Нарский Шакал - Джон Марко

– В Арамуре я грезил о тебе, – признался Ричиус. – Я не знал, жива ты или умерла, но больше ни о ком думать я не мог. Я не мог простить себе, что оставил тебя, подвел, не сдержал слова. И когда Аркус сказал, что посылает меня обратно в Люсел-Лор, я подумал: может быть, ты еще там и я смогу тебя найти и увезти домой. – Он засмеялся. Все это казалось ему таким жалким. – Боже, какой я глупец!

– Нет, – возразила Дьяна, – ты сделал больше, чем можно было себе представить. Но теперь все кончено, Ричиус. Жизнь нас разлучила. Я – трийка, ты – нарец, и мы оба не свободны.

– Да, – сказал он, – женаты.

Он вспомнил о своей молодой жене, оставшейся в Арамуре. Она будет ждать его, тревожиться. Он понимал, что не достоин Сабрины – так же как она ничем не заслужила проклятие в виде нелюбящего мужа. Но их судьбу решил Аркус, так же как отец Дьяны определил ее будущее, когда она была еще девочкой. Они все были фигурами, которые недовольно передвигались по доске – и не могли остановить руки своих хозяев. Он уныло уставился в пол, пытаясь найти ответ, которого не было.

– Что мне делать? – тихо спросил он.

– Оставь нас, – твердо сказала Дьяна. – С нами здесь все будет в порядке, даю тебе слово. Тарн добрый. И он обо мне заботится. Ты должен вернуться домой, в Арамур. Ты должен сделать то, о чем просит Тарн. Ты можешь это сделать? Можешь остановить эту войну?

– Нет, – признался Ричиус, – император не станет меня слушать.

Дьяна бросила на него странный взгляд.

– Я не понимаю. Ты сказал Тарну, что мог бы ему помочь.

– Тарн считает, раз я один из королей Нара, то Аркус прислушается к моим словам. Он ошибается. Заставить Аркуса передумать невозможно.

– Но ты попробуешь, да?

Ричиус молчал. Он стремительно превращался в шлюху Тарна, и от одной только мысли, что он будет помогать этому чокнутому святоше, его тошнило. Но теперь ему придется принимать в расчет Дьяну и свою дочь. Все изменилось – как и предвидел Тарн.

– Ричиус, – молвила Дьяна, – Тарн очень мудр. Он не просил бы тебя об этом, не будь это так важно. Он принес в Люсел-Лор мир. Он…

– Пожалуйста, прекрати! – воскликнул Ричиус, закрыв уши руками. – И ты тоже! Я этого не вынесу. Все убеждены, что он – великий человек. Прости, но я этого не вижу.

– Он не великий, но он хороший. Ты его не знаешь, Ричиус. Он изменился, даю тебе слово. Он стал таким, каким был раньше, когда мы были детьми. Он заботится о своем народе. Мы для него все.

– Люсилер говорит, что Тарн полагает, будто его обезобразили боги. Я считаю, он просто болен. А что думаешь ты?

– Я думаю, что он получил дар Небес, – ответила Дьяна. – По-моему, боги отметили его. И мне кажется, он это знает – и это заставило его осознать свои слабости.

Ричиус удивленно покачал головой. У него сложилось впечатление, что все здесь страдают от какого-то заразного слабоумия. Неужели прошлое для них ничего не значит? Он медленно поднялся и снова заглянул в колыбель. Малышка беспокойно двигалась.

– Моя дочка, – печально промолвил он. – Как я могу ее оставить? Ты хочешь от меня невозможного, Дьяна.

– Но именно так все должно быть. Мне хотелось бы отыскать другой путь, но…

Она замолчала, не договорив, и передернула плечами.

– Я понимаю.

Ричиус опустил руку и нежно прикоснулся к крошечной пушистой головке Шани, изумляясь своим ощущениям. В этот миг она представлялась ему удивительнее башен Нара, древних лесов Арамура или сверкающей цитадели Фалиндара. Ради нее он готов был победить целую армию Тарнов, но у него не было оружия, с которым он мог вступить в этот бой. И он молча задвинул полог колыбельки.

– Я хочу перед отъездом еще раз ее увидеть, – сказал он, не оборачиваясь.

Дьяна подошла к нему.

– Значит, ты уедешь?

Он кивнул.

– Ты поговоришь со своим императором?

– Я уеду через несколько дней, – безнадежно произнес Ричиус. – Я хочу дать Тарну время, чтобы он обдумал мои слова.

– Ричиус, ты поговоришь с ним?

Он отвернулся и пошел к двери. Но, дойдя до нее, замер, не в силах переступить порог. Дьяна вопросительно смотрела на него.

– Ричиус?

– Я много месяцев думал о тебе, Дьяна, – тихо сказал он. – Я, так же как Тарн, одержим тобою. И не нахожу сил, чтобы тебя забыть.

– Ты должен.

– Не хочу. Я тебя люблю. Дьяна покраснела.

– Я понимаю, это глупо, – добавил Ричиус. – Но я все время надеялся при встрече с тобой услышать, что в эти прошедшие месяцы ты тоже обо мне думала. – Он попытался ей улыбнуться. – Ты обо мне вспоминала? Хоть изредка?

Дьяна отвернулась.

– Об этом говорить не следует, – ледяным тоном заявила она. – Я замужем за Тарном.

Это не было ответом, и ее уклончивость обнадежила Ричиуса. Он сделал шаг к ней.

– Может быть, хотя бы иногда?

Дьяна не повернулась к нему, но слегка понурилась.

– Когда я вынашивала Шани, Тарн все время был со мной. Он заботился обо мне, следил, чтобы у меня было все необходимое. Он был мне как настоящий муж. И когда я рожала, он помогал мне и держал меня за руку. Но Шани всегда заставляла меня думать о тебе, Ричиус. Даже когда еще была в утробе. – Дьяна наконец повернулась к нему, и ее взгляд был полон печали. – Тебя не так легко забыть, Ричиус Вентран.

Надежда мелькнула в его глазах

– Дьяна…

– Ты слышал мой ответ, – отрывисто сказала она. – Больше я ничего тебе сказать не могу. И если ты действительно любишь меня так, как говоришь, ты сделаешь это ради меня и нашего ребенка. Ты это сделаешь? Ты поговоришь со своим императором?

Ричиус ушел не ответив.

30

На голой скале Фалиндара, на обращенной к морю стороне был отвесный обрыв, который уходил вниз на тысячу футов, где об острые камни бился прибой. На обрыве почва была каменистой, почти лишенной растительности; вид на бескрайний океан ничем не ограничивался – если не считать одного древнего дерева, высокого и корявого. Кривые ветки никогда не сбрасывали с себя листву – даже зимой. Золотая и по-летнему зеленая листва меняла цвет в зависимости от времени года, а ствол заканчивался паутиной корней, вырывавшихся из земли, словно они задались целью разломать камни под собой. Никто не знал, как это дерево попало туда и каким образом получало питание из скудной почвы, но, по местному поверью, дерево было даром небесных духов, младших божеств трийцев, которые парили над землей, а порой поселялись на прекрасных горах. Из-за этого да еще из-за странных плодов, созревавших в начале весны, дерево славилось по всему Люсел-Лору. Оно считалось доказательством того, что боги существуют и что они любят своих детей-смертных.

Люсилер не знал, было ли это дерево даром Небес, или капризом природы. Он знал только, что любит его, что оно дарует ему утешение и заставляет думать. Накануне падения Фалиндара, в те дни, когда он был любимцем дэгога, он приходил к этому дереву, срывал похожий на цитрус плод и, наслаждаясь его вкусом, любовался на волны, бьющиеся о скалы. В те беззаботные дни ему приходилось думать только об охране дэгога и скучных повседневных делах. Тарн и его революция навсегда изменили его жизнь, но дерево по-прежнему оставалось на своем месте и плодоносило. И по-прежнему заставляло Люсилера размышлять о тайнах жизни.