Дух свободы - Александр Верт

Мимо продолжали ходить люди. Родители с детьми, пожилая пара, целое семейство из трех поколений. Мимо неспешно прошел мужчина с какой-то палкой, на которой как-то крепилась коробка с надписью:

«Белорусы, помните! Сначала убираем Лукашенко, потом – картошку. Каждому овощу свой срок».

Руслан на это одобрительно кивнул. Катя попросила мужчину притормозить, чтобы сделать кадр, как всегда, для Вити, потому что он бы оценил, а все остальные решили устроиться получше на траве.

Артур тоже лег, осторожно вытягивая ноги, Маша, сняв все же халат – и жарко и испачкать не хочется – прилегла рядом и осторожно положила голову ему на плечо, но он сам притянул ее ближе, чтобы она оказалась у него на груди, еще и обнял, накрывая гипсом почти как щитом.

Катя уложила флаг на траву и легла с ним рядом, явно считая, что на флаге лежать совсем нельзя. Инна, спрятав халат, устроилась возле Ивана. Удочка с флагом перешла Кириллу, который предпочел сидеть и смотреть на людское море впереди, на друзей, лежавших в траве, на блики солнца, пробивающиеся сквозь листву, и даже говорить ничего не надо было, просто молчать и чувствовать, пока не появится то, что по-настоящему хочется сказать, и в Кирилле оно поднялось.

– А ведь я хотел уехать из страны, – признался он.

– Не ты один, – согласилась Инна. – Я вон польский активно учила…

– Это потому, что ты польская шпионка, – рассмеялся Сергей.

– Молчи, несостоявшийся беженец в Канаду, – рассмеялась Инна в ответ.

– Главное, что теперь никуда не хочется уезжать, – признавался Кирилл. – Мне просто всегда было сложно и как-то неуютно, вечно чувство, что ты работаешь не на результат, а на отчет, и всем как-то все равно, что на самом деле, главное бумажка, главное, чтобы все сошлось по бумажным циферкам, а остальное…

– И кто не согласен – уволен, – согласился Руслан.

– Потому что безработные тунеядцы, – напомнил Сергей.

– Овцы и проститутки, – добавила Инна.

– Вам, проституткам, за это хотя бы платят, – смеялся Сергей.

– Вам, координаторам, вроде как, тоже.

– Да ну вас, – отмахнулся Кирилл, понимая, что эти шутники не позволят ему высказаться, но его неожиданно понял Артур.

– Не ты первый, не ты последний, – сказал он. – Очень многие ощутили, что дело не в них, а в системе, найдя единомышленников здесь на улице.

– Многие решились сказать, что у нас страна лживых цифр и неправильных отчетов, – согласилась Инна. – В медицине так точно, мы же даже историю болезни пишем для прокурора, а не для коллег.

– И все бы ничего, – сказал Руслан, хмурясь, – но прямо сейчас они мерзким образом игнорируют простой запрос общества: кто будет отвечать за насилие над людьми?

– Так никто не хочет вообще насилие признавать, дескать, само рассосется…

– Инвалидности у пострадавших точно не рассосутся, – вздохнула Инна.

– Так это и бесит, – вырвавшись из объятий, воскликнула Маша. – Я хочу, чтобы в мою страну вернулся здравый смысл! Потому что я больше не могу видеть своими глазами одно, а слушать совершенно другое, не могу!

– Никто не может, – согласился Сергей. – Вот они все тоже не могут, – сказал он, указывая на толпу впереди, а та внезапно взревела радостным криком.

– Что там происходит? – спросила Инна, дернувшись к Руслану, что все еще пытался добиться новостей.

– Не знаю, наверно, Колесникова приехала, связи совсем нет.

– О, а мне отец звонит, – сказал при этом Кирилл и, отдав флаг Сергею, стал искать наушники, чтобы хоть что-то услышать. – Да, – попытался ответить он без наушников, но ничего не смог разобрать, вокруг было слишком много людей и отойти от всех было просто невозможно, пришлось так и сказать: – Подожди, ничего не слышу, – а уже с наушниками повторить: – Да.

– Я тоже плохо тебя слышу, но мы с мамой здесь в сквере, видим стелу.

– Мы тоже тут.

– Подойдете с Машей? Вот у нас тут недалеко беседка с ангелами[72], идем к ней.

– Да, сейчас… Маш!

– Чего?

– Пошли покажемся родителям.

– Кстати, тут мелькнула новость, что в город едут автозаки, – сообщил Руслан, прорвавшийся в интернет. – И да, Колесникова на стеле, а через полчаса мы начинаем движение по проспекту Победителей, мимо площади Свободы, до проспекта, а там к площади Независимости. Все пойдут?

– Все, иначе чего мы пришли? – спросил Сергей, а Артур поднялся вместе с Машей.

– Я с вами, – сказал он, а Маша хоть и хотела возразить, но не стала, рано или поздно неловкое знакомство все равно бы состоялось, просто ей было страшно: отец ведь не мама, неизвестно, что он скажет при виде Артура, безработного и уже наверняка отвергнутого режимом, с двумя-то задержаниями за лето, а от отца Маша ждала консерватизма даже в этом, но тот встретил их добродушно, вместе со своими друзьями.

– Так ты и есть Артур. Уже наслышан от супруги, – сказал он и быстрее, чем растерянный молодой человек сообразил, что тут мизинец не протянешь для символического рукопожатия, сам уверенно перехватил руку Артура, положив свою на гипс там, где должно было быть запястье. – Не волнуйся, прорвемся как-нибудь.

– Спасибо, – сказал Артур, все же пожалев, что не взял с собой удочку, но рука Маши, сжавшая ладонь, все же сработала успокаивающе. Только погладив его руку и дождавшись, пока он расслабится, она, прошептав ему на ухо пару добрых слов, поспешила к матери, застывшей в центре беседки с ангелами. Говорят, если стать внутри и загадать желание, оно непременно исполнится.

Подойдя к женщине, Маша коснулась ее руки, а та, открыв глаза, грустно улыбнулась.

«Господи, если ты есть, останови это как можно скорее, иначе зачем ты вообще нужен?» – подумала Маша, стараясь улыбаться матери, а потом вывела ее к мужчинам, которые снова говорили о политике.

– Он пугал нас девяностыми[73], вот он и устроил девяностые, – сурово говорил отец.

– Ну уж нет, – возражал его друг. – Это не девяностые, потому что в девяностые ничего не было, но я не боялся отпустить жену