Подземелье ведьм - Кир Булычев

— А тех? — спросил я. — Тех пришлось пристрелить?

— Ах, как жестоко вы говорите! — расстроилась Людмила. — Их только выпороли. Как положено.

Мы стояли на газоне, и я все смотрел по сторонам, надеясь угадать, какую еще форму приняли генетические и пластические упражнения под руководством моего покровителя Сийнико. И как бы в ответ на мои мысли Людмила спросила:

— Вы не хотите заглянуть в проектную?

У меня не было оснований отказываться.

Мы ушли с газона и по длинной дорожке достигли бетонного куба.

Вросший в землю серый куб лаборатории был внутри куда просторнее, чем казался снаружи. Высокий коридор, способный вместить спонсора, разделял лабораторию пополам. Слева, как я увидел, располагались экспериментальные инкубаторы (основные располагались в другом здании), справа — собственно лаборатория, где по заказам и пожеланиям спонсоров, а то и по инициативе самих ученых конструировались перспективные варианты любимцев. Спонсоров постоянно здесь было двое — сам господин Сийнико, который осуществлял общее руководство питомником, и неизвестная мне спонсорша по имени Фуйке, которая умудрилась как раз в те дни заболеть и попала в госпиталь. Спонсорша занималась снабжением питомника, денежными делами и общением с заказчиками, потому что для спонсора с военной экологической базы контакт с людьми почти немыслим и по крайней мере неприятен.

Все остальное в питомнике делали люди с помощью приборов, которые привезли с собой, установили и разработали спонсоры. Люди не должны были изобретать.

Свыкнувшись уже с тем, что я не просто залетный гость в питомнике, а выполняю здесь некое задание тайного свойства, Людмила изменила ко мне отношение и стала откровенной. Я даже подумал, что ей не с кем здесь поговорить, что, несмотря на суровую внешность, она весьма ранимый и одинокий человек, одолеваемый сомнениями. Ведь ей ни в коем случае не разрешалось покидать территорию питомника, и, вернее всего, она была здесь узницей до конца своих дней. Никогда для нее не откроются ворота и никогда Людмила не увидит других городов и других людей.

— Когда я вас увидела, — призналась она, — то решила, что вы — производитель. К нам иногда привозят производителей для улучшения семенного фонда.

— Почему вы так решили?

— Потому что вы… потому что обнаженный.

Теперь, признав во мне равного ей или вышестоящего мужчину, она ощущала рядом со мной чувство стыда — производителя или любимца она за мужчину не считала.

— К сожалению, — сказал я, — мне пришлось оставить одежду в доме господина Сийнико. Иначе бы на меня стали обращать внимание.

— Правильно, — сказала Людмила с облегчением. Наличие одежды, пускай даже не рядом, примиряло ее со мной… В большой светлой комнате слева от коридора мы застали Автандила Церетели и еще одного доктора.

На стенах проектной лаборатории висели двух- и трехмерные изображения младенцев — желательный конечный результат эксперимента. Путь к нему разрабатывали компьютеры, что стояли в помещении, а затем генные инженеры (они располагались в соседних комнатах по ту сторону коридора) создавали тела по заказу.

Картинки будущих изысканных любимцев впечатляли, но в то же время в них была нежизненность, и они куда меньше ужасали и впечатляли, чем менее изуродованные, но живые малыши.

Автандил с удовольствием объяснял мне особенности зародышей и их предназначение. Оказывается, здесь создавали не только любимцев, но и тайно — людей будущего, нужных в той или иной области хозяйства. Так, на картинках я увидел крылатых младенцев, покрытых белым пухом. Их, как объяснил Автандил, можно использовать двояко: и как любимцев — некоторым спонсорам любопытно было обзавестись крылатым малышом, и как разведчиков-спасателей, могущих проникнуть, и быстро, туда, куда трудно забраться человеку, не говоря уже о спонсоре.

Затем Автандил с гордостью провел меня в комнату по ту сторону коридора, где в ваннах с питательным раствором, уже готовые родиться, формировались люди-черви. Вряд ли они годились в любимцы, но для горных работ они были бы незаменимы.

Через час оживленных рассказов моих новых знакомых я понял, что во мне поднимается тошнота. То, что казалось биологам ужасно интересным и достойным похвалы, во мне вызывало все растущее отвращение.

За месяцы, прошедшие со дня бегства от господ Яйблочко, я все более убеждался в том, что я — раб в своем собственном доме. И все вокруг рабы, которых можно продать, купить и убить и, как я сегодня узнал, лишить детства и человеческого облика потому, что это нужно зеленым жабам с блестящими медвежьими глазками. И я не знаю, почему царит такая несправедливость, и никто не смог мне пока ответить на этот вопрос, потому что людей, лишенных знаний, лишили и памяти о своем прошлом.

Но, слушая восторженную речь Автандила о том, что они приступили к созданию аммиакодышащего человека, я понял, что постараюсь как можно больше узнать правды от Сийнико. Правда, для этого надо, чтобы он захотел что-то рассказать. Но я подозревал, что он мне расскажет больше, чем любому другому человеку, потому что я отличаюсь от прочих людей. Я убил спонсора! И я знал язык спонсоров…

Я сказал, что мне нужно погулять, и покинул лабораторию. Меня не задерживали. Я вышел на газон и стал медленно прогуливаться по дорожкам, поглядывая на многочисленных детей, которые в большинстве были самыми обыкновенными здоровыми малышами, правда, как мне уже сказала Людмила, в последние годы в них стали имплантировать парализующее устройство: если такой любимец вдруг взбесится и набросится на хозяина, тот может его немедленно обезвредить.

К счастью, когда я покидал питомник, эта идея еще не пришла в умную рабскую голову какого-нибудь Автандила или Людмилы.

Арсений увидел меня издали и, бросив возиться в песочнице, побежал ко мне.

— Дядя! — кричал он. — Дядя! Что я вам скажу!

Когда он подбежал ко мне, я сказал:

— Меня зовут Ланселотом, рыцарем Ланселотом.

— Лотом, — сказал мальчик. Ему, видно, трудно было запомнить такое длинное имя.

— Ну и что ты хотел мне рассказать?

— Я слышал, дядя Лот, как поварихи на кухне говорили, что ты ревизор. Что ты можешь кого хочешь ликвидировать или отправить на живодерню. Это так?

Я решил не развеивать слухов, выгодных в первую очередь мне самому.

— Ну, поварихи, конечно, преувеличивают…

Арсений неожиданно зарыдал.

— Что с тобой? — Я присел перед ним на корточки.