» Стамбула – сажать на кол (это не так), такое наказание предусматривалось.
Вызывали трения и прибывавшие в город беженцы. После неудачного наступления на Вену в 1683 г. султан не стремился затевать военные походы на другие страны, однако многие из тех, кто пришел в Стамбул за спасением, бежали от столкновений на землях Османской империи. В середине XVIII в. в городе было зафиксировано 10–12 тысяч иммигрантов из Албании. Во время рамадана регулярно случался наплыв попрошаек и дервишей. Эти мигранты, похоже, образовали некий низший слой общества, они спали на улицах, а местные жители
