Эдинбургская темница - Вальтер Скотт

О Дэвиде же он говорил, что «этот, спору нет, смыслит здорово в коровах и овцах и вообще старик неплохой; шаль только, что нельзя выбить из его старой дурацкой башки всю эту камеронскую блашь. Но разве истый шентльмен станет с ним связываться!».

Итак, стараясь не вступать с ним в пререкания, герои нашей повести сохраняли самые дружественные отношения с доблестным Дунканом; правда, в душе Дэвид немало сетовал на дурной пример, который капитан подает прихожанам тем, что в зимние холода приносит с собой в церковь трубку, а летом всегда спит во время проповедей.

Миссис Батлер, которую нам уже не следует больше называть фамильярно по имени, сохранила и в супружестве тот же ясный ум и любящее сердце, тот же простой, здравый смысл и стремление к полезной деятельности, которые отличали ее во время девичества. Она, конечно, не обладала образованием Батлера, но зато ни одна женщина не относилась с таким уважением к учености своего мужа. Она не притворялась, что понимает его толкование божественных истин; но зато никто из пресвитерианских пасторов не мог похвастаться таким вкусным обедом, такой чистотой белья и одежды, таким теплым очагом, такой опрятной гостиной и книгами, на которых не было ни единой пылинки.

Если он говорил с Джини о том, чего она не понимала (а он был не более чем смертный и школьный учитель к тому же), в таких мудрых и непонятных выражениях, в которых вовсе не было нужды, она спокойно и молча слушала; но если дело касалось практических вопросов и требовало простого житейского понимания, взгляды и суждения Джини оказывались всегда полезней и правильней соображений ее мужа. В тех редких случаях, когда миссис Батлер бывала в обществе, считалось, что ее манерам не хватает светскости. Но благодаря ее приветливости, сердечности, ее безыскусственной простоте и добродушию, сочетавшимся с живостью и даже некоторым лукавством, миссис Батлер была всегда желанной гостьей для всех, с кем ей приходилось общаться. Несмотря на ее неустанные заботы о своем хозяйстве, она всегда имела вид хорошо одетой хозяйки дома, а не растрепанной, неряшливой работницы. Когда Дункан Нок начинал хвалить ее за это и божиться, что «не иначе, как ей феи помогают, потому что в доме всегда чисто, а не видать, когда его метут», миссис Батлер скромно замечала:

— Можно очень много успеть, если делать все вовремя.

Дункан отвечал:

— Хорошо, коли бы вы обучили этому делу всех слушанок в охотничьем доме, черт бы их всех там побрал! Коли они в кой веки и затеют уборку, то обязательно наткнешься там на грязную лохань и того гляди шею себе свернешь.

Ну вот, пожалуй, о самом главном мы и рассказали. Разумеется, сыр для герцога был тщательно приготовлен и так благосклонно принят, что подношение это стало делаться ежегодно. Миссис Бикертон и миссис Гласс были подобающим образом вознаграждены за оказанные ими в прошлом услуги, и дружеская связь с этими почтенными и славными женщинами не порывалась.

Необходимо еще упомянуть, что за пять лет у миссис Батлер родилось трое детей: два мальчика и девочка — все прелестные, светловолосые и голубоглазые крепыши. Мальчиков назвали Дэвид и Рубен, причем первенец, к великому удовольствию старого героя ковенанта, был назван его именем. Девочку по особому желанию матери назвали Юфимией, что не особенно понравилось ее мужу и отцу; однако они так любили миссис Батлер и были ей стольким обязаны, что не могли противостоять ее настойчивой и горячей просьбе. Но по каким-то неизвестным мне причинам сокращенным именем девочки стало не Эффи, а Феми — уменьшительное для Юфимии в Шотландии.

Спокойная и счастливая жизнь миссис Батлер омрачалась лишь двумя обстоятельствами (мы, конечно, не принимаем во внимание всякие досадные мелочи, обычные даже при самом размеренном существовании). Но без них, говорила она, жизнь ее была бы слишком счастливой, а эти тревоги напоминали ей о том, что за этой жизнью следует еще другая, более совершенная.

Первое из этих обстоятельств касалось полемических стычек между отцом и мужем миссис Батлер, ибо, несмотря на уважение и привязанность их друг к другу и огромную любовь со стороны обоих к ней и невзирая на то, что оба полностью разделяли суровые и непримиримые пресвитерианские доктрины, расхождения эти часто грозили нарушить обоюдное согласие. Дэвид Динс, согласившийся (как помнит читатель), несмотря на свое упорство и непреклонность, стать членом церковного совета шотландской церкви, подчиненной государству, считал теперь своим долгом доказать, что, поступив таким образом, он ни в мыслях, ни в поступках не отступал от своих прежних воззрений и принципов. Что касается мистера Батлера, то, отдавая должное побуждениям своего тестя, он все же считал, что лучше не вспоминать о всех старых несогласиях и противоречиях, а действовать так, чтобы сплотить в одно дружное целое тех, кто искренне предан религии. Помимо этого, мистер Батлер полагал, что ему, человеку взрослому и образованному, совсем не следует находиться в подчинении у своего малограмотного тестя; более того, он считал, что пастор не должен идти на поводу у старейшины своего же прихода. Иногда, поддавшись чувству возмущенной гордости или честности, Батлер возражал своему тестю с большей, чем обычно, настойчивостью. «Если я буду всегда потакать и уступать старику, — думал мистер Батлер, — собратья мои могут решить, что я льщу ему ради наследства, которое надеюсь от него получить; кроме того, многие из его понятий глубоко мне чужды и претят моему сознанию. Я никогда не соглашусь подвергать гонениям старых женщин по обвинению их в колдовстве или раскапывать всякие скандальные истории среди молодежи, которые можно предать забвению».

В силу этого расхождения во мнениях Дэвид считал, что в целом ряде щепетильных вопросов, таких, как осуждение за ересь, разоблачение вероотступнических тенденций современности, неумолимое преследование тех, кто недостаточно строг в вопросах морали и fama clamosa note 103, зять его ослабил надзор и не выносит суровых приговоров тем, кто впал в заблуждения, поддавшись пагубным влияниям новых веяний. В этих случаях Дэвид выражал свое неудовольствие Батлеру, и споры между ними приобретали ожесточенный и даже враждебный характер. Когда это происходило, миссис Батлер выступала в роли миротворца, и ее мягкое вмешательство, подобно щелочи, нейтрализующей кислоту, уничтожало горечь религиозных противоречий. Она внимательно и беспристрастно выслушивала жалобы обоих, не вставая на чью-либо сторону, а стараясь лишь найти оправдание для каждого.

Отцу она говорила, что Батлер не пережил те боевые и давно прошедшие времена, когда люди искали утешения от своих горестей в настоящем — в мыслях о вечности. Она полностью соглашалась с тем, что в прошлом на многих убежденных проповедников и защитников веры нисходили откровения; к таким относились, например, святой Педен, Ланди, Камерон, Ренунк и Джон Кэрд Лудильщик, пред которыми открывались даже тайны бытия; а Элизабет Мелвил, или леди Калросс, лежа в постели, выставленной нарочно в большую комнату, где находилось много христиан, смогла без перерыва промолиться целых три часа, осененная высшей благодатью; а на леди Робертленд шесть раз нисходили божественные видения, так же как и на многих других в прошлом, но самое большое чудо произошло с мистером Джоном Скримгеором: когда его нежно любимый ребенок умирал от золотухи, он с такими гневными и нетерпеливыми жалобами обратился к Богу, что был наконец им услышан, но получил от него предупреждение не проявлять в будущем такой горячности, и когда он вернулся домой, то нашел своего ребенка, которого оставил умирающим на кровати, совершенно здоровым и кушающим кашу, а от его язв не осталось и следа. И хотя все эти вещи и происходили когда-то наяву, она все же считала, что те проповедники, которые не удостоились такой особой благодати, могут почерпнуть много для себя полезного из чтения древних летописей; поэтому Рубен с таким усердием читает Священное писание и всякие другие книги, написанные мудрецами старых времен; и иногда бывает, что двое людей, хоть и разные по уму, одинаковы по своей святости, все равно как две коровы, которые жуют сено из одного стога, только с разных концов.