До конца своих дней - Барбара Бенедикт

Жизнь похожа на реку, решила Гинни. Плывешь себе по течению, и кажется, что все благополучно, ан глянь – свернул не в ту протоку и оказался в незнакомых рукавах дельты. У Гинни было ощущение, что сама она плывет по узкому, заросшему ряской рукаву и вот-вот попадет в болото нежелательных сюрпризов. Ей хотелось, чтобы все было по-прежнему, но вот пожалуйста – дядя Джервис носит на поясе фляжку и плохо держится на ногах уже в десять часов утра. А Эдита-Энн строит глазки Лансу, и, что самое ужасное, он ей в этом потворствует!

Скорее бы приехать в уютный родной Розленд!

– А, вот ты где, – раздался у нее за спиной голос Ланса. Он подошел и встал рядом с ней у борта. Гинни совсем испеклась в своем шерстяном платье, и ее разозлило, что Лансу, видимо, совсем не жарко и что у него такой самоуверенный вид. На нем была накрахмаленная белая рубашка и костюм из льняной ткани, его сапоги были начищены до блеска, а в руке он держал соломенную шляпу. Прямо воплощение холеного плантатора. Даже волосы аккуратно лежат на голове, не поддаваясь порывам речного ветерка.

– Гинни, дорогая, что это ты так тяжело вздыхаешь? Она попыталась улыбнуться, но ей было ужасно жаль себя.

– А тебя никогда не пугает мысль о будущем, Ланс? Он нахмурился.

– Ну знаешь, Гинни, если ты будешь упорствовать в своей меланхолии, я лучше пойду поговорю с твоей кузиной.

Гинни постаралась сдержать вспышку гнева.

– Я вовсе не упорствую в меланхолии, просто смотрю на новые дома и вижу, как много изменилось за то время, что меня здесь не было.

– Извини, дорогая, но, когда убегаешь из родного гнезда, этого надо ожидать.

– Вовсе я не убегала, – взъерошилась Гинни. – Родители требовали, чтобы я поехала в Бостон. А когда мама... – У нее встал клубок в горле. – Ты же знаешь, что у меня не оставалось выбора.

Ланс пожал плечами.

– Я одно только знаю, мы должны были пожениться, а вместо этого я тут ждал тебя пять долгих лет, один-одинешенек, не зная, увижу ли тебя когда-нибудь.

Вместо того чтобы порадовать Гинни – ведь она так хотела их услышать, – эти слова почему-то вызвали у нее только раздражение.

– А откуда мне было знать, что ты меня ждешь? Я считала, что ты и думать про меня забыл.

– Это обидно слышать. – Ланс отвернулся и стал смотреть на воду. – Неужели я мог забыть нашу клятву никогда не расставаться?

Гинни смотрела на его мрачный профиль, вспоминая клятву... и еще кое-что.

– Но ты же уехал из Нового Орлеана, как только папа отказал тебе. Это я сидела и ждала одна-одинешенька, уверенная, что ты махнул на меня рукой.

Он повернулся к ней.

– Ну что ты, дорогая, откуда такие мысли?

– Все говорили, что ты не можешь себе позволить жениться на бесприданнице.

– Если бы приданое имело для меня такое значение, зачем бы я ждал тебя все эти годы? Я сто раз мог найти богатую невесту, но я ждал свою Гиневру-Элизабет, надеясь, что когда-нибудь она вернется домой. Ко мне.

– Ну вот я и вернулась, Ланс.

Он смотрел на нее именно таким страстным взглядом, о каком она мечтала. «Перестань осторожничать, – мысленно взмолилась Гинни, – обними меня и разгони поцелуями все мои страхи и сомнения».

Но Ланс только вздохнул и взял ее за руки.

– А теперь, когда ты вернулась, я постараюсь получить согласие твоего отца. Надо только набраться терпения. В конце концов он согласится на наш брак.

Гинни смотрела на Ланса, но ей виделось другое лицо, красивое властное лицо человека, поцелуй которого она не могла забыть. Этот «пират», может быть, груб и неотесан, но он знает, чего хочет, и умеет добиваться своего. Если бы он решил на ней жениться, он бы так и сделал, и папа никак не смог бы этому помешать.

Какой вздор ей мерещится! Она ему вовсе не нужна. Ведь он ясно дал ей понять, что считает ее дурочкой.

– Ты увидишь, что твой отец тоже сильно изменился, – сказал Ланс, прерывая ход ее мыслей. – И взгляды его за это время тоже изменились.

Что он этим хочет сказать? Но Гинни не успела потребовать разъяснения – к ним подплыла Эдита-Энн, крутя на плече зонтик от солнца. Ей тоже, видимо, не было жарко в серебристо-голубом льняном платье. Рядом с ней Гинни почувствовала себя бедно одетой дурнушкой. «Подожди же, – подумала она, – вот приедем в Розленд, и папа позаботится, чтобы у меня все было».

– Скоро остановка в Белль-Оукс, – сказала Эдита-Энн и тронула Ланса за руку. – Твоя мама, наверно, будет рада, что ты вернулся домой. А нам будет очень тебя не хватать.

Ланс широко улыбнулся.

– Надеюсь, ты это говоришь искренно, потому что я вовсе не собираюсь сходить на берег в Белль-Оукс. Твой отец пригласил меня поужинать в Розленде. Разве я мог ему отказать? Не каждый день человеку выпадает счастье сопровождать сразу двух очаровательных дам.

Хотя Ланс улыбался им обеим, Эдита-Энн сделала вид, что его слова предназначены ей одной. Гинни было противно смотреть, как ее кузина строит глазки Лансу. В другое время она бы ей этого не спустила, но сейчас ей было слишком жарко и она слишком устала, чтобы бороться с ней за внимание Ланса.

«Это все от жары, – сказала она себе. – После прохлады Бостона трудно приспособиться к палящему солнцу Луизианы. Вот надену легкое платье, из тех что носила раньше, – а ее ждет полный шкаф платьев из хлопка и муслина, – тогда тоже начну строить глазки».

Она вздохнула при мысли о Розленде. Как давно она его не видела! Гинни вспомнила счастливое время, когда мама еще была жива. Какие они устраивали праздники! Дом освещали тысячи свечей, и приезжавшие по реке гости говорили, что он сверкает, как хрустальный дворец.

Даже на следующее утро, когда свечи были погашены, а гости еще лежали в постелях, дом все равно казался Гинни сказочным дворцом. Такое величественное здание с такими стройными колоннами казалось ей достойным королевской семьи. Королем был папа, мама была королевой, а Гинни всегда была и будет их драгоценной любимой принцессой.

Гинни представила себе возвращение домой. Еще рано, и свечи зажигать не будут, но ее умница папа придумает, как отметить возвращение дочери. Она наверняка увидит на пристани его высокую прямую фигуру. Он будет сгорать от нетерпения обнять любимую дочь И всю дорогу до дома будет рассказывать ей о своих планах. Вечером в честь ее приезда он, конечно, даст бал, на котором она появится в таком красивом и дорогом новом платье, что все девчонки умрут от зависти.

Когда они подойдут к дому, папа хлопнет в ладоши, и наружу высалят слуги и будут ее приветствовать веселым гомоном. Папа со снисходительной улыбкой прикажет им отнести наверх ее сундуки – ну не сундуки, так саквояж – и проводить ее в ее комнату, чтобы она могла отдохнуть перед ужином.