Невозвращенцы - Михаил Черных

— Что? — приятно удивился такому приему Максим.

— Не гневайся! — с глухим звуком голова хозяина ударилась об утоптанный земляной пол. — Как я моя пустая голова могла подумать, что эти рожденные в грязи худые ослицы могут прикоснуться к тебе? Конечно, прикажи и я пошлю в небесный Ургенч или могучий Сарай-Бату за лучшими наложницами, которые смогут утолить твой взор своим танцем, твой слух своей игрой и пением, а твою мужественность — своим искусным телом… Все что ты пожелаешь, все будет тебе преподнесено…

— Хватит. Замолчи. — прервал разглагольствования духанщика Глеб. — Нам нужна комната на ночь. Завтра мы уедем дальше.

— Да, бей.

— Лучшие комнаты! И на счет дочерей, я думаю, что смогу вынести их вид, — не обращая внимая на нахмурившегося Глеба Максим закончил. — Пришли их ко мне.

— Да господин.

Комната на втором этаже местного трактира явно была местным люксом и оказалась весьма неплохой. Задрапированные тканями стены, витражное окно, широкая кровать, по которой в искусном беспорядке были разбросаны разноцветные подушки. Как старшего, его поселили отдельно, а охранники заняли две комнаты по соседству — не такие роскошные, зато рядом с хранимым.

Максим в сопровождении постоянно кланяющегося духанщика зашел в комнату, оглядел ее и признал пригодной. Хозяин испарился, а Бубнов подошел к окну, открыл его, равнодушно осмотрел двор и стал раздеваться. После этого раскинулся на подушках, давая отдых усталому телу. Минут через пятнадцать, он уже начал задремывать, в дверь тихо поскреблись.

— Войдите, — сказал очнувшийся Максим и на всякий случай подтянул поближе пояс с ножом.

Низенькие двери распахнулись и в комнату кланяясь вошли две девушки. Максим от их вида сразу же проснулся. Если это были обещанные духанщиком дочери, то он зря прибеднялся. Обе стройные, с тонкой талией и высокой грудью, были одеты «по погоде» — в полупрозрачные шаровары, не столько скрывающие тело, сколько дразнящие воображение и подчеркивающие прелести. Роль верхней детали туалета выполняли стилизованные под кольчугу узкие ленточки, а лица были прикрыты газовыми шарфами. Судя по тому, что брови и губы были подведены, а в комнате с их появлением появился запах благовоний, те пятнадцать минут они использовали с пользой, наводя максимальный марафет.

— Бей, мы пришли помочь тебе совершить омовение после дороги, — сказала девушка, чуть повыше ростом и стоявшая слева.

— Мы здесь, помочь не устать, — сказала вторая, владеющая росским похуже, но таким голосом…

Так и пошло. Портящаяся погода, к зиме дело шло, тяжелая дорога, скрашивались отличным отдыхом в постоялых дворах. Впрочем, вскоре Максим перестал пользоваться «эскорт услугами», ограничиваясь вечерним массажем. Дорога выматывала так, что сил на развлечения не оставалось.

Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Впрочем, все в этом мире рано или поздно кончается. Кончилась и дорога. Спустя три месяца, если счет вести от судебного поединка, Максим в сопровождении десятки воинов въехал в ворота Ургенча.

Как не парадоксально, на въезде в город пошлина, как в большинстве других средневековых городов, не взималась. «Ургенч — Центр мира! Любой, даже последний нищий может увидеть его бесплатно, самый красивый город на земле!».

В чем-то это было правдой. Город поражал ажурной архитектурой, множеством позолоты и лазури. Через широкую, протекающую через город полноводную реку, было перекинуто несколько монументальных высоких мостов, не мешавших судоходству. Жители были сыты и богато одеты, совсем не было видно попрошаек и калек. Канализация, парки… Широкие улицы патрулировались с иголочки обмундированной стражей. Золотой век да и только. Лубочная картинка.

Максим вселился в соответствующий его статусу постоялый двор, куда его проводила/отконвоировала стража и стал интересоваться на счет аудиенции. Как и ожидалось, никто его с распростертыми объятьями тут не ждал. Вручив свои верительные грамоты одному из младших визирей во дворце, это что-то типа замминистра, посол вернулся в гостиницу и стал ждать ответа. Вот только свободное время стоило потратить с пользой.

— Что ж. Пока ждем надо подумать, как и чем произвести хорошее впечатление на великого хана. Ваши предложения? — обратился глава посольства к своим сопровождающим.

— Подарок бы ему подарить, до красивых рабынь он сильно охоч, в народе говорят, — произнес один из воинов.

— Ну… Может перстень какой золотой… — предложил другой.

— А что мы можем себе позволить? — спросил Максим.

— Ты боярин, тебе и решать, — зарезал на корню все предложения Глеб. Видимо, его порядком достали выкидоны молодого волхва.

— Так ведь княжич не выдал мне никаких денег на подарки!

— Так он ведь наказ тебе выдал?

— Выдал.

— Грамоту посольскую и даже личное свое поручительство дал?

— Дал.

— Так чего еще тебе надобно? Остальное — это твоя вира уже.

— Блин. Я что, должен на свои деньги дарить подарки? — разозлился Максим.

— А то нет? — удивился в ответ Глеб. — Хочешь раз получить награду княжью, работай.

Подобрав итоги Максим понял, что для подарка избалованному дарами Великому Хану, ему не хватит никаких гривен. Реши он даже сложить свои сбережения с поручительством князя, все едино не хватит. Поэтому, требовалось что-то выдумать. Единственное, что пришло Максиму в голову, это одеться согласно местным обычаям, чтобы подчеркнуть свое уважение к хозяевам. Что-то такое еще и Афзал говорил…

Сказано — сделано. Десять дней Максим провел на местном богатейшем базаре, одеваясь во все самое-самое. Неожиданно молодой волхв обнаружил в себе некую жилку записного модника, поэтому одеться оказалось непросто. Продавцы, видя богатого покупателя, тащили ему все самое дорогое и яркое, и вскоре Максим стал напоминать рождественскую елку. Многие фасоны приводили его в трепет, а рассказываемые продавцами поучительные истории, для чего и почему делался именно такой стежок или разрез, вызывали у него уважение к богатой и древней культуре востока. И зависть. Максим даже как-то сказал с легким укором Глебу: «Это тебе не росская рубашка до пят, и не шуба! Тут думать, и как пошить, и как одеть надо! Это россам не дано. Не с вашими кривыми руками этим заниматься!»

Глеб промолчал.

Где-то в конце груденя,[89] их навестил гонец из дворца хана и сообщил, что прием состоится через три дня. Это время Максим провел в метаниях по постоялому двору, в боязни, что все сорвется. Не сорвалось, и на четвертые сутки делегацию россов провели во дворец Великого Хана.

Тронный зал поражал своим великолепием. Стены были отделаны покрытыми искусной резьбой панелями из слоновой кости, золото, росписи драгоценными красками на военные, религиозные и эротические темы, шелковые драпировки, мелкая резьба по камню — все это создавало неповторимый, тот самый «восточный», колорит. В центре зала на высоком помосте, развалясь на подушках и покуривая кальян возлежал Улагчи-оглан, сын Бату-огула из рода Борджигинов, великий даругачи Улуса Джучи. За спиной у него сидели на ногах его ближайшие, доверенные советчики, еще дальше и по периметру зала в отделанных драгоценностями доспехах и вооруженные богато украшенными, но от этого не менее смертоносными булатными саблями стояла охрана.

На полу, выложенном полудрагоценными камнями, искусной мозаикой были сделаны специальный отметки, показывающие придел того, куда мог зайти проситель. Мозаика наглядно показывала, к кому какая граница относится — самые близкие от входа картинки показывали трудящихся на плантациях рабов, дальше были изображены ремесленики, потом шли воины, еще ближе — разодетые в богатые одежды купцы и сановники, и ближе всех к хану сложная картинка описывала, судя по всему, родственников. Вокруг же самого хана была только чистая лазурь — символ того, что он в руках Всеотца. «Ходок, просто заступивший за положенную ему границу ногой, этой самой ноги и лишался. Если после этого он падал вперед, то его тело разрубают строго по разделительной линии, пока правило не будет соблюдено. Так что осторожнее будь.», советовал ему Глеб перед посещением, а в зале кивнул на оголенные алебардоподобное оружие охраны.

Сам Улугачи-оглан был еще молод, на вид лет тридцать, хотя тут Максим мог легко ошибиться — у восточных людей возраст отражался на внешности непонятно для простого человека. Только опытный, много общавшийся, мог его с точностью определить. Максим таким человеком не был, так что великому хану могло быть и двадцать, и шестьдесят лет, тем более с такого расстояния — ведь послов ближе второго круга к своему господину стража не подпускала.

Наконец, предыдущий проситель склонившись и пятившись освободил место, и Максим вышел вперед. Один, как и положено по протоколу.