Последний Дон Кихот - Марина Дяченко

- Да, я надену эти доспехи. Я не вижу в этом ничего смешного; я не вижу ничего смешного в том, что хоть один человек среди всего этого прекрасного и несправедливого мира пустится в дорогу не ради собственной выгоды, а ради тех, кому кроме Дон-Кихота - никто не поможет...

- Сеньор Алонсо, - не выдержал Авельянеда. - Сегодня мы видим вас, быть может, последний раз... Не поговорить ли нам о чем-нибудь приятном? О погоде? О политике? О приключениях Амадиса Галльского, наконец?

- Сеньор Авельянеда, - с улыбкой заметил Санчо. - Слыхали пословицу? Гость хозяину не указ, гость как невольник, где посадят, там сидит... И с чего это вы взяли, что видите сеньора Алонсо в последний раз? Ой, не дождетесь, сеньор Авельянеда!

Авельянеда вспыхнул и часто задышал:

- Господа... Господин Карраско. Вы бы... как специалист... Если человек надевает на голову бритвенный тазик, какие-то доспехи, берет какое-то копье... и при этом утверждает, что действует в интересах человечества по-моему, это и есть случай самого натурального помешательства, вы меня простите, я не медик, я не вправе ставить диагнозы... Я искренне надеялся, что хотя бы трагическая история вашего батюшки, сеньор Алонсо, заставит вас взяться за ум. Я считал, что ваше странствие - своего рода игра... Что вы поиграете в странствующего рыцаря - да и образумитесь... Что поделать, инфантилизмом нынче страдают до сорока лет и до пятидесяти, никто не хочет взрослеть, взрослеть неудобно, взрослеть неприятно... Но вы-то, вы, сеньор Алонсо! Я так рассчитывал на вас... А теперь я вижу, что вы всерьез отправляетесь носиться по свету в погоне за химерами, смеша всех добрых людей, знакомых и незнакомых. И какой гуманистический пафос! Какая выспренность! Никому вы не нужны, кроме себя самого да, простите, сеньоры Альдонсы... которую вы своими же руками делаете навек несчастной!

Стало тихо, и в этой тишине слышно было, как невозмутимо, за обе щеки, с чавканьем поедает олью Санчо Панса.

- "Я рыцарь, - медленно сказал Алонсо, - и, если на то будет милость Всевышнего, умру рыцарем. Одни люди идут по широкому полю надменного честолюбия, другие - по путям низкого и рабского ласкательства, третьи по дороге обманного лицемерия, четвертые - по стезе истинной веры; я же, руководимый своей звездой, иду по узкой тропе странствующего рыцарства, ради которого я презрел мирские блага, но не презрел чести. Я мстил за обиды, восстанавливал справедливость, карал дерзость, побеждал великанов, попирал чудовищ... Все мои стремления всегда были направлены к благородной цели, то есть к тому, чтобы всем делать добро и никому не делать зла".

С портрета на него смотрел, улыбаясь, Рыцарь Печального Образа.

Авельянеда, дурачась, зааплодировал:

- Браво... Браво! Брависсимо!

- "Ничего больше не говорите в свое оправдание, сеньор мой и господин", - сказал вдруг Санчо, - "ибо ничего лучшего нельзя ни сказать, ни придумать, ни сделать. И разве то, что этот сеньор утверждает, что на свете не было и нет странствующих рыцарей, не доказывает, что он ничего не смыслит в том, что говорит?"

- А вы, милейший, молчите, - раздраженно бросил Авельянеда. - Сеньора Наследственность и о вас сказала свое слово, и мне вас жаль. Каково это: быть потомком поколений оруженосцев, которым поколения Дон-Кихотов вот уже столетия обещают... подарить остров!

- "Я тот самый, - невозмутимо откликнулся Санчо, - и остров я заслужил не меньше всякого другого. Я из тех, о ком сказано: "следуй за добрыми людьми, и сам станешь добрым... или еще: "кто под добрым станет древом, доброй осенится тенью". Я пристал к хорошему хозяину... и, ежели Бог допустит, стану сам вроде него; и да пошлет Господь долгие годы ему и мне"!

Санчо поднял бокал и в полной тишине выпил; Авельянеда сопел, Алонсо шагнул навстречу оруженосцу:

- Санчо... Санчо, считай, что в этот момент я тебя окончательно за все простил!

- Не лыком шиты, - сказал довольный Санчо. - Признайтесь, хозяин, а вы думали, что все Панса держат "Дон-Кихота" на полке, но никогда не читают! Вы думали, что все Панса, как их достойный прародитель, вообще не умеют читать, а подписывать свое имя научились, разглядывая надписи на мешках с зерном? А вот вам! Четыре класса, как есть, закончили, какое-никакое, а образование!..

И они обнялись.

Санчо подумал, что знает этого человека всего неделю, и за это время успел один раз предать его и один раз спасти, и что теперь согласен отдать руку за его благополучие, да что руку - голову...

И что теперь он с новым ужасом смотрит в будущее, потому что одно дело - хоть сколько неприятная поездка с чужим человеком, и совсем другое быть свидетелем неудач, несчастий, унижений близкого друга.

Авельянеда встал, едва не опрокинув тяжелый стул:

- Господа... простите. Сеньора Альдонса... простите! Я не могу быть свидетелем... всего этого. Быть равнодушным свидетелем - значит быть соучастником...

Ага, удовлетворенно подумал Санчо. Не удержался. Пробило тебя перед лицом улики...

Алонсо улыбнулся:

- Сеньор Авельянеда... В гневе вы произнесли фразу, достойную самого рыцаря Печального Образа. "Быть равнодушным свидетелем - все равно что быть соучастником". Вспомните, сколько раз в жизни вам приходилось быть вот так равнодушным свидетелем! Как вы можете спокойно есть и пить, когда сейчас, в это самое мгновение, где-то умирают от голода дети! И не в далеких странах - рядом, в получасе спокойной ходьбы!

- Сеньор Алонсо, - подал голос молчавший до того Карраско. - Мы с вами тысячу раз говорили... Помощь, о которой вас никто не просил - тоже преступление!

Вмешательство в чужие дела, которые вас не касаются - тоже преступление!

- Напрасная трата слов, - махнул рукой Авельянеда. - Этому сеньору кажется, что он в своем уме... Что ж, не стану вам мешать. Прощайте!

- Одну минуту, - сказал Санчо, когда Авельянеда был уже в дверях. Одну минуту... Я хочу вернуть вам ваши деньги.

Авельянеда поднял брови:

- Что такое, любезный Панса?

- Ваши деньги, - громко повторил Санчо и взял со стола поднос. - Те самые, что вы анонимно заплатили мне за то, чтобы Дон-Кихот никогда не вышел на дорогу.

Здесь все, забирайте-забирайте.

И, поклонившись, как лакей в трактире, протянул Авельянеде поднос.

Авельянеда долго смотрел на пачку денег, на письмо, а все смотрели на Авельянеду. Он надувался, становясь похожим на бурдюк с вином, на один из тех отвратительных бурдюков, с которыми сражался еще Рыцарь Печального Образа.

- Как человек бережливый, - хладнокровно продолжал Санчо, - говорю вам:

заберите денежку, в хозяйстве пригодится. Кто за копеечку не держится, тот сам ни гроша не стоит. Берите.