Улыбка бога - Екатерина Соловьева

Рядом с приземистыми корчмами и трактирами шумел, как безбрежный океан, рынок. Базарная площадь встретила жуткой какофонией воплей, запахов и пёстрых нарядов. От рядов со скотом сильно несло навозом, и приятели поспешили дальше, туда, где торговки – дородные румяные бабы, перегнувшись через деревянные лотки, наперебой расхваливали свои товары, размахивая пучками лука и моркови.

– А кому гароха! Капу-стки!

– Морковка! Свежая! Крепкая!

– Лу-чо-ок! Чесночок!

– А вот яйца! А кому яйца!

Протиснувшись к мясным рядам, друзья натолкнулись на необъятного мужика в окровавленном фартуке, который, отгоняя мух, снимал с крюка свиную тушу могучими ручищами.

Его сосед, скалясь беззубым ртом, протягивал полные горсти орехов:

– Одолела крушина – купи лешшины!

Буквально здесь же, на самой середине площади, колесом ходили скоморохи в красных колпаках, размалёванные артисты жонглировали яблоками и тут же ели их.

Вшивые нищие и юродивые, все в рванье и ветоши, выкрикивали предсказания скорого Апокалипсиса, сопровождая противоречивые пророчества безумным хохотом, и протягивая к прохожим грязные руки за подаянием.

Рядом с цыганским шатром раздавались немелодичные вопли, перемежаемые переборами инструмента, смутно напоминающего то ли гитару, то ли лютню.

– Отворот-приворот! Красны-девицы, добры-молодцы! Найди охоту – прилепи парню сухόту!

Изрядно захмелевшая Ида услышала какие-то вопли сквозь толпу и предложила Глебу подойти ближе. Рыжий щербатый мужичонко голосил на все лады, перекрывая крики торговцев:

– Кто перепляшет Данька-волчка – тому и вы-руч-ка! А ну, живей, живей подходи, подходи-подходи, да и глядеть-погляди! За погляд-то не берём, только пляшем да поём!

Бубенщик, с невероятно хитрым лицом и узкими глазками, пользуясь небольшим перерывом, выравнивал сбитое дыхание и осматривал широкий кожаный бубен на предмет трещин. Широкоплечий и приземистый, заросший по самые глаза, бородатый, дударь сплёвывал в сторону, сжимая в грязных пальцах раздвоенную деревянную дудку.

Глеб протянул женщине её кружку, та сделала большой глоток и закашлялась. Медовуха обожгла горло, упала в желудок, опалилив всё и там. Нервы распустились, как обрезанные нити – резко и радостно, струнами зазвенев по всему телу и, как всегда, отдавшись в лодыжках.

– Смотри, как его колбасит! – кивнул Глеб на мужичонку, который вился, как вьюн, успевая делать ставки и выводя соревнующихся один за другим в круг.

– Ага, – согласилась женщина и отхлебнула ещё.

Начался новый тур, и музыканты завели свежую мелодию: весёлую, разухабистую.

«Там-та-ра-та-та!» – отдалось в голове Ираиды от ритма.

– А ну, пляши-пляши, пляши от души! Подходи честной народ! Становись-ка в хоровод! – соловьём заливался щербатый.

Дударь и бубенщик привычно брались за инструменты, толпа громко хлопала, орала и хохотала, пританцовывая: мотив действительно был очень весёлый, заводной.

«И где я слышала эту мелодию?» – гадала Ида, стараясь подпевать про себя.

Музыканты играли вполне профессионально: дуда легко перескакивала по нотам, зовя и рисуясь, а бубен ловко и чётко отбивал ритм.

– Талантливые ребята, – заслушавшись, вполголоса произнёс Глеб.

«Там-та-ра-та-та!» – с готовностью отозвались икры, лодыжки и ступни женщины, призывая отбить чечётку и прямо сейчас.

Ида всегда относилась к своим ногам с крайним подозрением. С определённой дозой спиртного они обычно начинали жить отдельной от неё жизнью: заслышав задорную мелодию, пускались в пляс, выписывая замысловатые кренделя. Проклятые конечности становились совершенно неуправляемыми, и по утрам особенно тяжело было выносить взгляды тех, кто менее активно куролесил рядом.

«Странно, – мучилась Ида, – сейчас день, а мне вечер мерещится… И белая статуя… люди вокруг… ступеньки холодные… и флейты, флейты…»

Глеб с интересом наблюдал за соревнующимися. Уже шестеро участников сошли с дистанции: обливающийся потом лысый мужик, хохочущий парень, заядлый гуляка, бородатый верзила, матерящийся без устали, какой-то горький пьяница и шустрый одноглазый мужичок.

Против Данька конкуренты не выстояли и десяти минут – он ещё только входил в раж, а у них уже заплетались ноги и сбивалось дыхание. Неутомимый плясун был невысок и широк в плечах. Ни капли жира, сухопарые ноги в широких портах и лёгких сапожках. Молодые глаза смотрят задорно, но складки у усмехающегося рта говорят о тридцати, а то и более годах.

«Там-та-ра-та-та!» – не отставала проклятая мелодия.

Ноги сами собой начали отстукивать заводной ритм.

«Нам же деньги нужны, так? – подумала Ида. – А этот рыжий вон уже сколько с людей содрал. Если что – отдам ему серёжки, они вроде серебряные. А так – чем чёрт не шутит?»

И всё громче шумела медовуха в ушах: «Там-та-ра-та-та! Там-та-ра-та-та!»

– Подходи-подходи! – радостно орал зазывала, ссыпая выигрыш в тяжёлую мошну и пряча её за пазуху. – Мои грόши уводи! Перепляшешь Данька-волчка – тебе и вы-руч-ка!

«Ну, родимые, не подведите», – вздохнула Ираида, набрала в грудь побольше воздуха и крикнула:

– Я перепляшу!

Обернулась сразу вся толпа, образуя коридор любопытных. Глеб запоздало попытался схватить Иду за руку, но та, вручив ему пустую кружку, уже уверенно шла вперёд.

«Да… храм… плиты холодные… жертвенники горят…»

И всё тело уже вовсю подпевало за проклятыми ногами – а те подтанцовывали под притихшую мелодию, собираясь дать жару.

Ида подошла к зазывале, деловито подбоченилась, хитро прищурилась и расправила плечи.

– Я перепляшу. Проиграю – получишь мои серьги – они из чистого серебра.

Щербатый недоверчиво попробовал кольца на зуб, поворчал, но остался доволен.

– Пляши, девка. Проиграешь – кольца мои. Выиграешь – все деньги твои.

Дударь откашлялся и набрал воздуха, прежде чем прильнуть к раздвоенной дуде. Бубенщик выправил сместившиеся пластинки и поднял инструмент в знак того, что готов. Данько усмехнулся, сплюнул на доски в грязном сене и встряхнул ногами.

– Начали! – неожиданно гаркнул зазывала, и музыканты грянули быструю мелодию.

Данько привычно отстукивал ногами ритм, а Ида, уловив пульс, поняла, что мотив откуда-то смутно знаком. Сразу вспомнились примитивные уроки русского народного танца на курсах подготовки к работе вожатой в лагере.

Веселье снова ударило в голову, и женщина принялась лихо отплясывать. Сапоги без каблуков стучали по доскам глухо, но часто, поддерживая ритм бубна и дуды.

Пятка-носок! Рраз-два-три! Пятка-носок! Рраз-два-три!

Оп-оп! Оп-на носках-разворот! Хлоп-хлоп! С пятки поворот!

Правой-левой – вперёд – назад!

Пятка-носок! Рраз-два-три! Пятка-носок! Рраз-два-три!

Ооп-оп! Рраз-два-три!

И плечи, плечи в такт: левое, правое, левое, правое. Ловко, игриво. Вот так! Да!

Сердце ухало часто и бойко: точно в ритм. Коса порастрепалась, сарафан ходил колоколом вокруг колен, кольца стучали по щекам. Ида раскраснелась и сверкала синими глазами. Она совсем не замечала, что рана на плече раскрылась и сквозь повязку сочится алый ручеёк. Она видела яркое пламя жертвенников на фоне южной ночи и мраморные глаза гигантской статуи, флейты настойчиво влекли её за собой по широким плитам. Толпа уплотнилась и с новыми силами принялась орать и улюлюкать, подбадривая то женщину, то её удалого противника.

Данько не уступал: его ноги мельтешили, как крылья вспугнутой птицы, на лице играла ехидная ухмылка, короткие кудри вздрагивали над толстыми бровями.

– Что ж вы такую тоску играете, братцы?! – подзадоривала Ида музыкантов.

Те азартно перемигнулись, сменили мелодию на ещё более быструю, в которой женщине почудились ирландские мотивы.

«Или нет? Или всё те же флейты?..»

– Другое дело! – одобрила она, не останавливаясь ни на минуту.

Вправо-влево! Влево-право! Оп-оп-оп!

Подбородок вверх! Смотреть вперёд! Ууух! Там-там-та-та-там!

Рррам-там-та-та-тамм! Та-ра-дам-там-там! Оп-уоп-и вот так!

– До чего же весело! Под такую музыку и останавливаться-то грех! – успела выкрикнуть Ида перед очередным всплеском и ускорением мелодии.

Толпа неистовствовала: многие хлопали в ладоши, кто-то, не удержавшись, тоже приплясывал, кто-то напевал, кто-то топал в такт. Зазывала заметно нервничал, глядя на то, как выдыхается Данько. Плясун изо всех сил старался не подать виду, но движения его стали заметно медленнее, он теперь с натугой отрывал ноги от досок и совсем не успевал за ритмом. А вот Ида только-только расходилась: коса расплелась и тёмной змеёй била по спине, на лоб налипли пряди, подол сарафана прыгал, не поспевая за владелицей, но сапоги чётко и ровно отбивали такт музыки. Мало того – она пыталась ещё и подпевать! Но теперь было заметно, что боль и усталость настигли её: дыхание срывалось, с рукава на доски сыпались кровавые бусины. Но мелодия никак не отпускала, заставляя двигаться всё быстрее и быстрее, Уже и музыканты хрипели и прерывались, то судорожно набирая воздух, то меняя руки, уже и толпа выросла до ста человек, болея больше за бесноватую, чем за известного плясуна, а женщина всё не собиралась останавливаться, ускоряя и ускоряя темп.