Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг

— Чем искать отговорки, признайте лучше, что вы не справились с порученной вам задачей! — Он все еще был зол на Хабибуллу и пользовался любым поводом, чтоб задеть, укорить его. — А может быть, остается предположить… — он не договорил и с деланным недоумением развел руками.

Хабибулла вспыхнул: они, видно, подозревают, что он переметнулся к большевикам, к врагам и сознательно проваливает порученное ему дело.

— Уж не хотите ли вы сказать… — начал он гневно, но бек Шамхорский тотчас умерил его пыл.

— Успокойтесь! — сказал он. — Вас никто не хотел оскорбить. Но согласитесь сами, что в последнее время ваше поведение как директора более чем странно… История со статьей, например… Чем все это объяснить?

Хабибулла молчал. О, если б мог он ответить! Но это означало открыто признать свой разрыв с тем, чем он жил сам и чем до сих пор упрямо продолжает жить малый круг. А решиться на это у Хабибуллы не хватало духу.

— Чем это все объяснить? — настойчиво переспросил бек Шамхорский и, видя, что Хабибулла не отвечает, продолжал: — Хочу думать, что не трусостью, — ведь мы знаем вас как участника героических, хотя а печальных для нас мартовских дней восемнадцатого года, когда вы с оружием в руках защищали честь мусульманского тюркского мира.

Почти два десятка лет отделяли Хабибуллу от тех мартовских дней, когда, завидя вдали советские войска, он трусливо сполз с крыши и поспешил в тыл, но в сознании Хабибуллы его роль в тех суровых событиях сложилась именно такой, какой ее рисовал сейчас бек Шамхорский, и тем горестней было слышать слова бека.

— Не понимаю, чем вас так встревожила эта злосчастная статья? — в свою очередь наседал на него Мухтар-ага. — Какая была нужда, чтоб из-за нее пострадал этот славный малый Чингиз?

— А вы считаете, что правильней было б, если б вместо него пострадал я и этим провалил бы свою работу? — огрызнулся Хабибулла и с надеждой перевел взгляд на бека Шамхорского.

Но бек не оправдал его надежд:

— Правильней было бы, если б вы выполняли то, что вам приказывают! — жестко сказал он. — И впредь я рекомендую вам беспрекословно подчиняться и неуклонно выполнять наши приказания.

Хабибулла нахмурился: таким тоном здесь говорили с ним впервые. Ладно, он не останется в долгу!

— А что будет, если я не подчинюсь? — спросил Хабибулла со сдержанным вызовом.

Присутствующие переглянулись. Казалось, они предвидели такой вопрос.

— В этом случае вы рискуете попасть в те неприветливые места, где вы после прихода большевиков однажды побывали, — холодно ответил бек.

Такого ответа Хабибулла не ожидал. Хороши, оказывается, эти люди, которых он привык считать своими друзьями! Он для них не больше, чем пешка и, стоит ему поступить не совсем так, как им это угодно, они готовы предать его, погубить.

— То, чем вы угрожаете мне, — палка о двух концах! — промолвил он, так же холодно улыбаясь и давая понять, что с его, Хабибуллы, гибелью несдобровать и многим другим.

Бек Шамхорский понял его.

— Вы ошибаетесь, уважаемый Хабибулла-бек! — с деланной мягкостью возразил он. — Можете быть уверены, что даже там, куда вы попадете, вы окажетесь в крепких руках наших людей, и голос ваш вряд ли дойдет до тех, кто захотел бы вам помочь.

Имел ли бек основания так говорить? Или пытался лишь припугнуть Хабибуллу? Так или иначе, слова эти возымели действие. Хабибулла размяк, переменил тон:

— Я устал… — жалобно пробормотал он. — Я очень устал… Поймите меня, друзья…

— Усталость не причина, чтоб забыть о своем долге! — резко оборвал его бек.

— Я забочусь не о себе, поверьте… У меня расшатались нервы, я боюсь, как бы не наделать новых ошибок… — продолжал Хабибулла плаксивым тоном и в поисках поддержки вперил просящий взгляд в Лялю-ханум.

Он вдруг впал в странное лихорадочное состояние — лицо его задергалось, руки стали дрожать. Похоже было, что с ним начинается нервный припадок.

Ляля-ханум была старым верным другом Хабибуллы, неоднократно приходила ему на помощь в любых затруднениях. Но в этот вечер все словно сговорились против него, даже она.

— Постыдитесь, Хабибулла-бек, и возьмите себя в руки! — строго приказала Ляля-ханум. — Признаться, я ожидала от вас большего. Я всегда считала вас настоящим мужчиной — с первой минуты нашего знакомства у «Исмаилие», когда вы так благородно и смело защитили меня от кочи. Но вот, оказывается… — Ляля-ханум брезгливо поджала губы.

Лицо Хабибуллы покрылось краской. Будь проклят день, когда он родился, этакий неудачник, несчастливец!..

Домой Хабибулла возвращался обиженный, обозленный. Давно не испытывал он таких унижений, да еще от самых близких ему людей.

Потерять расположение салона, малого круга, Ляли-ханум! В ушах Хабибуллы продолжал звучать властный голос бека Шамхорского, перемежающийся грубыми репликами Мухтар-аги, а перед глазами неумолимо мелькала брезгливая усмешка Ляли-ханум.

Как несправедливо, как сурово обошлись с ним сегодня! А ведь почти двадцать лет жизни отдал он на борьбу за таких людей, за торжество мусавата. Все последние годы жил он в неустанных заботах, в вечном страхе, в маяте. Но теперь — хватит! Он не намерен продолжать эту опасную игру.

Казалось, все потеряно. И все же где-то в глубине души тлел огонек надежды: быть может, придут на помощь западные державы, Германия? В Германии у власти теперь фашисты с неким Адольфом Гитлером во главе — они провозглашают борьбу против коммунизма открыто заявляют о своих планах напасть на Советский Союз.

Германия! Немцы! Хабибулла вспоминал желтоватое хаки немецких солдат, полковника фон дер Гольца, крепкие толстые немецкие сигары, от которых приятно кружилась голова. Великого ума был полковник фон дер Гольц! Жаль, что немцам в те годы не повезло в Закавказье. Но, может быть, этот Адольф Гитлер, ненавидящий большевиков и Советский Союз, окажется удачливей?..

С некоторых пор многие стали замечать в Хабибулле странные перемены. Кто-то сказал:

— Не узнаю я нашего директора — сильно изменился он за последнее время, и, как будто, в