Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Слушаюсь, – ответил подофицер и, повернувшись кругом, закричал своим: – Здесь в столовой заправимся!

Ирена заметила среди раненых рыжеволосую голову Маруси.

– Сержант Огонек, ко мне!

– Слушаюсь!

Девушка хоть и носила военную гимнастерку, но юбка и ботинки были не форменные. Все было отутюжено и выглядело даже элегантно. Ирена испытующе посмотрела на нее, заметила про себя, что у молодого командира танка неплохой вкус, и тепло улыбнулась.

– Я встретила «Рыжего» с экипажем.

– Все живы?

– Все.

– И танк получили?

– И танк. Очень милые ребята. Мы теперь с ними после вахтангури…

– Что-что? – удивленно и слегка испуганно переспросила санитарка. – Что это такое?

– Грузинский брудершафт. Мы пили великолепное вино и теперь называем друг друга по имени…

Ирена взяла Марусю под руку и, продолжая рассказывать, повела ее в сторону госпитального штаба. Когда они скрылись, Юзек Шавелло, который одним ухом прислушивался к их разговору, опять направился к машинам. Ему встретился командир мотоциклистов.

– Пан плютоновый, разрешите спросить?

– Что спросить?

– Вы, случайно, не знакомы с экипажем танка «Рыжий»?

– Как же! – улыбнулся плютоновый. – От самого Ритцена несколько дней вместе воевали. Они теперь на «Рыжем» на Берлин, в район Шпандау, пошли, с ними еще командир нашего взвода с тремя мотоциклами… А где тут пообедать?

– Я покажу.

Они посторонились, пропуская санитаров, несущих в сторону бани носилки с бывшими узниками. Потом Шавелло-младший проводил мотоциклиста и показал ему дымящуюся полевую кухню.

– Юзек! – услышал он издалека голос Маруси.

– Иду! – Шавелло бросился в направлении ее голоса.

– Важная новость. Приведи дядю к каштану.

– Я бы тоже хотел туда прийти, потому что…

– Приходи, а сейчас мигом, не рассусоливай. – Она махнула рукой, но вдруг остановила его: – Ты не знаешь, где командир этих мотоциклистов?

– Обедает на кухне.

Она быстро отыскала плютонового и примостилась на лавке рядом с ним.

– Привет, – поздоровалась она и лукаво подмигнула.

– Привет, – расплылся парень в улыбке.

– Скоро возвращаетесь?

– Вот с обедом расправимся…

– Подвезете?

– За поцелуй! И тогда хоть до самого Берлина…

Разведчик уже был готов обнять Марусю, но она охладила его пыл:

– Доедай-ка спокойно. Я скоро вернусь.

Она ловко увернулась и побежала к палатке, чтобы собрать в вещмешок всякую мелочь – все ее состояние. Она торопилась, но у самого выхода остановилась как вкопанная: на лавочке сидела Лидка!

– Привет!

– Здравствуй!

Они обнялись и расцеловались в обе щеки.

– Ой как хорошо, что я тебя встретила, Огонек. А я здесь ненадолго, раненых привезла, сейчас дальше поедем. Знаешь, я хотела тебе сказать…

– Уже знаю: все живы и здоровы и на новой машине идут на Берлин.

– Кто тебе сказал?

– Письмо получила, – солгала Маруся и вдруг задумалась. – Ты куда теперь едешь?

– В штаб армии.

– Когда генерала увидишь?

– Вечером. Я хотела тебе сказать…

– Лидка, милая, у меня к тебе огромная просьба. Возьми этот конверт, отдай генералу и скажи, что командующий армией…

– Какой армией?

– Нашей, советской. Скажи, что он навещал раненых в госпитале, а я обратилась к нему с рапортом, и он сразу подписал.

Лидка взяла серый прямоугольник, наискось прошитый белыми нитками и с сургучными печатями на углах, минуту как бы взвешивала его на руке, прислушиваясь к нетерпеливому рокоту машин, и тихо сказала:

– Хорошо. Я передам генералу. До свидания, Маруся… У меня там шофер очень спешит…

Она повернулась и побежала, а Огонек осталась стоять с вытянутой для прощания рукой. С минуту еще она смотрела в сторону машины, потом заторопилась к березняку, а оттуда узенькой тропинкой стала подниматься в гору.

Над лесистой долиной, в которой расположился госпиталь, нависала плоская возвышенность. На самой вершине рос развесистый каштан, его липкие, блестящие в лучах солнца почки выпустили уже небольшие зелененькие лапки листьев. Под деревом лежал огромный валун. На этом сером граните Маруся не раз сидела в свободное время и, глядя на зеленеющее дерево, думала о весне, которая идет на смену военной зиме, о своей будущей судьбе.

Когда она прибежала, ее уже ждали оба Шавелло. Быстро обменявшись добытыми сведениями, они склонились над трофейной дорожной картой. Камень послужил им столом для импровизированного штабного заседания.

– Мы должны были вступить в Берлин с востока, а теперь надо изменить план, – начала Маруся. – Шпандау расположен на противоположной стороне.

– Значит, нам надо с запада подходить, – согласился Константин Шавелло, показывая направление концом орешниковой палки, которая после ранения заменяла ему костыль.

– Транспорт обеспечен. Мотоциклы ждут, – похвалилась Маруся.

– Оружие бы пригодилось, – сказал Константин.

– Где там! Без военной формы сразу сцапают, – огорчился Юзек.

– У меня есть план, – предложила Маруся. – Если бы вы, товарищ сержант, отвлекли кладовщика…

– Неплохой план. А кладовщика я займу, не беспокойся, – прервал ее Шавелло, снимая и пряча в карман очки. – Только хорошо бы для панны Маруси нашу форму достать, польскую.

– Зачем?

– На контрольных пунктах у союзников реже документы спрашивают, чем у своих…

Еще несколько минут они уточняли детали плана. Главный вопрос – бежать или не бежать – они уже решили четыре дня назад, в тот самый день, когда у Маруси затянулась на плече рана от удара штыком, а сержант Шавелло начал ходить. Все трое сошлись на том, что не для того они все эти годы воевали, чтобы в самый последний момент отлеживаться в госпитале. Однако им хотелось не просто на фронт, а в свою часть. Чтобы не напороться на патрули и не попасть под арест, им нужно было знать точно, где находится их часть. Быстрота и расчет затеи давали некоторые шансы на успех. Они уже давно расспрашивали всех шоферов, привозивших раненых, но посчастливилось им лишь сегодня.

После совещания в тени каштана первым побежал вниз Юзек, придерживая руками больничные брюки, слишком просторные для его фигуры. Обежав вокруг всего госпиталя, он очутился у вещевых складов, проскользнул внутрь огромного, похожего на ригу, помещения, прикрытого сверху толстым брезентом, и попал в царство простыней, пижам, рубашек и кальсон.

В палатке с многочисленными стеллажами, увешанной множеством мешков с солдатским обмундированием, восседал за столом сам кладовщик, а точнее кладовщица, могучая женщина с капральскими погонами и с генеральской фигурой. Голову ее украшала причудливая прическа с мелкими, как у молодого барашка, завитками. Кладовщица была так занята или, быть может, хотела выглядеть очень занятой, что вообще не обратила внимания на вошедшего.

– Рядовой Юзеф Шавелло, разрешите войти, – рявкнул тот, вытянувшись по стойке «смирно».

– Ну?

– Мне бы нужно… – Он протянул руку в сторону мешков ближайшего стеллажа.

– Не тронь. Там бабье обмундирование. Чего тебе?

– Куртку порвал, в спину задувает.

– Так и говори. Вот иголка, вот нитки. Садись и шей.

– Слушаюсь.

Кладовщица снова принялась пересчитывать вороха привезенных из прачечной кальсон, каждый десяток она откладывала в сторону и записывала в густо разлинованную, большую, как простыня, ведомость.

Как и минуту назад было с Юзеком, она не обратила никакого внимания и на Константина Шавелло, который, чуть прихрамывая, вошел и встал перед ней, опираясь на свою орешниковую палку. Не обязана она замечать людей, когда на голубых пижамах отсутствуют необходимые атрибуты, к тому же в госпитале по-другому различают звания.

– Вот… – начал сержант глубоким басом.

– Чего еще? – оборвала она его. – Недавно меняли! Ничего не дам.

– Ну и не надо, – ответил он спокойно и сделал шаг в сторону стола.

– Я вот смотрю и думаю: какая вы, пани капрал, бледная. Потому что в палате сидите, солнечных лучей не видите.

– Война, не время загорать, – отрезала та, нахмурив брови, и быстрым взглядом смерила Шавелло с ног до головы, стараясь разгадать намерения раненого.

– Война кончается, – продолжал Константин с мягкой улыбкой. – Можно иногда позволить себе прогулку.

– Прогулку? – Кладовщица перестала считать и в задумчивости поплевала на химический карандаш.

– Один сержант, человек уже немолодой, но еще бодрый, хотел бы вам, пани капрал, кое-что сказать…

– Пусть говорит.

– Не здесь, – твердо ответил Константин. – Есть вещи, о которых можно говорить только на лоне природы, на весеннем солнце, а не тут, извините за выражение, на фоне подштанников, хоть и недавно выстиранных.

Кладовщица вышла из-за стола и внимательно осмотрела сержанта. Не часто приглашали ее на прогулки, и теперь удивление боролось в ее сердце с надеждой. Надежда, видимо, победила.