Эдинбургская темница - Вальтер Скотт

Напиши мне поскорее, Джини, а то меня будут терзать опасения, что письмо попало в чужие руки.

Пиши по адресу: Йорк, Минстер-Клоуз, преподобному Джорджу Уайтроузу, для леди С. Он думает, что я переписываюсь с моими благородными якобитскими родственниками, которые живут в Шотландии. Как запылали бы от негодования щеки этого церковника и ярого якобита, если бы он только знал, что является посредником не Юфимии Стонтон из высокочтимого дома Уинтонов, а Ю.Д., дочери камеронца-скотовода! Джини, как видишь, я еще могу иногда смеяться, но сохрани тебя Бог от такого веселья. Мой отец, я хочу сказать — твой отец, сказал бы, что это смех сквозь слезы — жгучие слезы, не приносящие облегчения. Прощай, моя дорогая Джини.

Не показывай это письмо никому, даже мистеру Батлеру, я его очень уважаю, но он слишком принципиален, а положение мое таково, что требует некоторого снисхождения.

Остаюсь твоей любящей сестрой.

Многое в этом длинном письме удивило и огорчило миссис Батлер. Подумать только, что Эффи, ее сестра Эффи, вращается в высшем обществе и встречается, как равная, с герцогом Аргайлом! Это казалось настолько необычайным, что просто не походило на правду. Не менее поразительным было и то, что за четыре года она добилась таких успехов в своем образовании. Джини с присущей ей скромностью считала, что Эффи, если только хотела, проявляла больше способностей к учению, чем она сама, и всегда отставала от нее лишь благодаря своей неисправимой лени. Однако любовь, или страх, или необходимость оказались прекрасными наставниками и преодолели этот недостаток.

Что понравилось Джини в письме меньше всего, так это скрытые эгоистические побуждения. «Мы бы так ничего о ней и не услышали, — подумала она, — если бы она не боялась, что герцог может здесь узнать, кто она на самом деле и какие у нее здесь друзья. Но бедняжка Эффи всегда любила поступать по-своему, а такие люди обычно больше думают о себе, чем о других. Не знаю, что мне делать с ее деньгами, — продолжала мысленно Джини, поднимая билет в пятьдесят фунтов, который выпал из конверта на пол. — Нам и так хватает, а это прямо-таки похоже на взятку за молчание; она могла бы и так не сомневаться, что даже за все лондонские богатства я не вымолвлю и словечка ей во вред. И надо рассказать обо всем Рубену: если она так держится за своего драгоценного муженька, не понимаю, почему я должна относиться с меньшим почтением к своему. Как только этот пьяница капитан уедет утром в своей лодке, я расскажу обо всем мужу».

— Но что такое со мной происходит? — проговорила она, сделав несколько шагов к двери, чтобы присоединиться к мужчинам, и снова возвращаясь. — Неужели я так глупа, что злюсь на Эффи за то, что она знатная дама, а я только жена пастора? И все же я дуюсь, словно капризный ребенок, тогда как должна благодарить Бога за то, что он избавил ее от позора нищеты и преступлений, в которые она могла бы впасть.

Усевшись на стул у кровати, она сложила руки на груди, сказав себе: «Не поднимусь с этого места, пока не приведу в порядок свои мысли»; и действительно, разобравшись в причинах своей временной злости на сестру, она устыдилась их и пришла к выводу, что успех Эффи в жизни является величайшим благом, а связанные с ним затруднения — лишь неизбежные последствия давно совершенных ошибок. Таким образом, миссис Батлер избавилась от вполне понятной досады, вызванной тем, что Эффи, которую она всегда жалела и опекала, вознеслась теперь настолько выше ее, что больше всего в мире опасается, как бы их родство не было раскрыто.

Подавив окончательно это нежелательное проявление amour propre note 105, миссис Батлер вышла в маленькую гостиную, где мужчины уже заканчивали свою партию, и услышала от капитана подтверждение того, что ей сообщила в письме Эффи: герцог Аргайл должен был вскоре приехать в Рознит.

— В болотах Охингауэра он найдет немало диких уток и тетеревов. А после охоты он, как и встарь, захочет пообедать да переночевать в пасторате.

— Дом наш всегда к его услугам, капитан, — сказала Джини.

— Как и все другие дома тут в округе, — ответил капитан. — Да передайте, голубушка, своему отцу, чтобы вся скотина была у него в полном порядке и чтобы он хоть на пару дней выбил из своей головы всю эту камеронскую чушь, а то я ему говорю про скот, а он знай дует мне в ответ свою Библию; это уш только священнику вроде мистера Патлера простительно, а порядочному шентльмену никак нет.

Никто лучше Джини не знал, какое успокаивающее действие на гнев оказывает мягкий ответ: она только улыбнулась капитану и выразила надежду, что герцог будет удовлетворен тем, как ее отец справляется с вверенными ему делами.

Но капитан, проигравший все, что ему причиталось за почтовые расходы, был в прескверном настроении, довольно обычном для тех, кому не удалось выиграть, и, как говорит пословица, вполне поэтому оправданном.

— А вам, мистер Патлер, я еще вот что собирался сказать. Вы знаете, я никогда не суюсь в ваши церковные дела, но, по-моему, это просто свинство, что Эйли Мак-Клюр наказывают, как ведьму. Добро бы она еще накликала хромоту или слепоту, или вызывала нечистого духа, или опрокидывала повозки торговцев, или еще там какие беды творила. А то ведь она всего-навсего гадалка и всегда предсказывает нашим ребятам удачу, вроде того, что им попадется много тюленей или котиков, когда они выезжают на ловлю, а ведь каждому приятно такое услышать.

— Эта женщина, — ответил Батлер, — по моему мнению, не ведьма, а просто мошенница, и только поэтому мы и вызвали ее на церковный совет, чтобы она впредь не морочила головы невежественных простаков.

— Насчет ее мороки и всяких там голов я ничего не знаю, — сказал доблестный Дункан, — но думается мне, что старухе и впрямь будет морока, коли ребята ее поймают да окунут как следует в реку; а что до голов, то ведь и у вашего совета они ходуном заходят, коли я с моими молодцами как-нибудь загляну к вам.

Не обращая внимания на угрожающий тон этих слов, Батлер ответил:

— Я совсем упустил из виду, что толпа может учинить расправу над бедной женщиной. Поэтому я сам сделаю ей внушение и не стану вызывать ее на совет.

— Вот это будет по-шентльменски, — сказал капитан, и вечер закончился вполне миролюбиво.

На следующее утро, когда капитан, выпив свою порцию этхоулской смеси, отправился в запряженной шестеркой карете, миссис Батлер стала снова думать о том, следует ли рассказывать мужу о письме сестры. Поступить так значило бы посвятить его в ужасную тайну, хранить которую ему как должностному лицу, может быть, не совсем подобало. Он уже и так не сомневался в том, что Эффи скрылась вместе с тем Робертсоном, который возглавил бунт в деле Портеуса и был приговорен к смертной казни за ограбление в Киркалди. Но он не знал, что Робертсон и Джордж Стонтон — родовитый и богатый человек, занимавший теперь подобающее ему общественное положение, — одно и то же лицо. Исповедь Стонтона Джини считала священной тайной; поразмыслив, она пришла к заключению, что письмо сестры заслуживает того же отношения, и решила никому о нем не рассказывать.