Жаворонок Теклы (СИ) - Людмила Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При последних словах Айвар лукаво улыбнулся и у Налии полегчало на душе. Этот разговор ей, конечно, не нравился, но она понимала, что муж счел его необходимым.
— А ты не забыл, что ты моложе меня, Теклай? — усмехнулась она.
— Да сейчас, по-моему, уже и не скажешь, — ответил Айвар, — Ладно, Налия, хватит на сегодня тяжелых мыслей. У меня впервые за долгое время появилось хорошее настроение: я вижу, какая ясная погода, различаю запахи, ем с аппетитом… Вот и ладно, что еще нам с тобой надо, милая?
Тут он ненадолго приумолк и Налия осторожно спросила:
— А ты скучаешь по России?
— Немного, — спокойно отозвался муж.
— И по ней? — произнесла Налия, приподняв брови.
Айвар секунду поразмыслил и произнес:
— И по ней тоже, но бояться тебе нечего. У меня все еще болит за нее душа, но ничего не поделаешь, придется ей дальше самой разбираться со своей жизнью. Многие женщины думают, что с замужеством все проблемы кончаются, а через несколько лет спохватятся. Дай бог, чтобы все у нее было хорошо и Паша рос счастливым.
— Ты всегда считал его родным?
— Да, как только его увидел. Но мне это было несложно: ты ведь знаешь, что я никогда не делал культа из разбрасывания своего семени. Да и мог ли, если на моих глазах, в Африке, на потомство смотрели как на расходный материал, продолжение пищевой цепочки, не думая о его потребности в любви и тепле? Если я сам видел инфантицид и брошенных детей? Если, наконец, настоящему отцу до Паши нет никакого дела? Данэ ведь недалеко ушел от меня, и дети ему интересны только до тех пор, пока интересна их мать. Но учти, Налия: я позволяю себе такие сплетни лишь потому, что впредь с ними не увижусь и это не пойдет дальше нашего с тобой интимного разговора.
С этого времени жизнь стала понемногу налаживаться и Налия надеялась, что Айвара еще удастся вылечить. Потом наступил ее юбилей, который он посоветовал отпраздновать в родительском доме, в тихом кругу. Впрочем, жена заявила, что лучшим подарком для нее стало то, что отец и мать дожили до этого дня.
— И этим я обязана только тебе, — тихо сказала она Айвару.
Однако семья получила еще один неожиданный подарок: в Семеру приехал их давний знакомый из юстиции и рассказал, что делу Налии дали новый ход, — ее товарищам удалось напасть на след тех, кто сфабриковал против нее улики, и в скором времени предстоит судебное разбирательство.
Самым примечательным оказалось то, что им помогал один из очень хороших европейских адвокатов, заинтересовавшийся резонансным делом благодаря статье спасенного Айваром итальянского журналиста. Айвар не рассказывал подробностей этой истории ни Налии, ни родителям, и теперь был потрясен, узнав, какие у нее оказались последствия.
— В ближайшее время Налии предстоит явиться на новое заседание, и есть очень хорошие перспективы, что она выйдет с него победительницей, — доверительно сказал юрист, — А ведь этого бы не случилось без тебя, Айвар, без твоего золотого сердца…
— Да что вы, — растерянно ответил Айвар, — Я ни о чем таком и не думал в тот момент.
— Ты хочешь сказать, что просто делал то, что должен?
— Нет, — возразил Айвар, — Я просто хотел помочь.
И прогнозы оправдались: с Налии была снята судимость, а имена настоящих преступников (хоть это и были всего лишь подставные лица) предали огласке. Впрочем, никаких дивидендов, кроме моральных, супруги не получили, но им этого было достаточно. Они сожалели только о том, что дорогие их сердцу законопроекты были свернуты и возобновлять их никто не собирался. Но это представлялось Налии не таким уж важным по сравнению с тем, что Соломон и Агарь плакали от счастья, встречая ее после суда.
Правда, это, увы, никак не отменяло того, что их время было на исходе. Соломон в последние месяцы страдал от застойной пневмонии, усугубленной неподвижным образом жизни и многолетним курением, у него развивалась дыхательная недостаточность и поражение сердечной мышцы. Налия перебралась в родительский дом, нашла в Семере постоянную работу, и муж поехал с ней. Правда, Айвару теперь было гораздо труднее добираться до больницы, и через некоторое время, когда его уже стало шатать от головокружения и появившейся боли в ногах, главный врач посоветовал ему хотя бы перейти на неполную неделю.
— А как же я дела оставлю? — возмутился Айвар.
— Дела будут в порядке: на это есть достойная смена, которую, между прочим, ты и воспитал, — заметил врач, — Так что ухаживай за своими стариками спокойно, уж это лучше тебя никто не сделает.
Айвар и сам понимал, что долго оставаться на посту медбрата не сможет — ему все чаще приходилось ходить с тростью, а из-за суженных зрачков стало портиться зрение и он уже плохо различал надписи на этикетках и ампулах с лекарствами. Но он продолжал ездить в больницу три раза в неделю, чтобы обучать и организовывать молодой персонал. Там к этому времени многое поменялось, в том числе благодаря церковной общине и лично Налии — чистые полы и постельное белье, нормальная вентиляция, оборудованные санузлы (на фоне других провинциальных больниц Эфиопии), кипяченая питьевая вода и сносная пища. А сам Айвар обучал младший персонал таким основам сестринского дела, как уважение к личности пациента, внимание к жалобам и поощрение самостоятельности. Поэтому лечебный уход в его понимании всегда переплетался с наставляющим. Сюда попадали невежественные люди, которых впервые приучали есть столовыми приборами, пользоваться нормальным туалетом, чистить зубы и содержать в порядке выделенное место.
Пока Айвар был в больнице, Агарь сама в меру сил ухаживала за мужем, а в остальное время он занимался купанием и бритьем тестя, перестиланием постели, стиркой простыней, кормлением, обработкой пролежней. У Соломона еще сохранялась воля, остатки интереса к жизни и проницательный блеск в глазах, и он любил долгие задушевные беседы с зятем и прогулки, когда Айвар вывозил его в сад в кресле на колесах. В сущности они помогали друг другу: Айвару самому было легче ходить, опираясь на кресло,
