Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

"Можно умереть, можно уморить себя Постом и Молитвой, но не есть ли это — Предательство? Вы ненавидите мужа за то, что он не нашел в себе силы драться. Но стоит ли замечать соринку в его глазу, не видя бревна в своем собственном?!"

Словно живительный огонь зажегся во мне. Или я не — Эстерхази?! Или кровь предков — скисла у меня в жилах?! Или неведомо мне слово Чести?

На меня теперь говорят, что я этой связью предала семью — фон Шеллинги заклятые враги нашего дома. Нисколько.

Мне нужно было стать сильной. Ощутить себя женщиной! Делить кусок хлеба, кров и постель с истинным бароном Крови, дабы вспомнить все, что когда-то было в Крови и моего Рода и теперь забылось под Париками, да Пудрой!

Вы хотите знать, — знала ли я, что Саша — русский шпион?! Я не сомневалась! И я делала все, чтобы он получил чрез меня — все документы, шедшие через наше посольство. Жизнь моя обрела смысл. Он заключен в том, чтоб насолить стране слизняков и предателей, пошедшей на сговор с палачами невинных.

Господин Тибо, вы говорили мне, что за мои преступления я буду гильотинирована?

Велика беда, когда за меньший проступок вы уже казнили мою бабку Марию Антуанетту и моих теток, — невинных девочек! Вам не привыкать рубить головы слабым женщинам!

Но я готова принять этот крест, ибо… Я успела хоть немного отомстить и за моего мужа… моего первого мужа и за моих теток и бабку. А теперь, палач, делай свое поганое дело!

Мэтр Тибо долго молчал, а потом произнес:

— Понятно. Что произошло в ночь смерти Вашего брата?

— Когда я собиралась с моим любовником в Оперу, ко мне пришли мои муж и брат. Гонец, который привез секретные планы к войне с Россией, доставил и секретный пакет. Жандармерия долго искала шпиона, поставлявшего из Парижа самую ценную информацию. Мы были в союзе с Россией и потому они часто предупреждали нас о планах французов. Однажды один из русских проговорился и назвал имя, или — вернее кличку агента… Русские звали его — "Тиберий"…

Княгиня опять долго пила воду и стало видно, что душевные силы оставляют ее, — настолько у нее тряслись руки. Допив, а затем утерев рот тыльной стороною ладони, несчастная продолжала:

— Франция просила у нас выведать у бывших выпускников Колледжа — кого звали в детстве "Тиберием". И — почему?

Я навсегда запомнила имя — Николай Тургенев. Именно он сообщил, что "Тиберий" — прозвище Александра фон Бенкендорфа.

При сих словах общество пришло в волнение, — корсиканцы не любят австрийцев, числя тех записными предателями, якобинцам же пришлась по сердцу некая связь моей клички с их главной ненавистью.

Мэтр Тибо еще раз призвал всех ко вниманию, но на сей раз он ограничился одним жестом. А потом наклонился к допрашиваемой:

— Осталось немного. Что они просили у Вас?

— Они сказали, что я была с врагом и могу искупить сию вину лишь, если… Поймаю им русского.

Они сказали, что ночью они хотят взять Сашу с поличным. Они приказали мне позвонить в потайной колокольчик в тот миг, как гость выйдет из моего будуара…

— Что сделали Вы?

— Я… Я решилась изменить Родине, ибо она не исполнила своих обязательств. Кровь бабки и теток не отмщена. Я решилась спасти русского.

Но когда я прямо спросила, — разведчик ли он, — Саша так обнял меня и так посмотрел мне в глаза, что… мне стало совестно. Он поклялся, что любит меня…

— И Вы поверили? Ведь Вы же признались, что всегда..?

— Да! Я — поверила! До последней минуты я мечтала, я надеялась, что он собирается домой, а потом… Он вынул из кармана отмычки, проверил их, а затем нагнулся поцеловать меня и почти минуту стоял склонившись, проверяя заснула ли я.

Он обманул! Он все это время был шпионом и пиратом фон Шеллингом. Он плоть от плоти и кровь от крови этих разбойников! И я… я изменила Роду с еретиком и убийцей!

— Но вы…? Позвонили ли Вы в колокольчик?

Несчастная впервые как будто всхлипнула, прикусила губу и хрипло произнесла:

— Нет. Я подумала, что он… Он может быть, — не ушел и — вернется! Он же ведь ничего не видал в темноте, — как он мог — далеко уйти?!

А он убил моего младшего брата… Теперь — Кровь на мне… Господи… Что я наделала?!

Метр Тибо только молча кивнул несчастной и заключил:

— Думаю, вопрос ясен. Дело можно передать в суд", — тут он обернулся ко мне и вдруг спросил:

— Не верю, что такой человек, как Вы, — хоть на йоту отступит от своих показаний, но — все же. Перед лицом этой женщины — готовы ли Вы подтвердить Вашу версию?

Я кивнул в ответ и отчеканил:

— Все это — интрига ваших иезуитов. Если я в чем и виновен, так в том, что сбил с пути истинного эту Святую… В темноте она сама ничего — не видела. Отмычки подброшены мне жандармами. А потом сии бесчестные люди внушили свидетельнице, что она видела их у меня в руках. С ее братом у меня была дуэль один на один. Прочих солдат я убил в порядке самообороны. Все остальное — чудовищная провокация.

Княгиня посмотрела на меня, как на привидение, затем глаза ее закатились и она рухнула совершенно без памяти.

Судьба снова свела нас с княгиней на Венском конгрессе. Я как раз подымался по какой-то лестнице под руку с Элен, когда мы нос к носу столкнулись с австрийской четой. Княгиня побледнела, муж ее опять поджал губы и церемонно предложил руку Элен, оставив меня тет-а-тет со своею женой.

Первые минуты мы не знали, что говорить, а потом княгиня болезненно улыбнулась:

— Ты — нисколько не изменился.

— Зато тебя не узнать…

Женщина чуть пожала плечами:

— Ссылка не красит. Эти три года мы провели в сердце Тироля. Там даже летом не сходит снег…

Там у меня родилось два сына. Франц и Йозеф (Йозефом звали убитого мной Эстерхази).

Мы почти час стояли рядом на лестнице так близко, что почти щеками касались друг друга и молча смотрели в разделявшую нас пустоту. И меж нами была разверстая бездна. Пропасть вендетты, трясущей Европу уж какой век…

А еще для меня эти годы была Война, а для нее — арест, суд и ссылка. Ссылка, в кою за ней отправился ее муж.

Знаете, — война дело всякое… Я вот ни разу не попадал в плен и знаю, что складывают оружие чаще всего — малодушные. И все ж я не смею сказать, что все бывшие пленники — трусы с предателями. Мой официальный отец был в плену после Фридлянда. Мой дед был в плену у Анны Иоанновны. Мы же никогда не знаем подробностей!

Муж моей пассии, несмотря на Измену жены, нашел в себе силы не развестись. А одно — взять в жены кузину правящего Императора и другое сохранить брак с Изменницей Родины. В Париже я не скрывал сарказма к сему человеку, через четыре года в Вене я смотрел на него совсем иными глазами.

Отказаться от всех постов ради жизни с изменившей вам женщиной — это Поступок. И потом, — послы редко бывают из породы людей, оставляющих секретные бумаги на милость жены, гуляющей с вражьим шпионом. (Но одно дело, когда на Измене ловят кузину монарха и другое, — ее безродного мужа.)

Мы долго стояли, а потом княгиня чуть коснулась рукою щеки и еле слышно шепнула:

— Давай хоть простимся по-человечески…

В ту ночь меж нами… Только долгое и мучительное прощание. Княгиня была особой женщиной в моей судьбе, — я… Я пытался сказать ей, что никогда не Любил ее.

Она при Прощании сказала, что — никогда не Любила меня. Я — ей не поверил.

Она мне — тоже.

Наверно, это Кровь. Реки Крови, пролитой меж Габсбургами и фон Шеллингами…

С той ночи прошло много лет. Иногда судьба сводит нас в единой компании, — ее муж стал лучшим дипломатом Австрии, сама княгиня заняла подобающее ей место при венском дворе. За эти годы она не подала ни одного повода злым языкам и даже наша с ней связь сегодня внушается молодым австриячкам, как образец истинной Добродетели и Самопожертвования на Благо Родины. При наших встречах мы с ней даже позволяем себе "уединиться" средь шумного бала и припомнить деньки нашей молодости — при свидетелях, разумеется.

Княгиня прекрасная собеседница и нам всегда есть над чем посмеяться и позлословить…

Сыновей своих она растит истинными австрияками и — Эстерхази. При моем виде юные волчата приучены рычать и скалить зубы, как и положено всем католикам из дома Габсбургов при виде живого фон Шеллинга.

Однажды ее старший осмелел вдруг настолько, что прямо посреди важного бала крикнул мне в спину:

— Я вырос и меж нами не все долги сочтены! Теперь оглядывайся, еретик!" — лишь огромное уважение к его матери удержало "Жозефину" в моих ножнах. Я только буркнул:

— Сперва подрасти… Щенок…

И знаете, — эти рыжие, конопатые — ходят без париков!

Да, возможно вам интересно узнать, — почему меня звали "Тиберием"? Тиберий отличался высоким ростом и редкостью шевелюры. А еще он имел обыкновение медленно кушать.

Я с детства приучился тщательно выбирать пищу, дабы не умереть от припадка сенной болезни. Однажды, когда я особенно засиделся за общим столом, а всему классу пришлось меня ждать, один из учителей повторил знаменитые слова Августа, обращенные к пасынку: