Магия отступника - Робин Хобб

Рано никто не проснулся. Прошлой ночью все заработались допоздна. Но в конце концов остальные зашевелились. Оликея встала прежде, чем мальчик-солдат хотя бы заворочался, и принялась за последние сборы, пока остальные кормильцы суетились, готовя для него завтрак и раскладывая одежду, которую ему предстояло надеть. Я осознавал все это, хотя мальчик-солдат так и не открыл глаз. Кормильцы болтали о какой-то незначительной ерунде, напоминали друг другу поплотнее закрыть сундуки и убедиться, что в доме найдутся и дрова, и растопка, когда они вернутся будущей осенью. Они поторапливали товарищей, явно стремясь поскорее выступить в надежде нагнать сородичей еще до перехода через горы. Кто-то сообщил, что Кинроув со своими кормильцами, кланом и танцорами выступил еще десять дней назад. Другие ворчали, что люди Кинроува опустошат верши и съедят все самое лучшее из еды, растущей по дороге.

И вот Оликея пришла будить мальчика-солдата.

— Пора вставать! Нам надо накормить тебя, одеть, а также сложить перед уходом постель. Вот чашка горячего чая. Ты проснулся?

Она говорила совершенно безучастным тоном. Если бы я не видел вчерашней ссоры, то мог бы решить, что они относятся друг к другу вполне приязненно. Бодрствовавший мальчик-солдат открыл глаза и медленно сел на постели. Когда он принял из рук Оликеи чашку с горячим чаем, несколько кормильцев с облегчением переглянулись. Буря миновала. Теперь все снова будет хорошо. Он отпил из чашки и лениво уставился на поднимающийся над ней пар.

— Нам скоро надо будет выходить — напомнила Оликея.

— Да, вам надо, — согласился мальчик-солдат и перевел взгляд на Семпайли. — Ты выйдешь немедленно. Я хочу, чтобы ты взял моего коня и не дожидался нас. Проследи за тем, чтобы он не голодал по дороге, а по ту сторону гор найди для него солнечное пастбище с сочной травой. Эта зима выдалась для него тяжелой.

— Ты хочешь, чтобы я сразу ехал туда? — недоуменно переспросил Семпайли.

— Да.

— Хорошо.

Никаких пререканий с великим и быть не могло. Семпайли встал и вышел из хижины, задержавшись лишь затем, чтобы закинуть на плечо мешок со своими пожитками.

Когда он скрылся из виду, Оликея тихо вздохнула.

— Что ж. Я рассчитывала, что лошадь понесет часть наших вещей. Но мы справимся. Тебе пора вставать с кровати, чтобы мы смогли убрать постель и двинуться в путь. Уже довольно поздно.

Он поджал губы в спекском знаке отрицания.

— Нет. Я не собираюсь идти с вами.

Один из кормильцев громко вздохнул. Оликея еще миг с недоверием смотрела на него.

— Мы обсудим это по дороге, — пообещала она затем, словно уговаривая капризного ребенка. — Но нам нужно сложить твои одеяла.

— Я так решил, — мягко пояснил он, без гнева, но с жутковатой усталостью и смирением. — Я не иду вместе с народом. Как ты и говорила прошлой ночью, я совершенно бесполезен для вас, не более чем бремя. Я не придумал, как спасти Ликари. Всю ночь я размышлял об этом, но так и не нашел ответа. Кинроув поддерживает преграду вокруг лагеря, я не могу попасть туда без его позволения. Он владеет большим запасом сил, и я не могу обратить против него магию. Я не могу даже подобраться к нему достаточно близко, чтобы попытаться убить. И не могу последовать примеру Дэйси — второй раз Кинроува врасплох уже не застать. Моя попытка избыть нужду в танце провалилась, хуже того — отняла у танца действенность. Я подвел всех вас. Подвел магию. Подвел Лисану. С вашей стороны разумнее всего будет уйти прямо сейчас, оставив меня здесь, и поспешить, чтобы нагнать наш клан. Передайте Джодоли, что я оставляю вас на его попечение. Следуйте за ним на летние земли.

— Ты отослал Семпайли первым, чтобы он не мог тебе возразить, верно? — прищурилась Оликея.

Мальчик-солдат вымученно ей улыбнулся. Она ответила преувеличенным вздохом.

— Хватит упрямиться, — с горечью проговорила она. — Мы не можем бросить тебя, и нам пора выходить.

Но не успела она договорить, как один из кормильцев глянул на остальных и молча выскользнул из хижины. Мигом позже за ним последовал второй. Мальчик-солдат проводил их взглядом, а потом снова посмотрел на Оликею.

— Я остаюсь. А тебе следует уйти.

Она уже держала в руках мешок со своими пожитками, но теперь сердито швырнула его на пол.

— И что ты собираешься делать, если я тебя здесь оставлю? Ты же знаешь, что я не могу так поступить!

— Можешь и должна. Уходи, — обратился мальчик-солдат к последнему задержавшемуся кормильцу.

Казалось, тот с немалым облегчением повиновался прямому приказу — серьезно кивнул и вышел.

— И ты тоже. Уходи, — повернулся мальчик-солдат к Оликее.

Она еще некоторое время стояла молча, безвольно уронив руки вдоль тела. Ее взгляд блуждал по его лицу, словно пытался проникнуть в мысли мальчика-солдата.

— Почему? — тихим тусклым голосом наконец спросила она. — Почему ты поступаешь так сейчас? Почему ты поступаешь так со мной? Если я уйду без тебя, будут говорить, что я бросила своего великого и опозорила собственный клан.

— Скажи им, что я не великий, — просто ответил мальчик-солдат. — Скажи им, что захватчик, моя вторая половина, не дает мне стать тем, кем мне следовало бы. Все, что я пробовал сделать, оканчивалось частичным провалом. Я остановил в Веретене жителей равнин, но не сумел его разрушить. Я замедлил вторжение в лес, но захватчик во мне подсказал гернийцам, как обойти магию Кинроува. Да. Это так! — подтвердил он, заметив, как потрясена Оликея. — Когда я жил среди захватчиков, именно я сказал им: «Одурманьте себя, чтобы приглушить свои чувства и противостоять страху». Это моя вина, что они снова смогли рубить деревья наших предков. Каждый великий, с которым я разговаривал, уверял меня, что именно я способен прогнать захватчиков. Но даже когда я выполнил все веления магии, это не подействовало. Мне остается лишь признать, что какой-то из поступков моей гернийской половины свел на нет мою магию. Даже в набеге на их поселение я преуспел только наполовину, причем моя неудачная попытка изгнать их разожгла в гернийцах лишь еще более страстную ненависть к народу, чем когда-либо прежде. Понимаешь, о чем я говорю, Оликея? Я не тот великий, который способен помочь народу. Во мне есть изъян, как в ружье захватчиков, взрывающемся в руках. Когда я пытаюсь помочь народу, я приношу вреда не меньше, чем пользы. Все из-за моей раздвоенности. Но я люблю народ. Поэтому, чтобы послужить ему, я должен сам его покинуть. Ты должна отправляться в летние земли. Не знаю, что станется там с народом как в этом году, так и в последующие. Но я уверен, что мое присутствие лишь все усугубит. Так что я устраняюсь сам.