Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

Затем начинается самое для нас интересное:

Ну а Россия? Мы заворожены схемой Карамзина, но она неверна, - говорит Федотов.

Схема Карамзина - это представление о государстве российском не только как о носителе и двигателе всяческого прогресса в стране, но и о неизбежности для этого восходящего движения жесткого государственно-национального единства. Это утверждение рушится уже одним фактом существования Киевской Руси - высшего, по сравнению с московским периодом, типа существовавшей в России культуры. Москва объединила страну государственно, но не могла связать страну культурно. Отсюда Петр и имперский, петербургский период.

Узкая провинциальная культура Москвы оказывается непригодной для организации и одушевления этой колоссальной империи. С Петра Россия считает своей миссией насыщение своих безбрежных пространств и просвещение своих многочисленных народов не старой московской, а западноевропейской цивилизацией, универсальной по своим тенденциям.

Высший пик империи - царствование Екатерины, но ее государство ни в коем случае нельзя назвать национальным государством, говорит Федотов. Культурный пик, золотой век русской культуры - александровское царствование, эпоха Пушкина. Федотов напоминает, что во времена Николая Первого слово "националист" было синонимом слова бунтовщик, - хотя именно при Николае предпринимается первая попытка националистически окрашенной государственной идеологии. Следующее царствование (Александр Второй) - вершина либерализма и европеизма в России. Что же дальше?

Славянофилы воспитали двух последних царей - и крайне неудачно, Национализм оказался одним из ядов, разложивших императорскую Россию. Так за все тысячелетие своей истории Россия искала национального равновесия между государством и культурой, и не нашла его.

Можно теперь припомнить слова В.Борисова о Божьем замысле о народе и задаться вопросом: в чем должно сказаться исполнение этого предполагаемого замысла - в создании национального государства, в построении империи или в творчестве культуры? Мне кажется, что ни один из этих возможных вариантов не отвечает на вопрос, потому что вопрос неверно поставлен, или, лучше сказать, он вообще не должен ставиться. Нам неизвестны и не могут быть известны замыслы Бога. На этом искусственно созданном уровне вообще нельзя мыслить - можно только более или менее красиво говорить. Бердяев говорил еще красивее, когда в предисловии к сборнику статьей "Судьба России", вышедшем в 1918 году писал, что крах в большевицкой революции всего того, что думалось и мечталось о России, не лишает эти думы и замыслы их идеальной правды. Такое легче написать, нежели что-либо из этой установки конструктивное извлечь. Словами можно опьяняться, и такое опьянение способно сохраняться долго - допустим, с 18-го года до 73-го, когда вышел сборник "Из-под глыб" со статьей Борисова. Но много ли трезвее те думские законодатели, которые все еще мечтают об империи - в эпоху уже осуществившегося крушения всех империй? Понятно, что их не интересует культура, совсем не требующая, как показал Федотов, государственного единства творящего ее народа. Их манит призрак силы, государственного могущества. Но это именно призрак, а не потенция, способная реализоваться. Так что тут даже о корысти нельзя говорить - а только о безответственности.

В обсуждавшейся статье Г.П. Федотов напомнил о существовании двух ликов любой страны: отечество и родина. Принцип отеческий - рационально-государственный, цивилизационный; родина знаменует материнское, природное, иррациональное, то есть в глубине культурное начало. Петр Великий рождается в отечестве, Пушкин - на родине. Опыт всемирной истории показывает, что отеческая сторона национальной жизни сравнительно легко рационализируется, здесь возможен выход за рамки нации, к сверхнациональным объединениям, преследующим и осуществляющим вполне реальные общие цели (нынешние примеры - НАТО или Европейский союз). Труднее с материнско-культурным началом, здесь невозможны рационализации, культура - куда больше дитя почвы, чем разума. Но ведь нынче и здесь идет процесс некоей культурной унификации, создания единой мировой культурной модели по образцу современной американской попкультуры. Поэтому именно сегодня вопрос о национальной культуре делается сверхнациональным - он перерастает в вопрос о возможности культуры вообще. Мы видим, что эта проблема вызывает острую националистическую или религиозную реакцию. Не говоря уже об исламском фундаментализме, можно вспомнить позицию Франции - цивилизованнейшей страны, резко выступающей против так называемого американского культурного империализма. То есть современный мир буквально раздираем двумя полярно направленными процессами: один ведет ко всеобщей унификации, как говорят сейчас, глобализации, второй являет всякого рода сепаратистские реакции, вплоть до узко-этнических, как на Балканах.

В этих условиях преследовать цель восстановления империи, возглавляемой одним народом, так называемой титульной нацией - цель, несомненно просматриваемая в нынешних проектах Российской Думы, - предельно утопична и чревата еще большими крахами, нежели тот, что испытал СССР в 1991 году.

Записные книжки из подполья

Появилось первое полное издание знаменитых Записных книжек Ильи Ильфа, подготовленное его дочерью. Книга вызывает смешанные чувства. Как сентиментальные, так и прагматические мотивы составительницы вполне понятны и заслуживают всяческого сочувствия. Но, во-первых, книга, приобретя в полноте, утратила структуру: то, что мы читали и знали раньше, было именно книгой - очень цельным сочинением, цельность которого создавалась образом автора. Усеченные "Записные книжки" Ильфа были художественным произведением. Сейчас это сырой материал, который не следует предлагать широкому читателю. Поэтому и во-вторых, такого рода издания, если они предпринимаются, должны быть научными, с критически выверенными текстами и обстоятельным историческим и реальным комментарием. Последний как раз являет наиболее слабое место издания: он и неполон, и содержит досадные ошибки. Например, к словам "Детский час" дается пояснение: театр в Нью-Йорке. Но это не театр, а название пьесы Лилиан Хеллман, кстати сказать, лучшей у нее, гораздо интересней прославленных "Лисичек". Эта пьеса была дважды экранизирована - в 36-м и 62-м годах, вторую экранизацию, с молодыми Одри Хепберн и Ширли Мак Лейн, я видел; не хочу и боюсь уходить в сторону, говоря об этой вещи, скажу только одно: поразительно, что такая пьеса могла быть поставлена в 35-м году, во времена всяческого пуританизма в Америке. Я стал лучше относиться к Лилиан Хеллман, узнав это ее сочинение,- раньше же относился плохо, как все те подневольно советские люди, которые советскую власть не любили и ее западных поклонников не уважали.

Вот тут, пожалуй, есть о чем поговорить именно в связи с новым изданием Записных книжек Ильфа. Это сюжет, весьма заметно присутствующей у него,- и в новом издании значительно полнее представлен. Тут больше говорится об американских знакомых Ильфа и Петрова - людях, помогавших им и ориентировавших их в Америке. Появляются персонажи, которых не было в прежних изданиях, например переводчики Лайонс и Маламут. Такой могучей научной славистики, как сейчас, тогда в Америке не было, и люди, знавшие русский язык, были в подавляющем большинстве выходцами из России. При этом все те, с которыми общались Ильф и Петров, настроены были просоветски, часто даже просто работали в советских учреждениях, как тот же Лайонс, бывший многие годы заместителем директора ТАСС в Америке (так его должность обозначена в комментариях). В этом отношении новые иммигранты, появившиеся в США после достаточно долгого опыта советской жизни, составляли этим доброхотам разительнейший контраст. Тем не менее тогдашних америкнских левых не хочется априорно зачислять в бесы. Вообще пожив на Западе, понимаешь, что левые нужны, что это необходимейший элемент политической и культурной жизни. Другое дело, что быть левым совсем не обязательно значит быть "другом СССР", что и произошло со временем: с 60-х годов левое движение на Западе перестает быть просоветским. Но тогда, в пресловутые "красные тридцатые", в Америке, как и вообще на Западе, дело обстояло именно так.

Один из таких людей очень подробно описан в "Одноэтажной Америке": это незабываемый мистер Адамс, путеводитель авторов по Америке. Известны реальные прототипы мистера Адамса и его жены: супруги Соломон и Флоренс Трон. Миссис Трон была еще жива ко времени подготовки нового издания Записных книжек дочерью Ильфа: они состояли в переписке и встречались. Тут необходимо привести одно место из комментариев составительницы:

"Мы страшно хотели бы, - пишет Трон из Вудстока Ильфу и Петрову 17 августа 1936 года, - поселиться в Союзе и там работать. Я думаю, что мой общий опыт инженера и человека понимающего и потому любящего Союз, мог быть пригодным в Союзе". В письме от 2 ноября 1936 года он спрашивает: "Не нужны ли вам гиды по Восточной Сибири и берегам Охотского моря? Мистер Адамс эти места хорошо знает и любит".