И аз воздам - Надежда Попова

— Может, — согласился Курт, — и скорей всего, именно этим и является. Но кроме прочего, происходящее в Бамберге вполне определенно является частью назревающего в Бамберге. Не знаю, что это, но оно действует по какой-то системе, и одна из особенностей этой системы в том, что каждый следующий случай малефиции случался вскоре после казни предыдущего арестованного.

— Вот как… — с легкой растерянностью проговорил Ван Ален и, помедлив, уточнил: — И никто, кроме тебя, этого не заметил? Или не придали значения?

— Не знаю, успел ли сделать такой вывод Штаудт перед своей гибелью, но даже я сам заметил это почти случайно.

— Опять твое озарение?

— На сей раз — скорее сработало, наконец, то, чему учили в академии, — уныло усмехнулся Курт. — Изучая протоколы, я мысленно разделял их на две части — на ту, в которой речь шла о делах сверхобычных (включая случаи с отказом от признания), и на ту, в которой расследования показали, что преступление совершено вполне обыденное, бытовое. Потом стал просматривать именно первую половину в попытках найти что-то общее — и обратил внимание на даты. Закономерность очевидна: спустя день или несколько (но не более недели) после первой казни — следовал всплеск и следующий случай малефиции. Именно после казней тех, кто был умерщвлен за колдовство, id est — после сожжений.

— «Всплеск», — повторил Ван Ален медленно. — Ты ведь не просто так употребил это слово?

— Ты ведь не думаешь, что у множества людей в одном маленьком городе внезапно начали просыпаться природные дары, заложенные в них при рождении и дремавшие все эти годы?.. Здесь что-то происходило во время казней. Кто-то получал от этих смертей силу, но не поглощал ее целиком, не питался ею, а как бы сбрасывал излишки вовне, и она «оседала» в людях, которые, быть может, были к подобным вещам… наиболее чувствительны, так скажем. Так же, как крошки хлеба летят в стороны, если едок невоспитан и тороплив. Или же этот некто перенаправлял эту силу на конкретных персон по своему выбору, этого я пока еще не понял.

— И ты молчал? — с привычным недовольством укорил охотник и, осекшись, вздохнул: — Ах да. Верно…

— Да, отчасти молчал безопасности ради, — согласился Курт. — А отчасти потому, что сам не был уверен в собственных выводах, пока Готтер не обнаружила кое-то, что внесло некоторую ясность… Расскажи ему, — кивнул он ведьме, и та вздрогнула, невольно бросив взгляд в потолок, будто могла увидеть там, за балками, досками и черепицей, пульсирующие нити темной сети, опутавшей город. — Лучше будет, если это сделаешь ты; как знать, быть может, Ян и поймет тебя лучше меня, ему со всяким доводилось сталкиваться…

— Всадник… — задумчиво произнес Ван Ален, выслушав рассказ ведьмы. — Я бы допустил, что под видом святого в собор воткнули идолище, хранящее в себе темную силу, но раз госпожа экспертус утверждает, что от него не исходит ничего подобного, а вовсе даже наоборот… Предположу, что в Бамберге таится нечто. Или некто. А Всадник сдерживает его, не давая выползти, и кому-то это очень не нравится. Эта ваша сеть — явная попытка каким-то образом осквернить святыню и лишить ее сил… ну, или ослабить, на худой конец.

— Это я и сам понял, — покривился Курт. — Не понял лишь, каким образом; хотя система, по которой случались проявления малефиции, наводит на мысли. Это как-то связано — внезапные пробуждения дара в людях, в которых его и не было, эта сеть, Всадник и то, что он стережет.

Ван Ален задумчиво куснул губу, глядя на пламя свечи перед собой, и, снова подняв взгляд к собеседнику, уверенно сказал:

— Отдача.

— Что?

— Всплеск, — пояснил охотник. — Ты верно сказал, только сам не понял, насколько верно. Смотри. Всадник — узел в этой вашей сети. Промежуточный, но важный узел, тот, ради которого все и затеяно. Кто-то использует людей этого города как… как миски с едой. Берет из них пищу, портит ее и кормит ею Всадника. Травит его. Как травят стражника, чтобы освободить пленного, которого он охраняет. Сеть состоит из того же…

— Из еды, — уточнил Курт безвыразительно, и охотник скривился:

— Не придирайся. Пусть будет из еды. Из испорченной, протухшей еды; какой-то извращенец ее размазал по потолку, наполняя комнату-город смрадом и отравляя всех, кто в ней находится. Люди еду несут, он ее портит и кормит стражника, а остатки по потолку размазывает. Кормит и размазывает…

— Я понял, понял, — оборвал Курт, заметив, как Нессель чуть заметно одобрительно кивнула — по-видимому, согласившись с метафорой охотника.

— А еще, кроме еды, от людей этот некто берет… ну, пусть будет питье. Отравленное. Которое вбрасывает в эту сеть еще больше сил, а стражника-Всадника травит еще сильней. Смерть. Человеческая смерть, которая сопровождается мучениями; припомни свой опыт — сколько всякой дряни придумали малефики для своих ритуалов? Сердца вырезанные, внутренности вытянутые, на худой конец — вены вскрытые… Словом, все, чтобы смерть была как можно медленней, а лучше — еще и мучительней. Ваши с этим условием тоже справляются на отлично.

— А ваши? — хмуро уточнил Курт, и Ван Ален качнул головой:

— Нет. Мы сжигаем трупы. Горение заживо — это, знаешь ли, такой выплеск… Неизвестно, чем, как и где может отозваться. Да и опять же, медленная смерть малефика — это опасность того, что за время этой смерти он успеет заключить договор с первой же сущностью, у которой появится желание и хватит могущества ему это предложить. В таких условиях человек на что угодно согласится — от продажи души до отказа от человечности… Поэтому убить надо быстро, а уж после — с трупом делай, что хочешь, жги, руби, хоть танцуй с ним… Хотя и труп, в общем, тоже лучше спалить поскорей, от греха.

— И давно вы это выяснили?

— Да всегда знали, — передернул плечами Ван Ален. — Снова начнешь проповеди, что надо делиться информацией?

— Не до того сейчас, — возразил Курт устало. — Говори дальше.

— Дальше, — кивнул охотник, — мы имеем следующее. Это отравленное питье не просто сливается из кружек-людей в кружку стражника-Всадника, оно из этих кружек выплескивается, бьет струей, брызжа во все стороны. Или можешь сравнить это с выстрелом из пушки.

— Отдача…

— Да. Бьет того, кто оказался ближе… Или, если применить к нашему случаю, того, кто к этому чувствителен. Почему чувствителен — не знаю, да и нам это знание не поможет; почему угодно. Или потому, что они, хоть и не обладают никаким даром, особенно восприимчивы к тонким материям, есть же такие люди… или бьет по тем, кто находится в нужном состоянии духа — в унынии или зол на кого-то, или жаждет чего-либо сверх меры… Происходит казнь, которую используют как жертвоприношение, из убитого истекает сила, которую перехватывают и направляют на свои нужды (поддержка сети и отравление стража-Всадника), а остатки уходят в отдачу.