Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

С подноса на стол перекочевали еще одна чашечка кофе и две рюмки золотистой тростниковой водки. Антон взял тоненькую рюмочку, предложил Раулю. Тот помялся, но принял.

Выпили, не чокаясь. Огненная жидкость с горьковатым привкусом трав обожгла язык.

– Доктор даже пытался объяснить, – продолжил Рауль, отдышавшись. – Какие-то там… ткани. Признаки. Я ничего в этом не смыслю, но его мнению я верю. Таким образом, у меня к вам два вопроса, господин Ракушкин.

– Всегда готов ответить на все ваши вопросы.

Антон отметил, что в заведение вошли два высоких индейца. Сели за крайний к дверям столик, блокируя выход. Похоже, Ловега заявился с охраной.

– Откуда вы знали, что он мертв?

– По-вашему, я не видел трупов? Я тащил его из воды, помните? Живые люди, даже нахлебавшиеся воды… Как бы это вам объяснить?.. Совершенно другие ощущения.

– Я понимаю.

– Вы по-прежнему подозреваете меня в том, что я убил Аркадио Мигеля?

– Ну, возможностей у вас было предостаточно. А мотив…

– Мотив не важен. Не думаете же вы, что он кинулся в канал, чтобы сбежать от нас вплавь? Это по меньшей мере глупо. И потом, чтобы уцелеть, достаточно было остановиться где-то в людном месте. Убивать его на глазах у стольких свидетелей… – Антон покачал головой. – Какой был второй вопрос?

– Я задам его позже, – ответил Рауль, допивая кофе. – Тем более что это сейчас не имеет значения. Получается так, что вы загнали меня в угол, Антон.

– Разве? – Ракушкин удивленно поднял брови.

– Да-да. Теперь у меня не остается другого выхода, как сотрудничать с вами.

– С чего такая уступчивость?

– Дело в том, что я вам немного наврал. Сказал, что в моем возрасте бояться нечего. Однако это не так. Я беседовал с людьми, которые знали Аркадио. Многое проверил. Видите ли… Я боюсь за все наше движение. И есть определенные люди, с которыми мне в одиночку не справиться. А полагаться на… Комитет я сейчас не могу. Уже не могу. Поэтому как ни грустно, но я вынужден принять вашу игру.

– Это слишком мрачно звучит! – Антон замахал руками. – Можно сказать проще. У нас с вами есть общие интересы. Вы хотите избавить своих людей от опасности, а я очень хочу разобраться в том, что происходит. Я помогаю вам, вы помогаете мне. Ничего страшного в этом нет.

21

Пока нацистские бонзы, избежавшие суда, строили планы, скручивая людскую натуру в упругую плеть, вполне пригодную, чтобы гнать ленивое человечество вперед еще пару тысячелетий… Пока монтонерос во имя свободы собирали на своих подпольных заводах смертоносные машинки и печатали листовки… Пока офицер ГРУ играл в словесные игры с хитрым стариком, знающим слишком много, чтобы спокойно жить… Пока советский журналист вдохновенно набивал на старенькой машинке главы для своей книги о знаменитом команданте… Пока огромный Буэнос-Айрес жил, надеялся, веселился, страдал, умирал и рождался в лучах заходящего солнца…

На балконе президентского дворца стояла немолодая женщина. Позади нерешительно мялись телохранители. Уже только за это их следовало бы выгнать к чертовой матери, но… Буэнос-Айрес лежал перед ней, слишком красивый город, чтобы отрываться от него ради такой глупости. К тому же Изабелла Перон, вдова покойного президента, мадам-президент, как называли ее за спиной, была слишком мягкой женщиной. Слишком мягкой для того поста, который она занимала. Газеты открыто смеялись над ней. Марксисты безнаказанно кидали бомбы и убивали. Военные… Вот военных Изабелла не любила. И с удовольствием превращала их в публичное посмешище, изгоев, отодвинув подальше от столицы, загнав в самые дальние гарнизоны, оставив в Буэнос-Айресе только гвардию и целиком полагаясь на полицейский аппарат.

Она запуталась в интригах. Она устала маневрировать между интересами иностранцев и своими собственными. Она перестала узнавать министров в лицо, так быстро они сменяли друг друга: сажаешь одного коррупционера, тут же на его месте объявляются еще трое. Она не спала трое суток, пытаясь распутать кровавый клубок событий, последовавших после взрыва в парке Колон. Но ниточки ускользали из ее рук… Ускользали. На столе в белом кабинете лежали три ультиматума, составленные тайной полицией, гвардией и профсоюзами – последние были, и об этом знали все, официальным представителем монтонерос в правительстве.

В сказочном городе, где некогда был такой дивный воздух, стало нечем дышать. Будто горло сдавила чья-то железная перчатка.

Позади тихонько кашлянули.

Изабелла вздрогнула, обернулась.

– К вам генерал Видела… – Лицо смутно знакомое, кто-то из канцелярии. Кто? Она не смогла вспомнить. Похож на хорька.

– Пошлите его к черту.

– Это невозможно…

Хорек испуганно обернулся.

– Почему?

– Я уже здесь.

На балкон вышел генерал. Крупный, сухой, высокий. Подстриженные усы лихо заворачиваются вверх. Короткие седые волосы, горбатый острый нос. Ни дать ни взять Кларк Гейбл. Если бы не сабельный шрам через левую щеку.

– Сеньора!

Короткий поклон и щелчок каблуками. Мундир сидит как влитой, ни складочки лишней. Изабелла с раздражением подумала, что не может ни к чему прицепиться. Одет почти идеально… Почти – только потому, что вдова президента ненавидела военную форму.

– Врываетесь без приглашения, генерал?

– Другого способа я не вижу. Мое прошение об аудиенции остается без ответа третий раз.

– Разве?

– Тот лепет, которым меня кормит ваша канцелярия, я не рассматриваю в качестве ответа.

Изабелла замолчала и отвернулась.

Видела встал рядом, окинул город взглядом. Площадь перед президентским дворцом. Открытая, неуютная, такую легко запереть пулеметным огнем. К дворцу и близко не подойдешь. Дальше – улицы, дома. Высотки. Плацдармы. Рубежи. Корпуса. Объекты. Закатное солнце делало город опасным, переменчивым. Удлиняло черные тени, словно специально маскируя удобные огневые точки. Хороший город. Генерал любил его. Как любят старый, надежный и испытанный полигон.

– Я знаю, как вы относитесь к военным, сеньора. И не стал бы портить вам и себе замечательный вечер.

– Если бы не что?..

– Вы и сами прекрасно знаете. Объяснение моему появлению в ваших покоях можно уложить в одно слово.

Изабелла даже не пошевелилась.

– Это слово – Аргентина.

– А я думала – деньги…

Шрам на лице Виделы дернулся, будто живой.

– Насколько я знаю, бюджет на этот год уже утвержден и беседовать с вами о его пересмотре бесполезно. На нужды армии выделено…

– Сколько необходимо! – Изабелла подошла к перилам и стукнула по холодному мрамору кулачком.

Генерал поправил усы и промолчал. Первой не выдержала вдова президента:

– Если вы пришли клянчить у меня не денег, то чего же?

– Я оставлю без внимания ваш тон и скажу просто: страна находится на грани развала. Вы упустили бразды правления из своих рук, да, если быть откровенным, никогда их и не держали как следует…

– Ха! А вы, стало быть, знаете, как их нужно держать?!

– Это не важно. Имеет значение только то, что вот-вот произойдет переворот. И я ничем не смогу помочь законной власти.

– У меня есть гвардия и полиция. Армия – это… в лучшем случае пережиток. А в худшем…

– Либеральные бредни! – От такого рыка президентские телохранители вздрогнули и едва не вытянулись по стойке смирно. – Не более чем вздор! Когда марксисты придут к власти, поверьте мне, вам будет не до смеха. Если вы не можете навести порядок в стране, то найдутся силы, которые готовы воспользоваться этим.

– Неужели я уже назначила вас шефом тайной полиции? – Изабелла всплеснула руками. – Как же я не углядела такой талант сразу?! Мои донесения…

– Вранье, от первого до последнего слова…

– Не нужно делать из меня дурочку! Не забывайте, с кем вы разговариваете, наконец! – Она в ярости обернулась к Виделе. Тот спокойно смотрел ей в глаза. – Что вы принесли, генерал? Я вижу, у вас бумаги…

– Прошу.

Изабелла приняла из рук Виделы толстую кожаную папку.

– Очередной ультиматум?

– Скорее соображения по выходу из кризиса.

Она криво усмехнулась и сказала тихо:

– Очередной ультиматум… Я уже читала что-то подобное. Вчера мне принесли «соображения» от профсоюзов… Позавчера от комитета национальной гвардии… Да-да, не удивляйтесь, генерал, комитета! Так и сказали… До этого меня завалила бумагами тайная полиция. Просто странно, что в стране столько умных людей, а толку от них никакого нет… И все, буквально все знают, что мне делать. Этого не знаю только я. – Она взвесила в руке папку генерала. – Ваш труд наиболее весом. – Изабелла положила бумаги на край балкона. – Вы простите меня, генерал. Я вспылила и наорала на вас зря. Это просто нервы и тяжелый день. Несколько дней. Много-много тяжелых дней. Я понимаю, что происходит в стране, генерал… Но что я могу сделать? Лишить их, – она махнула на город, где уже зажглись вечерние огни, – свободы?