Число и культура - А. Степанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исповеданием коммунистического Востока был марксизм. Согласно аутентичным марксистским канонам, социализму предстояло прийти на смену капитализму прежде всего в промышленно развитых государствах, т.е. в Европе и США. Социализм – это общественный строй для стран самых развитых. Ленин привнес в это кредо кардинальные стратегические коррективы: пролетарская революция происходит вначале в "слабом звене", России, а затем перекидывается на более продвинутый Запад. Россия служит своеобразным "запалом", и перед лицом гигантских всемирно-исторических задач не столь существенно, что страна может "сгореть".
Наибольшим авторитетом в мировом рабочем движении до 1917 г. пользовались социалисты Германии, Австрии, Франции, Англии, но никак не России. Этот приоритет был признан и их русскими единоверцами. Сам Маркс полностью разделял распространенное тогда в Европе – в радикальных, либеральных, консервативных кругах – пренебрежительное отношение к "азиатской" России и даже ненависть к ней ("реакционная нация"). И, что трогательно, марксизм был принят в России целиком, особенно большевистскою ветвью (включая и указанное отношение к стране). Россия была наделена самыми одиозными эпитетами: "жандарм Европы", "тюрьма народов", "шовинист и держиморда – чиновник", "азиатский способ торговли", неизжитая веками "татарщина". Благом для России стало считаться поражение в войнах: русско-японской, первой "империалистической". Даже среди "лучших", т.е. революционеров, привились идеи самопожертвования, собственной гибели ("Cмело мы в бой пойдем за власть Советов И как один умрем в борьбе за это"). Впоследствии предстоит еще возвращаться к названной конститутивной особенности, пока же достаточно констатировать, что Ленин и Троцкий умело разыгрывали карту самопожертвования не только со стороны собственной партии, но и полагали вполне допустимым принести свою родную страну на алтарь социалистической революции, т.е. тому, что считалось благом для промышленно развитых стран. Для большевиков была абсолютно неприемлемой, например, точка зрения Бисмарка, который, хотя и прислушивался к голосу социалистических идей, полагая их не чуждыми интересам государства, но, познакомившись с работами Маркса, заметил: "Пусть этот эксперимент пройдет не в Германии, а в стране, которую не жалко". Напротив, в СССР и после Ленина высокие коммунистические идеалы и цели были приоритетными перед национальными, перед повседневными запросами населения. И страна, и люди служили средством, инструментом по отношению к поставленной сверхзадаче, сверхценности.
Таким образом, поставлен математический эксперимент. Всякая теоретическая модель требует эмпирической проверки, чтобы проконтролировать степень ее соответствия реальности, выяснить, справедливы ли лежащие в ее основании предпосылки. К этой процедуре теперь и приступим, сопровождая контроль комментариями.
Несмотря на достигнутый военно-стратегический паритет между Западом и Востоком, известный политический и идеологический баланс, Запад все же превосходил по реальному весу Восток: количество подведомственных Америке государств превосходило количество просоветских, первые в целом были богаче вторых. Даже в идеологическом плане – в мире больше стран склонялось к либеральной доктрине, а коммунистическая воспринималась как оппозиция. Приблизительное, качественное соответствие теоретической модели реальности, таким образом, обеспечено, но вряд ли это можно признать полноценной верификацией модели. Для более репрезентативного, количественного сравнения уже не обойти стороной вопрос о конкретных характеристических объемах.
Предложенная теоретическая модель, как, вероятно, замечено читателем, является "статичной", или "квазистатичной", описывая конечное состояние гомеостаза логически однородной двухкомпонентной системы. Какому периоду отвечает фактическое равновесие между двумя сверхдержавами, блоками? – Военно-стратегический паритет был достигнут к концу пятидесятых – началу шестидесятых годов. К этому же времени послевоенное мировое сообщество приблизилось к своей политической зрелости: в частности, в 1961 г. образовано Движение неприсоединения, поддержавшее надежный глобальный баланс (см., напр., [312]). Значит, для наиболее адекватной проверки модели следует использовать данные с нижней хронологической границей конца 1950-х – начала 1960-х гг.
С другой стороны, в конце шестидесятых – начале семидесятых годов ведущие западные страны начинают переживать коренную трансформацию: в сфере экономики (структурная перестройка, обращение от экстенсивной к интенсивной программе, технологическая революция), политики (результат "студенческих революций" 1968 г., антивоенного, антирасистского, экологического движений), культуры (поп- и рок-культура, разнообразные молодежные течения – хиппи, панки и т.п.), в социальной области ("социальное государство", "народный капитализм", начало радикальных сдвигов в отношениях между поколениями и полами). Запад решительно вступал на дорогу от индустриального к постиндустриальному, "информационному" обществу, к новому образу жизни, к новой шкале целей и ценностей, тогда как Востоку удалось "подморозить" процесс собственной экономической, политической, социо-культурной трансформации (срыв экономической – "косыгинской" – реформы, "брежневская реакция", особенно после событий в Чехословакии 1968 г.). Таким образом, в конце 1960-х гг. индустриальный мир подспудно, но стремительно утрачивает свою недавнюю качественную, логическую однородность: одна его ветвь устремляется по постиндустриальному пути, другая остается в прежней индустриалистской, "экстенсивной" парадигме. Еще вчера единая система по существу переживает распад, вплоть до почти полного расхождения целей и ценностей двух ведущих частей. Следовательно, в качестве верхней хронологической границы для проверки модели целесообразно принять конец 1960-х гг. Промежуток между двумя названными пределами отличается как относительной логической однородностью системы (и Запад, и Восток придерживаются индустриалистской, экстенсивной установки), так и ее зрелости, балансу.
Одним из наиболее строгих критериев национальной мощи в то время считался объем промышленного производства, его и уместно принять на роль характеристического объема. К сожалению, под рукой нет вполне надежной информации о соотношении объемов промышленного производства Запада и Востока в их целом в первой половине 1960-х гг., зато именно в этот – для СССР "хрущевский" – период было широко объявлено об экономическом соревновании двух сверхдержав и оказываются доступными соответствующие фактические данные.
Согласно цифрам Ежегодника Большой советской энциклопедии [125-63], объем промышленной продукции СССР составил в 1962 г. около 63% от объема промышленной продукции США – при теоретическом значении (9): 62%. В 1963 г. реальное соотношение возросло до 65% [125-64]. Абсолютное отклонение опытной величины от теоретической в первом случае составляет 1%, во втором – 3%, относительные, соответственно, 1,6% и 4,8%, что, согласно даже инженерным критериям, вполне удовлетворительно для натурного эксперимента. В последующих выпусках Ежегодника ни подобных соотношений, ни того, что позволило бы их вычислить, не приведено: вместе с началом брежневского периода экономическое соревнование СССР со США, очевидно, "закончилось".
На полях отметим: приближение послевоенной мировой системы к состоянию равновесия (к значениям, диктуемым законом золотого сечения) было буквально стремительным. Так, в 1953 г. объем промышленной продукции СССР составлял 33% от США, в 1957 – 47%, а в 1962, как сказано, – 63%. Т.е. несмотря на то, что в одной стране господствовала неэффективная государственно-социалистическая экономика, а в другой – частнопредпринимательская рыночная, СССР поразительно высокими темпами догонял США. Однако происходило это лишь до строго определенной границы, до названного соотношения между ними. Вскоре после этого мировая система вошла в полосу качественной трансформации: ее пик оказался и началом конца, что заставляет задуматься о силе и специфике действующих регулирующих механизмов. И заодно начать избавляться от ходульных идеологических клише: вроде того, что тотальная государственная собственность, плановая экономика априори уступают капитализму. Напротив, в конце 1950-х – начале 1960-х годов в либерально-консервативной среде на Западе начиналась настоящая паника: коммунисты догоняют и вскоре обещают перегнать (судя по фактам, им можно верить), – а в интеллектуальных кругах Европы и Америки было модно щеголять левыми убеждениями (так продолжалось до 1968 г., до ввода советских войск в Чехословакию, через десятилетие – в Афганистан). В точке утраты впечатления морально-идеологической правоты СССР начинается его путь под уклон, впоследствии приведший к крушению. Однако в пик зрелости мировой биполярной системы и до начала ее кризиса ситуация отличалась своеобразной гармонией, что, в частности, и нашло отражение в ее подведомственности принципу золотого сечения.