Лики времени - Людмила Уварова

— Знаю, знаю, — досадливо перебил Славик. — Вела, следила, учила, за ручку водила, все знакомо, все с начала до конца! О, как это все мне надоело! Как обрыдло, если бы ты знала, дорогая моя мамочка!

Это было так странно, так непохоже на Славика, что Светлане казалось, она ослышалась, не так что-то поняла, он совсем, совсем не то сказал, а ей что-то такое почудилось…

Он поймал ее недоуменный, почти испуганный взгляд, мгновенно опомнился, заулыбался, карие бархатные глаза налились теплым, греющим блеском. Вскочил, обнял мать, приподнял ее, закружился с нею по комнате.

— Мамулик мой дорогой, — напевал Славик, искоса поводя глазом в сторону Светланы. — Золотой мой.

Мать засмеялась, и Светлана не выдержала, тоже засмеялась. Мир был таким образом восстановлен.

К тому же Славику не пришлось возиться со своей старой учительницей: отец Светланы воспользовался некоторыми связями и устроил учительницу без особых хлопот в институт гастроэнтерологии.

Потом было лето, каникулы, предстояла поездка на курорт, Славик мечтал о Кавказе, походить по горам, покупаться досыта в Черном море, но сначала надо было отправиться со стройотрядом на Байкал. Славик первым ратовал за поездку всем курсом, но Светлане сказал:

— Мы с тобой как-нибудь отвертимся, беру это на себя…

— Не бери, — возразила Светлана. — Не надо!

— Почему не надо? — спросил Славик. — Тебе что, охота отдаться на съедение комарам на берегу голубого чудо-озера Байкала?

— Как все, так и я, — ответила Светлана и словно впервые увидела, как быстро погасли карие ласковые глаза, внезапно стали холодными, колючими.

Однако он быстренько сообразил, что Светлану не сдвинешь с места, как решила, так и будет. И он начал засыпать ее словами, которые уже не раз приходилось слышать:

— Солнышко! Как я устал, если бы ты знала! Все для всех, словно Фигаро, все и всегда для всех, о себе не думаю, даже о тебе, мой золотой, мой любименький, иногда забываю в этой ужасной круговерти…

Они отправились со стройотрядом на Байкал, а спустя полтора месяца поехали в Пицунду, отец Светланы достал им две путевки в пансионат, и они там провели двадцать четыре дня сплошной радости, безделья и бездумья…

Как-то они отправились на Ленинский проспект навестить своих сокурсников, которые жили в общежитии. Один из студентов, Сережа Карасиков, поразительно красивый, запросто пленявший всех и обладавший отличным басом, заявил во всеуслышание:

— А ты, Славик, грамотно устроился, лучше и не придумать!

Славик бледно улыбнулся.

— Чем же я, Сереженька, мой дорогой, грамотно устроился?

— А чем плохо? — пробасил Сережа. — Оторвал себе жену что надо, умницу, с квартирой, с обеспеченными родителями, небось теперь не думаешь, как дотянуть от стипендии до стипендии, как мы, грешные?

— Перестань, милый мой, — умильно произнес Славик. — У каждого имеются свои проблемы, у тебя одни трудности, у меня, поверь, другие. Разве не так, Светик, скажи хотя бы ты?

— Нет, не так, — спокойно ответила Светлана, — у тебя, как и у меня, трудностей куда как меньше, чем у ребят…

И вновь увидела: похолодели, стали почти ледяными только что излучавшие тепло и свет карие Славикины глаза…

Иногда он говорил ей:

— Какая ты у меня красивая…

— Неправда, — возражала Светлана. — И совсем некрасивая, я не в маму, а в папу, папа никогда не был красивый…

— Нет, ты красивая, — упрямо утверждал он.

Но она, нисколько не польщенная, говорила:

— Перестань, что я себя — в зеркало, что ли, не вижу?

Он любил жаловаться на все, на нехватку времени, на какие-то сложные, одолевавшие его проблемы, на плохую память, на внезапные хвори, обрушившиеся на него, позднее она поняла, он жаловался потому, что боялся чужой зависти. Как-то, в минуту откровенности, признался:

— У меня была бабушка, мудрейшая женщина, она всегда говорила: никогда не раздражай завистников, ведь все люди — завистники в той или иной мере, лучше прибедняться, чем хвастаться…

Когда он жаловался кому-то в институте: «До того устал, верчусь день-деньской, ребята, теперь даже бессонница появилась, боли в сердце стали мучить. С чего бы это?», — ей невольно вспоминались слова его бабушки, должно быть, принятые им на вооружение: лучше прибедняться, чем хвастаться…

Учился он спустя рукава. Не переставал досаждать жалобами педагогам, деканату, руководству факультетом:

— Общественная работа заедает, ни днем, ни ночью ни минуты отдыха!

Наверное, жалея его, снисходя к его занятости на ниве общественной деятельности, педагоги ставили ему приличные отметки и не придирались во время сессий.

— Я бы тебе советовала поменьше заниматься тем, чем не нужно, лучше подучи то, что следует, — не раз говорила Светлана, учившаяся, пожалуй, лучше всех на факультете.

Ей вспомнилось: однажды в их университетский клуб приехали артисты Москонцерта на праздничный вечер. Светлану выбрали ведущей. Она была все время рядом с артистами за кулисами, видела, как один из них ругался, негодовал, склочничал, но вот его выход, и он преображался, куда что девалось, нет в помине и тени недавнего раздражения, полная метаморфоза, сияющие глаза, ослепительная улыбка.

Вот таким, для нее становилось все яснее, был и Славик, фальшивый, деланный, привыкший постоянно лицедействовать и, в сущности, никем не распознанный…

А потом произошел один случай, вроде бы не очень значительный, но в конечном счете определивший конец их семейной жизни.

Сережа Карасиков отличался не только красотой, но и крайне непостоянным, любвеобильным сердцем. Пожалуй, трудно было отыскать на факультете девушку, которую Сережа хотя бы ненадолго не одарил своим вниманием. Но в последние полтора, что ли, года у него была крепкая любовь с Таней Евсеевой, хорошенькой, кудрявой, зеленоглазой толстушкой, без памяти влюбленной в него. Все ожидали, что они в конце концов поженятся, ведь Сережа вроде бы, кажется, остановил свой выбор на ней.

Но как-то Светлана и Славик увидели в кино Сережу совсем с другой девицей. Стильная, длинноногая, с длинными загадочными глазами, модно одетая, она казалась намного интереснее простушки Тани. После окончания сеанса Светлана сказала:

— Жаль Таню — видно, у него это что-то новое…

— Не что-то, а сама видела: кто-то, — резонно возразил Славик.

— Надо бы поговорить с Сережей, — предложила Светлана. — Если бы ты поговорил с ним?

— О чем? — спросил Славик. — О чем я должен говорить с ним?

— Обо всем, — отрезала Светлана. — О том, что Таня любит его, что, если он от нее отвернется, он убьет ее, в общем, сам знаешь, как следует говорить в подобных случаях…

— Я не буду вмешиваться, — сказал Славик.

Светлана удивилась:

— Почему? Почему ты не хочешь вмешаться, в конце концов, ты же наш комсомольский секретарь!

— Да, секретарь, но не нянька, не гувернантка, не папа с мамой, Сережа парень достаточно взрослый, у самого мозги есть, пусть сам решает свои дела…

— Я позову их к нам на дачу, — решила Светлана. — Пусть приедут, побудут у нас хотя бы день, побродим вместе, поболтаем, может быть, он разговорится, и мы сумеем как-то убедить его, и он поймет…

Она не договорила, Славик бесцеремонно прервал ее:

— Не говори ерунды! Побродим, погуляем, как будто бы можно исправить то, что уже безнадежно испорчено!

— А ты уверен, что все уже безнадежно испорчено?

— Я знаю Сережку, знаю его психологию, поверь, это — начало конца, и знаешь, что я тебе скажу?

Славик расширил свои бархатные глаза.

— Надо, напротив, стараться отдалиться от Тани, быть как можно дальше от нее, чтобы тогда, когда он от нее окончательно отвалится, ей не было бы так больно, потому что мы отвалились раньше, и, таким образом, второй удар ей будет уже не так трудно перенести…

Светлана взглянула на Славика. Такой же, как всегда, ласковый, умильно улыбающийся, нежный. И как это она раньше не сумела разглядеть за этой внешне пристойной вывеской грубый лик законченного эгоиста? Почему на нее обрушилась непозволительная слепота? Как же продолжать жить с ним дальше?..

Так думала Светлана, а Славик в это же самое время привычно ласково улыбался и тоже, наверное, думал о чем-то своем.

Они разошлись довольно легко, безболезненно. Правда, он поначалу не желал верить, что это конец, пытался уговаривать:

— Свет, девочка, да что ты, не решай сгоряча! После будешь жалеть, уверяю тебя…

Но Светлана стояла на своем. Славик переехал обратно в общежитие. В семье Светланы никто не обсуждал ее поступок, раз так решила, значит, так тому и быть.

Она, никому не признаваясь, еще долго страдала, не спала ночами, иной раз, вставая утром, решала: сегодня же пойти к нему, больше так нельзя, он был прав, она, конечно, жалеет о том, что сделала. И все же ни разу не подошла, не помирилась.