Сын лейтенанта Шмидта - Святослав Сахарнов

— Вторая квартира и снова четвероногий друг, — удивился Николай. — Помогает в творчестве? Ваш сосед наверху, кажется, без ума от породистых собак. Мой приятель в Ростове как-то повесил объявление «Вязка кобелей». Так что вы думаете? Понесли шерсть и мулине со всего города. Решили, что он делает объемные игрушки.

— Паскин и подсунул, — поэт взял на руки розовое чудо и уселся с ним в ветхое с резными подлокотниками кресло, стоявшее посреди комнаты. — Уверял, что это таиландский пудель персикового окраса, а оказалась беспородная дворняга. Хуже всего, что она крашеная, а краску никак не отмыть.

Председатель подошел к окну и, лизнув палец, провел им по стеклу. За пальцем побежала прозрачная дорожка.

— Прежде чем мыть собак, надо мыть окна, — наставительно сказал глава правления. — Костыли откуда? — Он с интересом разглядывал щит с путейским инвентарем.

Стихотворец по-собачьи вздохнул:

— Память. Великие стройки века. Раньше при сбойке пути обязательно требовался поэт. Серебряное звено, последний удар молотка, тебе вручают костыль и жмут руку.

— Много набрали, — с завистью сказал Николай. — А это что за дерматин и войлок? Собираетесь обивать дверь?

— Да так, — уклонился от ответа поэт. — На всякий случай. Паскинская собака ночью лает. А на днях его Ларка в мусоропровод вылила банку килек, — сварливо добавил он. — Зажрался собаковод… Между прочим, у меня на днях будет выступление. Дом князя Юсупова. Приходите, буду читать стихи. Деньги даже обещали заплатить.

— Непременно приду.

Пообещав это, председатель покинул квартиру.

Решив посмотреть, что представляет собой еще одна жена Паскина, он направился к ней.

Дверь квартиры оказалась незапертой. Постучав, Николай вошел и, вздрогнув, остановился: в комнате, под потолком на крючке от люстры висела, в петле молодая женщина. Синий рот и рассыпанные по лицу волосы не оставляли сомнения — повешенная была мертва. За столом сидела другая — пожилая, и, как показалось председателю, потерявшая от горя рассудок. Вместо того чтобы рыдать, она механическими движениями терла на дырчатой жестянке похожую на козий язык морковку.

Опасливо посматривая на покойницу, председатель на цыпочках обошел стол.

— Какое несчастье, — вполголоса произнес он. — Что же вы не сообщили мне? Милиция и морг знают?

— При чем тут морг? — с неудовольствием ответила хозяйка, перестала строгать морковку и поднялась со стула. — Виси спокойно, я помою руки.

Не успел ошеломленный председатель понять, что последние слова адресованы не ему, как повешенная облизнула губы, отбросила волосы со лба и недовольно спросила:

— Мама, мне долго еще болтаться?

— Не могла же я бросить работу. Я схожу на кухню. Мужчина, помогите ей. Вы умеете вынимать из петли?

Поняв, что никакой драмы тут нет, Николай заговорил весело:

— Не приходилось. Моего деда когда-то повесили петлюровцы, но, сами понимаете, вынимал его не я. Думаю, справлюсь.

— Обнимите меня за бедра, — скомандовала повешенная. — Найдите кожаный воротник, снимите с крючков петлю, опускайте, только не вздумайте меня бросить.

Едва ноги жертвы коснулись пола, как она, вскрикнув: «Мама, Задунайский сойдет с ума!» — убежала в соседнюю комнату.

— Разве это жизнь, это же ужас, — вернувшись, тут же начала жаловаться вторая Паскина. — Раньше девушка кончала театральный институт и играла свинарку. Чистая хорошая работа. А теперь… Создали «Русский триллер», и пожалуйста — то она в петле, то ее режут на куски, то она лежит в гробу. Приличной работы нет. А где репетировать? Театр без своего помещения, приходится дома. Скажите спасибо, что у девочки есть хотя бы эта роль. Сначала ее вешают, а потом пытают паяльной лампой.

— Веселенькая пьеска, — согласился Николай. — Главное, чтобы они не сожгли сцену. Конечно, Смоктуновскому было легче, сыграл князя Мышкина, и тут же орден и приглашение во МХАТ. Интересно, когда пытают лампой, это очень больно?

— Карпентеру сожгли волосы на груди. Горел, как Наполеон.

— Мама, я пошла!

За повешенной с грохотом захлопнулась дверь.

— Как у вас батареи парового отопления, почему задолженность по квартплате? — сурово спросил Николай, осматривая комнату.

— Марго, гадюка, нажаловалась? Хорошо, я скажу Паскину, он заплатит. Отчего вы не хотите посмотреть всю квартиру? Все разваливается, — она провела председателя в грязную кухню. — Одно хорошо — старые стены. Раньше-таки строили. Сейчас пошла мода на старину. Недавно моя Дорик была в компании — два потомственных дворянина: один ротмистр, другой князь. Князь служит в морском регистре, сверлит дырки в корабельных котлах, а ротмистр выращивает помидоры на минеральной вате. Сейчас все хотят иметь в своей родословной дворян. У Паскина был редактор-еврей, так он купил такие бумаги, что выходило — он прямой потомок обер-прокурора Победоносцева. Потом выяснилось, что Победоносцев антисемит. У вас в роду тоже были дворяне?..

— А как же. Польская шляхта, частично албанские беи. Прадед служил у адмирала Нахимова вестовым. Скажите, а правда, что во время революции тут жила молодая чета, Фандерфлиты, и что она последней покинула дом?

— Мне да не знать! Конечно. Юная пара, возраста Дорочки. Их хорошо помнила Крандылевская. Старуха жила надо мной, не так давно съехала. Про этих молодых рассказывали: напротив дома солдаты с красными лентами устанавливают пулеметы, а они жгут любовные письма и зашивают в нижнее белье бриллианты.

— Говорите, Крандылевская? Недавно съехала? Любопытно, где же она теперь?

Но Паскина вместо ответа пожаловалась:

— Можете себе представить: теперь в ее комнату должен въехать саксофонист. Я заранее больна. Нашла с кем меняться, дура. Все саксофонисты гетеросексуалы. Слава богу, он уже четвертый месяц на гастролях в Румынии. Можно подумать, что там нет своих саксофонистов.

— Сколько угодно, — заверил Николай. — Саксофоны на каждом углу… Так все-таки, что за обмен? Надеюсь, в пределах города?

— Как бы не так! Заозерск. У Фандерфлитов там был дом, подаренный дядей. Они несколько раз приглашали на лето погостить к себе Крандылевских, и тем очень понравилось — сосны, гранит, прозрачная вода. А по- моему, там собачья холодина. Все-таки север.

— Крандылевская сказала что-нибудь при отъезде?

— Рада покинуть ваш гадючник, вот что она сказала.

— Адрес в Заозерске, случайно, не оставила?

— Зачем он мне? И потом, мы не были уж так близки.

«Отлично! — подумал Николай, покидая квартиру. — Заозерск, Крандылевская, старуху найти будет не трудно».

Последний, в чью дверь постучался в этот день председатель правления, был живший на первом этаже в четвертой квартире Шпенглер.

На звонок и на стук квартира ответила молчанием.

Вернувшись к себе, председатель сообщил дворнику и слесарю-референту свои впечатления о жильцах.

— Занятный домишко. Ни в одной квартире не стучат машинки «Оптима» и не светятся экраны Пи-Си… Никто не торопится рифмовать и не строчит «Кибитка ехала по узкой дороге». Занимаются чем угодно, только не литературой… Но пора за дело. Сегодня же поговорю с кем-нибудь из владельцев авто. Царские Пруды ждут нас!

Глава одиннадцатая ДОМ В ЦАРСКИХ ПРУДАХ

По комнате критика гуляли пришедшие с севера сквознячки. Дверь на балкон была открытой. На балконе висели собственноручно выстиранные хозяином трусы в дамский горошек.

— Есть предложение, даже, если хотите, просьба, — председатель правления с наигранной ласковостью посмотрел на литератора. — Что, если прокатиться всем миром за город? Небольшая деловая поездка в целях приобщения провинциалов к достопримечательностям бывшей столицы. Парки, дворцы, купальные кабинки на пляжах. Вознаграждение гарантируется.

Малоземельский вздохнул:

— Не могу, занят. Небольшое выступление в литературном архиве. Консультация — кому что можно продать. Американцы скупают документы мешками. Милые девочки, хранительницы драгоценных свидетельств прошлого. Когда был у них прошлый раз, показали подборку писем, которые поэт революции писал из Парижа жене: «Лифчик подобрал. Целую Монмартра. Вовик». Есть и просто уникальные экспонаты, например — носовой платок поэтессы Миры Лохвицкой, или кусок газеты с отпечатком каблука академика Тимирязева. Жалуются — все разобрать не доходят руки. Кстати, упомянули и наш архив.

— Что значит наш? — удивился Николай. — Нашего дома?

— Он самый. Помните, я рассказывал про писательскую коммуну? Так вот, у коммунны был архив. Его завели в двадцатых годах. Есть даже письма Фаберже и его родственников.

— Любопытно… А вот вы как-то сказали про себя — литературный пеон. Это что — правка чужих рукописей?