Memento - Радек Йон

Приехали. Влип по самые уши.

Прямо с вокзала на дискотеку.

Жизнь начинается! Найти Еву.

За эти два года тут все здорово изменилось. Стало шикарнее. Вместо плакатов на стенах деревянные панели. Доходы растут. А еще какие перемены? У стойки бара старый знакомый, диск-жокей с пробивающейся лысиной.

За тем же столом, как когда-то, Зденек и Даша с кем-то новым. Павел исчез? Где Ева? Вдруг встречу Рихарда? Об этом я как-то не подумал.

— Возвращение блудного сына? — улыбается Зденек.

— Прямо из армии, — говорит Михал. Не стоит вспоминать свою героическую эпопею у Аполлинара. Все равно Ева наверняка протрепалась. Если она тоже не исчезла. Только куда?

— Очень кстати, — объявляет Даша. — Мы отмечаем последний день в Праге. Это Петр, — представляет она своего приятеля.

— Как это? — спрашивает Михал.

— Уезжаем. На одну горную турбазу. Завязываем.

А как же Павел, подумал Михал. Она ведь с Павлом хороводилась.

— Что будешь? — опередила Даша.

— У меня есть деньги.

— Я спрашиваю, что ты будешь. Мамашка подкинула мне пару тысяч на обзаведение.

— Значит, твои уже вернулись?

— Ну да. И тут же в штаны наложили, как бы я им карьеру не испортила. На дух меня не выносят. Вот мы и подаемся отсюда.

— Пожалуй, закажу колу, — сказал. Михал.

— Все еще скепси-кола? — улыбнулся Зденек. — Ходили слухи, будто ты завязал с кайфом и перешел на алкоголь.

Михал покачал головой.

— Треп. А где Ева? — решился он наконец.

— Она боится. Ее… — Зденек замялся.

— Что «ее»? — рявкнул Михал.

— Ее парня тоже зацапали.

Снова от ревности скрутило желудок.

— Как Павла, — кивает Зденек на Дашу.

Похоже, ты прочитал мои мысли, мелькнуло у Михала.

— За что? — спросил он.

— Хранение наркотиков и что-то вроде тунеядства.

— Добро пожаловать, — как ни в чем не бывало улыбается Михалу Рихард.

Тебя тут только не хватало. Лишь теперь Михал понял, как ненавидит его.

Рихард спокойно усаживается за стол напротив Михала.

— Это Роман, — знакомит он с парнишкой, который подошел с ним откуда-то со стороны бара.

Или из туалета?

Черт возьми, сколько ему лет, гадает Михал. Шестнадцать? Кролик с вылупленными глазами.

— Ну, мне пора. Чао, — поднимается он.

— Постой, не ерунди. Мы только начинаем. — Даша схватила Михала за руку. — Найдется кое-что и для тебя…

Знали бы вы про мои запасы!

— Я еще дома не был. Счастливо оставаться, — сказал он.

Еще один побег, уже в дверях подумал Михал. Но прежде чем они закрылись, услышал заставку — начинался новый танец.

На улице ветер швырнул ему в лицо горсть пыли и листьев.

Михал вытирал слезящиеся глаза.

Клёво я отпраздновал свободу.

Окна квартиры, где два года назад жила Ева, темные, точно в склепе.

Дурак я, забыл спросить, вдруг она переехала, ругает себя Михал.

А если родители дома?

Но ведь за окнами темно.

Попытка не пытка. Он позвонил.

— Кто там? — Испуганный, почти детский голосок.

Боится милиции, осенило Михала.

— Младший сержант Отава.

Дверь мгновенно распахнулась.

— Михал! — Руки Евы обвивают его шею.

Будто ничего и не произошло за эти два года. Зачем же мне самому нарываться, если она не начинает первая?

— Как ваши? — успел спросить он. Ева в ответ покачала головой.

— Проходи…

И втащила Михала прямо в свою комнату.

— Мама на дежурстве? — снова спросил он.

— Она уже в больнице не работает.

— Почему?

— Перешла в медпункт. Вроде там больше времени на семью остается. Чтобы меня караулить, понятно?

— А где она сейчас? — недоумевает обалдевший от всего этого Михал.

— Пошла с Йозефом на танцы. Говорит, я ей трудно досталась, на развлечения времени не хватало, — улыбается Ева.

Кто это — Йозеф, собрался было спросить он, но едва раскрыл рот, как Ева приложила палец к его губам.

Ох уж эта Евина беззащитная улыбка. Не отдам ее никому! Такое чувство, точно и в самом деле не было этих двух лет разлуки. Острия грудей, костлявые бедра, талию двумя пальцами обхватить можно. Вот только прибавились точки уколов по линии вен. Да рубцы и шрамы от нарывов.

— Михал, — прошептала Ева, обняв его за плечи, когда он встал перед ней на колени. И вдруг расплакалась. Он поднял ее и перенес на кровать.

Да нет, не может она просто притворяться, что любит, убеждал себя Михал. В ладонях снова до боли родное тело. Только совсем исхудавшее. Он крепко обнял ее. Ева вскрикнула. Изогнувшись, рванулась навстречу заостренными бедрами, заметалась и вдруг рухнула на постель. Он чувствовал, как напряглись ее мускулы. Руки Евы обвили его плечи. Зубы вцепились в шею. И снова атака заостренных бедер. Михал отпрянул то ли от боли, то ли от предвкушения… И снова… Быть с ней теперь уже навсегда. Ни за что не позволить, чтобы ее обижали. Обнять и не отпускать.

Ему вдруг показалось, что они в бесконечно долгой и медленной судороге снова опускаются на простыню.

Пусть бы это длилось вечно!

— Я не могу дышать, Михал, — прошептала Ева.

Он сумел перекатиться на спину. Дышал глубоко и часто.

— Михал… Михал… Михал… — все повторяла Ева.

Любовь спустя почти два года, вдруг подумал он. А я ведь и не вспоминал об этом, с тех пор как снова раздобыл кайф.

— Знаешь, мне надо тебе кое-что рассказать, — прошептала Ева. — Помнишь, я жутко разозлилась на тебя из-за того врача. Ну и, когда ты уехал, начала со Стандой…

— Знаю, — перебил он. Ни к чему это теперь. По крайней мере сейчас. Не стоит портить первые чудесные мгновения на гражданке. Пусть за окном хоть конец света.

Ева снова прижалась к нему.

— Теперь мы всегда будем вместе, — сказал Михал.

Она улыбнулась.

— Я тоже успела побывать в психушке. Три месяца. А когда меня выпустили, всего три дня без кайфа выдержала.

Это что, предостережение?

— А сейчас? — спросил он.

— Кое-что осталось от Станды. Он хорошо припрятал. Нашли едва ли половину. — Ева вдруг приподнялась на локтях. — Я пробую постепенно уменьшать дозы, чтобы снова не потерять контроль.

— А когда кончится кайф?

Она пожала плечами.

— Опять стану покупать алнагон. Теперь его дают без рецепта, можно как-то перебиться.

Он вспомнил, что последний раз вмазался почти сутки назад, и до сих пор не хочется.

— Может, начнем новую жизнь, а, Ева?

Она притулилась к плечу Михала, поглаживая его волосы.

Разве можно было тогда представить, что хэппи-энд просто невозможен?

Пожалуй, не стоит пока хвастаться тем, что я привез из армии. Надо повременить. Она должна быть со мной ради меня, а не ради кайфа, запрятанного в камере хранения.

— Начну работать. Будем путешествовать. Хотя бы по Чехии. Куплю тебе все, что твоей душеньке угодно. Проигрыватель, пластинки, магнитофон, — вслух размечтался Михал. — Иной раз на выходные можно и вмазаться. Но не часто.

Мечты конца армейской службы. Удивительное дело, но тогда ему удалось полгода ширяться, и никто ничего не заметил.

— А что ты собираешься делать? — спросила Ева.

Все давно продумано. Только где ему было знать, что Ева снова легко и просто впишется в его расклад.

— Подумываю, не устроиться ли вагоновожатым. Со сверхурочными выходит не меньше трех тысяч в месяц.

— Тебе права не дадут, — скептически замечает Ева.

— Не бойся. Нужна чистая анкета, приличное здоровье, пройти какие-то психотесты и кончить курсы для водителей, всего восемь с половиной недель.

У Михала все и впрямь было давно продумано.

— Я летал на сверхзвуковых самолетах, а сын будет водить трамвай? Вот тебе и прогресс! — негодует отец.

— Важно то, что это достойная профессия. Наконец-то он у нас поумнел, правда? — улыбается Михалу мать. — Да оставь ты его в покое.

Мгновенно вступает в бой. Как всегда.

— Тоже мне, велика премудрость, — качает головой отец.

— Михал — взрослый человек. И вправе заниматься тем, чем сочтет нужным. Главное, что он вообще чего-то хочет… — Мать обнимает Михала, как маленького.

— Тебе всегда нравилось водить. Вспомни, как ты мечтал о мотоцикле. Помнишь?

Михал кивает. Скорее бы все это кончилось, так хочется сбежать к Еве.

Лицо отца — точно его смертельно обидели, и рядом умильное мамино.

Она снова обнимает Михала.

— Как же я боялась тогда, два года назад, за чтебя. А теперь ты наконец возмужал. И не обращай внимания на отца. Ему бы только поворчать, будь ты даже космонавтом.

Она повернулась к отцу:

— Когда-нибудь он сможет стать, ну, скажем, начальником Управления городского транспорта.

Жизненная философия, смахивающая на анекдот. Двадцать лет беспорочной службы — от машинистки до заведующей отделом. Вставать ни свет ни заря и возвращаться домой с жуткой мигренью.