Закон военного счастья (сборник) - Николай Басов

Пока он переживал, старик концом своего ножа нарисовал, чуть сильнее налегая на острие, чем нужно, довольно странного викрама рядом с печью. Рост присмотрелся, не понял и попытался своими добавками к обозначению старейшины показать, что в воде огонь гаснет. Чтобы им было понятней, он нарисовал дождь. Вот этого делать не стоило, они тут дождя не знали и очень долго обменивались скрипами и писками. Так долго, что веревка даже напряглась и несильно потянула Ростика вверх. Но он резко, даже зло, отдернул себе еще пару метров шнура, показывая, что вмешательство друзей некстати.

И тогда девушка взяла доску с пластилином, вытащила свой нож и отчетливо нарисовала… водяной скафандр вокруг викрама. Только так можно было понять эту дополнительную и довольно большую полость, заполненную водой, которая подавалась каким-то устройством со дна речки, около которой стояла печь.

Ростик изобразил растерянность, потом показал, что с их хвостом они не смогут ходить по земле, показал, как тяжко там будет в этом скафандре… Нет, таких абстракций, как гравитация, подобным способом общения было не передать. Похоже, они однозначно забредали в тупик.

Кажется, это же почувствовал и старейшина. Он отобрал у девушки доску, стер ее рисунок и принялся изображать много разного. Почти половину Ростик не понимал, но кое-что все-таки осознал. Оказалось, отработанные раковины викрамы и сами срезали, потом относили в мягких корзинах, может быть, сделанных из шкур каких-то больших рыб, в особенное место, где сваливали в кучу, а затем мололи на очень больших ручных мельницах. Только, разумеется, не в труху, а в довольно крупные куски. Из них в специальных ямах они делали какую-то массу, а потом… разбрасывали на полях, как удобрение для других раковин.

Да, определенно торговля становилась проблематичной. Хотя… внезапно старик стал рисовать еще и еще. Теперь он рисовал, что они могут вываливать эти раковины в устье реки, где люди будут их брать… Но вот что делать с ними дальше… Ростик напрягся, если уж он ничего не понимал, то следовало хотя бы ничего не забыть, чтобы обдумать потом…

Боль, туман перед глазами и тошнота на этот раз навалились так неожиданно, что он едва не застонал в голос. И ведь думал, что он от этого застрахован, совсем недавно у него уже был приступ, думал, что так быстро это не возвращается, но вот… А он-то решил, что его треплет лихорадка, что он переохладился, а на самом деле это был «подход» очередного приступа, он этого не понял и вот теперь проваливался в беспамятство, находясь в самом беспомощном состоянии…

Ростик очухался уже на плотике. Оказалось, что викрамы подняли его на плот, да так решительно и быстро, что он и воды наглотаться не успел. Ну, а уж оказавшиеся тут мудрые человечьи эскулапы решили сделать ему искусственное дыхание, да еще в четыре руки, да еще на подхвате стоял Эдик, тоже, видимо, рвущийся принять участие в спасении. От рывков и давлений, которым подвергалось его тело, часто не в такт, а просто потому, что удавалось просунуть руки между другими «спасателями», болели все ребра. Может, они их поломали, с непонятной покорностью подумал Ростик и лишь тогда заорал:

– Стойте, черти! Вы что, решили меня в гроб вогнать?

Крик, разумеется, не получился, голос сорвался от очередного тычка старшины в область сердца… Но ребята все-таки «работали» теперь помедленнее. Эдик, как всегда не к месту, хотя и искренне, вытер пот на лбу, появившийся, должно быть, от волнения, торжественно прокомментировал:

– Откачали.

Ростик поднатужился и сел на колючих, каких-то очень жестких прутьях из вязаного плота.

– Не откачали, а чуть не сломали… Кто же так искусственное дыхание делает? – На последних словах Ростик притормозил, едва ли не захрипел, так у него ныли грудина, голова, даже почему-то плечи. – Ну, отвечай, Пестель, биолог хренов, разве так откачивают? Так только ребра ломают.

Квадратный, чуть нахмурившись, посмотрел на Пестеля.

– Его спасли, а он, похоже, ругается.

– Спасли, как же… – На всякий случай Ростик ощупал грудь рукой. Вроде все было живое, хотя в паре мест определенно виднелись синяки, но, может быть, они и от чего другого образовались. Например, от дружеских объятий викрамов, сильных, как бульдозеры.

Над головой с явственным свистом проскочил Ким на летающей лодке. Этот виртуоз так наклонил нос гравилета, что висел почти в сорока градусах к горизонту. За соседним пилотским окном виднелся Дондик, который что-то высматривал на их плоту через бинокль. Это сразу вернуло к действительности. Плохое настроение у Ростика еще не прошло, поэтому он принялся командовать:

– Пестель, спаситель незабвенный, садись-ка за свою рацию. Докладывай, мы можем возвращаться. Разведка прошла удачно, очень удачно. Контакт… – Вот тут Ростику стало плоховато. Вернее, не то чтобы он сомлел, но как-то трудно стало говорить. И все-таки он попробовал: – Плот нужно подогнать ближе к Одессе, обязательно выйти за пределы обработанных полей и заякорить… – Почему-то не хватало дыхания. Может, он дохлый от кессонки? – Оттуда пусть сгоняют за «Калошей» и заберут нас. Плот будет местом торга. Ближе к берегу они подходить не хотят.

И он снова отрубился, но на этот раз с полным комфортом, зная, что не захлебнется и – главное – что его потом не вздумают откачивать Пестель со старшиной, – это было опаснее всего, после их потуг даже какой-то туман висел в груди, словно они кровь из сосудов прямо в легкие выжали.

Второй раз он очнулся, когда подходили к Одессе. Оказалось, что он мирно спал, свернувшись калачиком, чтобы не занимать лишнее гребное место ногами. Вода хлюпала за досками лодки, а уже не около плота, ребята на веслах дышали, как один слаженный механизм.

Медленно, чтобы голова не развалилась на куски, словно халтурно склеенный горшок, он сел. До берега с домиками Одессы осталось метров пятьсот, можно было даже и не предлагать ребятам свою помощь. Пока добьешься пары весел, войдешь с ними в ритм… Быстрее сами доберутся.

И добрались. Тут Ростика уже ждал капитан Дондик. Они успели с Кимом сесть на площади, заползти под галерею, потом добежали до пляжа. Но зачем, какой в этом прок? Все равно быстрее дело от этого не пойдет… Наверное, любопытство, решил Ростик. И уже после этого, опять-таки совершенно неожиданно для себя, провалился в такое беспамятство, что мысли исчезли вовсе. Исчез весь мир, исчезла сама жизнь из его тела. Осталась только крохотная частичка сознания, в которой медленно, тихо, едва заметно билось ощущение, что он чего-то не доделал, чего-то не завершил.

И, по странной логике «наоборот», от этого становилось не тяжелее, а легче, потому что совершенно непонятным образом приходила уверенность – с ним не кончено, когда-нибудь он еще будет в порядке, он восстановится. И будет жить. Потому что обязан рассказать то, что узнал на дне. Это стоило того, чтобы жить. Люди без этого не обойдутся.

Часть VI

Торговцы жизнью

Глава 31

Ростик пришел в себя только через несколько дней. За окном, с которого была снята ставня из пористого камня, высоко вверх поднималось ночное море. И теперь, после ранения, он видел его даже в чернильной тьме Полдневья. Море было прекрасно, как всегда. Но теперь он знал и насколько оно опасно. Причем именно у этого берега, у этого города, облюбованного давным-давно зеленокожими, а может, еще и до них… Он уснул, почти так же крепко и неожиданно, как если бы снова впал в забытье. Но теперь он был уверен, что утром проснется и сможет поговорить с людьми, которые спали где-то рядом, за стеной, в том же доме, в том же городе.

Поутру он попытался подняться. Но не смог, не было сил. Тогда он принялся стучать в пол прикладом карабина, который, как было заведено бесчисленное число ночей тому назад, находился у стены, рядом с изголовьем кровати. Сначала на его стук явилась пожилая и довольно толстая женщина. Когда-то Ростик знал ее, но теперь забыл. Он много чего забыл. Пришлось в безличной форме попросить кого-то из начальства.

Женщина объяснила, что начальства нет, все куда-то поразъехались, но как только они появятся… Не дожидаясь конца ее выступления, Ростик сделал вид, что снова уснул. И лишь когда женщина ушла, пожалел, что так трусливо спрятался от ее многословия, а не догадался попросить воды и какой-нибудь еды. Впрочем, еда появилась спустя четверть часа, об этом женщина знала и без подсказок.

А вечером появилось начальство. Причем все сразу. И капитан, и Ким, и Пестель, и Эдик, и даже Казаринов. Они набились в крохотной каморке, вглядываясь в Ростика, который за этот длинный день то пытался сообразить, что он всем скажет, то засыпал от слабости или от осеннего холода, просачивающегося через окно. Когда они попытались его растормошить, неожиданно выключилось солнце. Но впервые на памяти Ростика этого никто из ребят, которые топали вокруг него, не заметил. Вероятно, они за него здорово перенервничали, им было не до солнца.