Светила - Элеанор Каттон

– Вы готовы арестовать человека только за то, что он купил револьвер?

– Да, если знаю, что он собирается с этим револьвером сделать. Су поклялся убить Карвера. Клятву дал, говорю. Я понимал, что, когда он наконец-то настигнет Карвера, смертоубийства не избежать. Как только мне стало известно про револьвер, я поднял тревогу. Я установил слежку за гостиницей «Резиденция». Запиской заранее предупредил Карвера. Отдал распоряжение глашатаям с колокольчиками, чтобы объявляли о преступнике по всем дорогам. Я отставал от китайца буквально на один шаг – вплоть до конца.

– А под конец? – осведомился Девлин, выждав мгновение.

Шепард смерил его холодным взглядом:

– Я вам рассказал, как все случилось.

– Либо его жизнь, либо жизнь Карвера – выбора не было, – повторил Девлин.

– Я действовал в рамках закона, – отрезал Шепард.

– Я уверен, что так, – кивнул Девлин.

– У меня был ордер на его арест.

– Я не сомневаюсь.

– Месть, – твердо заявил Шепард, – подсказана ревностью, а не справедливостью. Это эгоистическое искажение закона.

– Месть по определению эгоистична, – согласился Девлин, – но очень сомневаюсь, что она имеет хоть какое-то отношение к закону.

Он допил виски; Шепард после долгой паузы последовал его примеру.

– Мне страшно жаль, что так вышло с вашим братом, мистер Шепард, – промолвил Девлин, ставя стопку на перила.

– Ну да ничего не поделаешь, с тех пор уж много лет минуло. Все прошло и быльем поросло.

– Проходит отнюдь не все, – возразил капеллан. – Мы не забываем тех, кого любили. Не в наших силах их позабыть.

Шепард вскинул глаза на собеседника:

– Вы говорите словно бы на основании личного опыта.

Девлин ответил не сразу. Помолчав, он промолвил:

– Если я что и затвердил на собственном опыте, так только одно: как невероятно сложно понять ситуацию с чужой точки зрения.

Шепард только буркнул что-то себе под нос. Девлин сошел по ступеням в сумрак внутреннего двора; тюремщик проводил его глазами. У коновязи капеллан обернулся и пообещал:

– Я завтра спозаранку пойду в Сивью и начну рыть могилу.

Шепард не двинулся с места:

– Доброй ночи, Коуэлл.

– Доброй ночи, мистер Шепард.

Он дождался, чтобы Девлин завернул за угол тюрьмы, и только тогда подцепил пустые стопки большим и указательным пальцем, забрал бутылку и вошел внутрь.

Дверь тюрьмы стояла чуть приоткрытой, дежурный сержант устроился у самого входа, с винтовкой на коленях. Он вопросительно приподнял брови, осведомляясь, намерен ли капеллан войти.

– Боюсь, все уже спят, – тихо предупредил сержант.

– Ничего, – также шепотом ответил Девлин. – Я только на минуточку.

Пулю из Стейнзова плеча извлекли, рану зашили. Грязную одежду срезали с тела, вымыли лицо и волосы, переодели юношу в молескиновые брюки и просторную твиловую рубаху, взятые в «Скобяных товарах Тайгрина» под честное слово заплатить на следующий день. Пока ему оказывали первую помощь, Эмери то приходил в себя, то снова терял сознание, бормоча имя Анны; однако, едва он осознал, что врач намерен поместить его в гостиницу «Критерион», напротив полицейского управления, он разом открыл глаза. Он не оставит Анну. Без Анны он никуда не пойдет. Больной так разволновался, что врач наконец согласился ублажить его. Для Стейнза соорудили спальное место в тюрьме, рядом с Анниным; было решено заковать его в наручники, чтоб тот не выбивался на общем фоне. Юноша беспрекословно согласился, лег, протянул руку, коснулся Анниной щеки. Спустя какое-то время глаза его закрылись и он заснул.

С тех пор он так ни разу и не просыпался. Они с Анной лежали лицом друг к другу, Стейнз – на левом боку, Анна – на правом, оба – поджав колени к груди, Стейнз – подложив руку под забинтованное плечо, Анна – под щеку. Она, верно, повернулась к нему уже ночью: ее левая рука с вытянутыми пальцами, ладонью вниз, была откинута в сторону.

Девлин подошел ближе. Странное чувство, не вполне поддающееся описанию, захлестнуло его. От виски Джорджа Шепарда сделалось тепло в груди и в желудке, в голове ощущалась некая размытая скованность, но рассказ тюремщика удручил и даже расстроил Девлина. Да он того гляди расплачется. Поплакать так приятно. Ну и денек выдался. Он изнемог и телом, и душою. Священник опустил глаза на спящих: позы их зеркально отображали друг друга, и даже дышали он и она в лад.

Так они любовники, подумал он, глядя на Анну и Эмери. Так они все-таки любовники. Священник понял это по тому, как они спали.

Часть IV

Paenga-wha-wha

27 апреля 1866 года

45° 52′ 0′′ южной широты / 170° 30′ 0′′ восточной долготы Данидин

27 апреля 1866 г.

42° 43′ 0′′ южной широты / 170° 58′ 0′′ восточной долготы Хокитика

Первый градус Овна

Глава, в которой пароход прибывает в Порт-Чалмерс из Сиднея, а двое пассажиров поднялись раньше всех прочих.

Глазам Анны Уэдерелл Новая Зеландия впервые предстала в виде каменистых мысов полуострова Отаго: крапчатые утесы отвесно обрывались в пенные волны, а над ними простерся измятый плащ разнотравья, колеблемого ветром. Только-только рассвело. Над океаном поднимался белесый туман, застилая дальний конец гавани, где холмы приобретали синий, а затем и фиолетовый оттенок, по мере того как морской залив сужался до схождения в одной точке. Солнце еще висело на востоке совсем низко, роняя на воду полосу желтого света и окрашивая в оранжевые тона скалы на западном берегу. Город Данидин пока не обозначился: он прятался за крутым изгибом гавани; на этом участке побережья глаз не различал ни человеческого жилья, ни пасущейся скотины. Сиротливое узкое русло гавани, ясное небо и изрезанный берег, людьми не обжитый и промышленностью не затронутый, – таковы были первые впечатления Анны.

Впервые земля показалась в серых предрассветных сумерках, так что Анна не видела, как размытая клякса на горизонте росла и загустевала, приобретая очертания полуострова по мере того, как пароход подходил все ближе. Несколько часов спустя девушку разбудила странная какофония незнакомых птичьих голосов, из чего Анна справедливо заключила, что до берега уже недалеко. Она осторожно спустилась с койки, стараясь не потревожить других женщин, в темноте привела в порядок волосы, натянула чулки. К тому времени, как Анна вскарабкалась по железному трапу, кутаясь в шаль, «Попутный ветер» уже огибал внешние мысы гавани, а полуостров был повсюду вокруг – нежданное, невероятное облегчение после стольких недель в открытом море.

– Великолепные, правда?

Анна обернулась. К поручню левого борта прислонился светловолосый юноша в фетровой кепке. Он указал на скалы, и Анна увидела птиц, недобрые крики которых потревожили ее сон: они облаком нависали над обрывом, кружили, разворачивались, ныряли в поток света. Девушка подошла к поручню. Птицы напомнили ей очень крупных чаек: с крыльями, черными сверху на концах и белыми снизу, чисто-белыми головами и крепкими светлыми клювами. На глазах у Анны одна пролетела перед кораблем совсем низко, чиркнув концами крыльев по поверхности воды.

– Красивые, – промолвила она. – Это буревестники или, может, бакланы?

– Это же альбатросы! – широко улыбнулся юноша. – Самые настоящие альбатросы! Погодите, вот еще вон тот красавец вернется. Сейчас прилетит: он вот уже какое-то время над кораблем кружит. Господи, как это, должно быть, здорово – летать! Вы представляете?

Анна улыбнулась. Альбатрос заскользил прочь, развернулся и начал набирать высоту в воздушном потоке; она проводила его взглядом.

– Альбатросы, они столько удачи приносят! – рассказывал юноша. – А как летают – это что-то невероятное! Рассказывают, что они следуют за кораблем многие месяцы, в любую погоду – порою на другой конец света. Одному только Господу ведомо, где побывали эти – и чего насмотрелись, если на то пошло.

Альбатрос развернулся боком и сделался почти невидимым: белой стрелкой, бледной на фоне неба.

– Очень немногие птицы по-настоящему мифологичны, – продолжал юноша, по-прежнему не сводя глаз с альбатроса. – Ну да, наверное, вóроны и, пожалуй, голуби тоже символичны… но не более чем совы или орлы. То ли дело альбатрос. Ему присущ особый вес… особая знаковость. Существо того же порядка, что и ангелы; от одного названия сердце замирает. Я так рад, что их увидел. Прямо растрогался. Как же чудесно, что они охраняют вход в гавань! Как вам такое знаменье – для города золотоискателей! Я услышал их крики – они-то меня и разбудили – и вышел на палубу, потому что никак не мог понять, что за звуки такие. Сперва подумал, свиньи.