Эдинбургская темница - Вальтер Скотт

Отцу она говорила, что Батлер не пережил те боевые и давно прошедшие времена, когда люди искали утешения от своих горестей в настоящем — в мыслях о вечности. Она полностью соглашалась с тем, что в прошлом на многих убежденных проповедников и защитников веры нисходили откровения; к таким относились, например, святой Педен, Ланди, Камерон, Ренунк и Джон Кэрд Лудильщик, пред которыми открывались даже тайны бытия; а Элизабет Мелвил, или леди Калросс, лежа в постели, выставленной нарочно в большую комнату, где находилось много христиан, смогла без перерыва промолиться целых три часа, осененная высшей благодатью; а на леди Робертленд шесть раз нисходили божественные видения, так же как и на многих других в прошлом, но самое большое чудо произошло с мистером Джоном Скримгеором: когда его нежно любимый ребенок умирал от золотухи, он с такими гневными и нетерпеливыми жалобами обратился к Богу, что был наконец им услышан, но получил от него предупреждение не проявлять в будущем такой горячности, и когда он вернулся домой, то нашел своего ребенка, которого оставил умирающим на кровати, совершенно здоровым и кушающим кашу, а от его язв не осталось и следа. И хотя все эти вещи и происходили когда-то наяву, она все же считала, что те проповедники, которые не удостоились такой особой благодати, могут почерпнуть много для себя полезного из чтения древних летописей; поэтому Рубен с таким усердием читает Священное писание и всякие другие книги, написанные мудрецами старых времен; и иногда бывает, что двое людей, хоть и разные по уму, одинаковы по своей святости, все равно как две коровы, которые жуют сено из одного стога, только с разных концов.

На это Дэвид со вздохом отвечал:

— Мало ты, голубка, в этом понимаешь. Ведь тот самый Джон Скримгеор, перед которым, словно перед пушкой, разверзались врата Господни, всегда выражал благочестивое желание, чтобы все книги, кроме Библии, были сожжены. Рубен — хороший и добрый парень, я это всегда знал, но вот то, что он не захотел расследовать это дело между Марджери Китлсайдс и Рори Мак-Рэндом под тем предлогом, что они-де искупили свой грех женитьбой, — это уж совсем против христианской добродетели нашей церкви. А потом эта Эйли Мак-Клюр из Дипгуфа! Ведь какими занимается гадостями! Предсказывает судьбы по яичной скорлупе и бараньим костям, и разгадывает сны, и ворожит… Это же просто скандал, что на христианской земле живет такая лихоманка. Не то что божественный, а любой мирской суд наказал бы ее по всем юридическим законам.

— Вы, конечно, правы, отец, — отвечала обычно Джини. — Так не забудьте: в воскресенье вы обедаете у нас, ребятишки мои так соскучились по своему деду, а Рубен и я просто заснуть не можем, когда вы с ним друг друга сторонитесь.

— Разве я могу его сторониться, Джини, что ты! Боже меня упаси, чтобы я когда сторонился тебя или тех, кто тебе дорог. — И он надевал свой воскресный кафтан и шел в пасторат.

Переубедить мужа было для миссис Батлер гораздо проще. Рубен уважал старика за неподкупность убеждений, любил его и с благодарностью вспоминал дружеское участие, с которым тот когда-то относился к нему. И поэтому во время этих случайных размолвок было достаточно лишь слегка намекнуть ему на престарелый возраст отца, его скромное образование, силу предрассудков и влияние перенесенных бедствий. Упоминание даже одного из этих обстоятельств сразу смягчало Батлера, и он с готовностью шел на примирение, если только оно не влекло за собой отказа от его принципов; таким образом, наша простая и скромная героиня уподоблялась тем благословенным миротворцам, про которых говорят, что они войдут в царствие небесное.

Второй «загвоздкой», по выражению Дэвида, в жизни Джини было то удручающее обстоятельство, что за пять лет, истекших после того, как она простилась с сестрой на берегу острова Рознит, Джини ничего не слышала об Эффи и не знала, в каких условиях она находится. Регулярной связи нельзя было, конечно, ожидать, да она являлась бы при существующих обстоятельствах и просто нежелательной; но Эффи обещала, что даст о себе знать, если будет жива и невредима. Очевидно, она умерла или опустилась окончательно, раз не выполнила своего обещания. Молчание ее казалось странным и зловещим, и Джини, никогда не забывавшая, как близки они были раньше с сестрой, терзалась самыми страшными опасениями на ее счет. Но таинственная завеса наконец поднялась.

Однажды капитан Нокдандер, возвращаясь из горной части района, зашел в пасторат и изъявил желание выпить смесь из молока, бренди, меда и воды, которую миссис Батлер, как он говорил, «приготовляла лучше всех шотландских шеншин», что объяснялось тем, что Джини всегда старалась всем угодить. Во время своего визита он сказал, обращаясь к Батлеру:

— Между прочим, пастор, у меня тут письмецо не то к вам, не то к вашей шене. Мне его всучили, когда я был в последний раз в Глазго. За доставку с вас четыре пенса; можете отдать их мне наличными, а не то давайте поставим их на партию в триктрак.

Триктрак и шашки были любимым развлечением мистера Уэкберна, старшего преподавателя приходской школы в Либбертоне, где раньше учительствовал Батлер. Поэтому мистер Батлер гордился тем, что разбирался в обоих играх, и, так как церковь их не запрещала, иногда развлекался ими; правда, Дэвид, придерживавшийся во всем более суровых взглядов, с прискорбием качал головой и вздыхал, когда заставал в гостиной игру в триктрак или видел, как дети перебирают игральные кости и фигуры. И миссис Батлер, старавшаяся спрятать эти предметы развлечений куда-нибудь в угол или в чулан, приходилось иногда выслушивать от мужа упреки.

— Пусть они остаются на своих местах, Джини, — говорил Батлер в таких случаях. — Уверяю тебя, что ни эта, ни другие пустячные забавы не отвлекают меня от моих серьезных занятий и повседневных обязанностей. И поэтому я не хочу, чтобы кто-то подумал, что я предаюсь этой утехе исподтишка. Совесть моя совершенно чиста, я так редко развлекаюсь, что мне незачем скрываться. Nil conscire sibi note 104, моя любимая, — вот мой девиз; он означает, что человеку честному, прямодушному, действующему в открытую и без злого умысла, нет нужды прятаться.

И поэтому мистер Батлер, приняв предложение капитана сыграть в триктрак со ставкой в два пенса, передал письмо жене, заметив при этом, что почтовый штемпель на нем Йоркский и что если оно от друга Джини — миссис Бикертон, то почерк последней значительно улучшился — вещь в ее возрасте весьма редкая.

Оставив мужчин за игрой, миссис Батлер отправилась распорядиться насчет ужина, так как капитан изъявил милостивое желание провести с ними вечер, после чего беспечно вскрыла письмо. Оно было не от миссис Бикертон, и, пробежав глазами первые несколько строчек, Джини поспешно ушла в свою спальню, чтобы, уединившись там, прочесть его без всяких помех с чьей-либо стороны.