Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

— Но если он встретит тебя там?

— Я сумею его избегнуть. Притом, что за беда, если он меня увидит? Разве я не свободна?

— Но ты не приглашена.

— Я хожу, куда хочу. А если войду к этому господину, то я буду очень глупа, если не успею с ним говорить, а он будет очень хитер, если успеет скрыть от меня что-нибудь.

— Элеонора, ты жемчужина! Когда ты начнешь?

— Сегодня.

— В день бала?

— Именно. Если молодой человек любит кого-нибудь, эта особа непременно будет на бале. Для кого дают бал, если не для любовницы? А если любовница его там, я вам назову ее прежде, чем пройдет полночь.

— Ты права, — сказала Анриэтта. — Каждое твое слово — правило мудрости. Ну, пока ты будешь действовать, я хочу доставить себе удовольствие следовать за тобой взором. Эта лестница меня искушает. Твой сад темен и пуст, не правда ли?

— Тем более, что синьор Замет будет в отсутствии, Кончино также. Люди будут играть между собой или рано лягут.

— Я пойду и скажу моему отцу, что ты даешь мне урок в хиромантии, что он может воротиться домой и прислать за мной в два часа. Однако сделай вид, что сядешь со мной. Когда уйдет мой отец, ты проскользнешь к соседу, проводив меня прежде в сад и поместив на лестнице. Это будет преинтересно.

— Непременно, и вы увидите праздник, как будто были приглашены.

Анриэтта закусила губы.

— Ты не видишь никакого препятствия, Элеонора?

— Никакого. Но так как надо предвидеть все, я надену мой флорентийский костюм, который так мне идет, и ручаюсь, что он привлечет внимание короля, если он будет на балу.

— Невозможно, чтобы король присутствовал там, — с живостью сказала Анриэтта.

Они были прерваны графом д’Антрагом, который пришел за дочерью. Все случилось так, как обе женщины придумали.

Отец согласится ехать, оставив Анриэтту погруженную в ученые соображения линий и планет.

Только он ушел, Элеонора начала одеваться; она покрыла свои прекрасные волосы наколкой с длинными иглами, надела корсаж, затканный золотом, полосатую юбку и шелковые пестрые чулки. Одетая таким образом, она была хороша тем странным очарованием, перед которым всегда бледнеет правильная красота, и Анриэтта призналась, что никогда более очаровательный взгляд не бросал столько пламени, более опасного для спокойствия мужчин.

Элеонора повела Анриэтту в глубину темного свода и подняла своими маленькими сильными руками лестницу, тяжелую даже для мужчины. Анриэтта влезла на эту лестницу и поместилась так, что спрятала голову под плющом, спускавшимся с вазы, стоявшей на стене.

— Вижу, благодарю! — прошептала она, наклонившись к Элеоноре, которая хотела знать результат пробы.

Завернувшись в манто, прислонившись руками к стене, молодая девушка обещала себе быть терпеливой. Элеонора обещала ей скоро воротиться.

С другой стороны слышалась прелюдия инструментов, блистали огни в аллеях. Ночь была великолепна; первое дыхание весны согрело землю; фиалки, спеша распуститься, посылали свое благоухание из тени, которую они любят. От пламени факелов и цветных фонариков сверкал на конце ветвей первый пушок изумрудных листьев. Вдали сиял дом; стекла походили на зажженные фейерверочные снопы. Толпа гостей мало-помалу наполняла сад. Ужин, приготовленный для танцующих, выказывал свое великолепие в большой зале нижнего жилья. Он походил на один из тех гигантских пиров, которые изображал Поль Веронез. Хозяин, начинавший таким образом, не мог не иметь множество друзей.

Понти, в сумасбродно великолепном костюме, бродил около буфета, точно стоял на карауле; может быть, он оберегал для себя некоторые куски или бутылки.

Эсперанс, свежий и очаровательный, как обыкновенно, обходил гостей и принимал поздравления и приветствия. Лань, встревоженная и ослепленная ярким освещением, следовала за ним, стараясь встретить его ласковую руку. Когда он проходил по аллеям, чтобы отдать приказания или проводить какую-нибудь женщину, которая тихо говорила с ним, говор восторга поднимался на пути его.

Замет также ходил по саду, вычисляя издержки этого роскошного пира. Он отыскал Крильона, который лукаво старался доказать ему, что теперь его станут называть нищим, а Эсперанса Крезом. Замет захотел удостовериться в этом и потом, как другие, приветствовать Эсперанса. Крильон оставил их гулять вдвоем и говорить о финансах. Однако этот разговор стеснял молодого человека, несмотря на его привычку к наивной откровенности. Чем более он признавал себя бедным и неуверенным в своем богатстве, тем более Замет пугался его соперничества. Вдруг Замет вскрикнул от удивления и с волнением выпустил руку Эсперанса.

— Что такое? — спросил Эсперанс.

— Вы видели за этими деревьями женщину в итальянском костюме?

— Нет, но можно поискать.

«Как это странно!» — думал Замет.

— Да, вот она, вот она, — сказал он.

В самом деле заблудившаяся Элеонора прошла как тень.

— Эта маленькая женщина, которая повернулась к нам спиной?

— Да, я видел ее лицо.

— Вы ее знаете?

— Конечно, и не понимаю, как она могла попасть сюда. Позвольте мне удовлетворить мое любопытство.

Говоря эти слова, Замет быстро направился к аллее, где исчезла итальянка. Эсперанс едва успел спросить себя, кто эта женщина, когда вдруг увидал, что она бросилась из-за дерева, за которым пряталась от Замета. Она прямо подошла к молодому человеку и остановилась напротив него с удивлением и восхищением.

— Сперанца! — вскричала она.

«Флорентийка в красных панталонах, — подумал Эсперанс. — По какому случаю?»

— Как? — с живостью продолжала Элеонора. — Это вы хозяин этого дома?

— Да.

— В самом деле?

— Спросите у синьора Замета, который видел вас и ищет.

— О!.. — вскричала она, схватив его за руку. — Отведите меня в сторону на несколько минут; я должна говорить с вами.

Глава 51

ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖНО, БУДЬ ЧТО МОЖНО

Это был час, в который утомленные танцоры хотят освежиться, а музыканты отдохнуть. Ужин выставлял все свои обольщения, столы наполнялись проголодавшимися гостями. Эсперанс, устремив на молодую флорентийку пронзительный взгляд, приметил, что она хочет сообщить ему что-то серьезное. Он попросил у нее несколько минут, чтобы показаться за ужином и разместить гостей. Пока он удалялся с обещанием скоро воротиться, Элеонора пошла одна по аллее зеленых деревьев, в конце которой возвышалась стена, которую Анриэтта выбрала обсерваторией.

Но на углу этой аллеи Элеонора вдруг встретила Замета, который, подстерегал ее несколько минут и готов был загородить ей дорогу. Лицо капиталиста обнаруживало беспокойство его ума.