Тысячеликий герой - Джозеф Кэмпбелл

Например, существует следующая история о короле Артуре и о том, как он собрался на конную охоту со своими рыцарями. «Как только король оказался в лесу, он увидел перед собой большого оленя. Этот олень будет моей добычей, сказал король Артур и, пришпорив коня, долго и настойчиво преследовал зверя и вот — вот уже должен был его догнать; но погоня была слишком утомительной, так что загнанный конь короля упал замертво; тогда слуга подвел королю другого коня. Так король загнал коня насмерть, но все же не упустил своей добычи. Он остановился у ключа и сел, погрузившись в великое раздумье. И когда он так сидел, ему показалось, что он слышит лай гончих, числом до тридцати. И тут он увидел, как к нему вышел самый странный зверь изо всех когда — либо виденных им и изо всех, о которых ему когда — либо довелось слышать; зверь подошел к роднику, чтобы напиться, и звук, исходящий из его брюха, был подобен шуму от тридцати идущих по следу гончих; но все то время, пока зверь пил воду, брюхо его молчало: после чего зверь с громким шумом удалился, оставив короля в сильном изумлении»[5].

Или вот история из совершенно другой части света о девочке племени арапахо с северо — американских равнин. У тополя она заметила дикобраза и попыталась его поймать, но животное забежало за дерево и стало подниматься вверх по стволу. Девочка отправилась следом, чтобы схватить дикобраза, но тот все время немного опережал ее. «Хорошо! — сказала она. — Я взбираюсь по дереву, чтобы поймать дикобраза, потому что мне нужны эти длинные иглы, и если понадобиться, я доберусь до самой вершины». Дикобраз добрался до верхушки дерева, но когда девочка приблизилась и протянула руки, чтобы схватить его, тополь вдруг стал выше, и дикобраз продолжал подниматься. Глянув вниз, девочка увидела собравшихся внизу друзей, которые, задрав, головы призывали ее спуститься вниз; но одержимая преследованием и вместе с тем страхом перед расстоянием, что отделяло ее от земли, она продолжала взбираться по дереву до тех пор, пока не превратилась в точку для тех, кто наблюдал за ней снизу, и так вместе с дикообразом она в конце концов добралась до неба[6].

Рис. 3 Осирис в образе Быка переносит своего почитателя в потусторонний мир

Для того чтобы продемонстрировать спонтанное появление образа предвестника в психике, созревшей для преобразования, достаточно будет привести два сновидения. Первое — это сновидение юноши, ищущего путь к новому пониманию окружающего мира:

«Зеленая страна, где пасется много овец. Это ‘страна овец’. Неизвестная женщина стоит в стране овец и указывает мне путь»[7].

Второй сон приснился девушке, подруга которой недавно умерла от туберкулеза легких; она боится, что сама больна этой болезнью.

«Я находилась в цветущем саду; солнце садилось в кроваво — красном закате. И тут передо мной появился черный, благородный рыцарь, который проникновенно обратился ко мне глубоким и пугающим голосом: ‘Не пойдешь ли ты со мной?’ Не ожидая ответа, он взял меня за руку и увел с собой». [8]

Будь то сновидение или миф, во всех этих приключениях образ, внезапно появляющийся в качестве проводника, отмечающий новый период, новый этап жизненного пути, всегда окружен атмосферой необъяснимого очарования. То, с чем необходимо встретиться лицом к лицу, и то, что каким — то образом оказывается хорошо знакомым бессознательному — хотя является неизвестным, удивительным и даже пугающим для сознательного «я» — открыто заявляет о себе; а то, что прежде было исполнено смысла, может удивительным образом утратить свое значение — подобно миру, потускневшему для царского ребенка с неожиданным исчезновением золотого шарика в роднике. После этого герой находит свои прежние занятия пустыми, даже если на некоторое время возвращается к ним. И тогда проявляется целый ряд знаков все возрастающей силы, пока, наконец, призыв уже не может быть отвергнут — как в нижеследующей легенде о «Четырех Знаках», которая является самым известным примером зова к приключению в мировой литературе.

Отец юного принца Гаутамы Шакьямуни, Будущего Будды, оградил его от всякого соприкосновения с понятиями старости, болезни, смерти и монашества, чтобы не допустить у него возникновения какой — либо мысли о самоотречении от жизни; ибо при его рождении было предсказано, что он станет либо властелином мира, либо Буддой. Царь, предпочитавший, чтобы его сын пошел по царской стезе, дал ему три дворца и сорок тысяч девушек — танцовщиц, чтобы поддерживать у сына интерес к жизни. Но это только послужило приближению неизбежного; ибо еще в сравнительно юном возрасте принц уже исчерпал для себя сферу плотских радостей и созрел для иных переживаний. И в тот момент, когда он был готов к этому, сами собой появились должные вестники:

«Однажды Будущий Будда пожелал отправиться в парк и велел своему возничему приготовить колесницу. Поэтому слуга подготовил великолепную, изысканную колесницу и, роскошно украсив ее, запряг в нее четырех великолепных лошадей породы синхава, белых, как лепестки лотоса, и объявил Будущему Будде, что все готово. И Будущий Будда сел в колесницу, достойную богов, и отправился в парк.

‘Близится время для просветления принца Сиддхартхи, — решили боги, — мы должны послать ему знак’; один из них преобразился в дряхлого старика с гнилыми зубами, седыми волосами, кривой и сгорбленной фигурой и, трясясь и опираясь на посох, явился Будущему Будде, но таким образом, что видеть его могли только он и возница.

Тогда Будущий Будда обратился к возничему: ‘Друг мой, молю тебя, скажи, кто этот человек? Даже волосы его не такие, как у других людей’. И, выслушав ответ, он сказал: ‘Позор рожденью, ибо ко всякому, кто родился, должна прийти старость’. После чего с волненьем в сердце он повернул обратно и вернулся во дворец.

‘Почему мой сын так скоро вернулся?’ — спросил царь. ‘Ваше величество, он увидел старика, — прозвучал ответ, — а увидев старика, захотел уединиться от мира’. ‘Ты хочешь убить меня, говоря такие вещи? Быстро распорядись, чтобы сыну моему показали какие — нибудь игры. Если нам удастся развлечь его, он перестанет думать о том, чтобы уединиться от мира’. После чего царь расставил стражу на половину лиги в каждом направлении.

И однажды снова, направляясь в парк, Будущий Будда увидел больного человека, посланного богами; и снова, расспросив о нем, с волненьем в сердце он повернул обратно и вошел в свой дворец.

И опять царь спросил, что произошло, отдал тот же приказ, что и прежде, и снова увеличил охраняемую территорию до трех четвертей лиги вокруг.

И опять, в один день, когда Будущий Будда направлялся в парк, он увидел мертвого человека, посланного богами; и снова, расспросив о нем, он повернул обратно и с волнением в сердце вернулся в свой дворец.

И царь задал тот же вопрос и отдал то же повеление, что и раньше; и снова увеличил стражу, расставив ее на расстоянии лиги вокруг.

И наконец, в один день, когда Будущий Будда направлялся в парк, он увидел аккуратно и пристойно одетого монаха, которого послали боги; и он спросил возницу: ‘Прошу тебя, скажи мне, кто этот человек?’ ‘Принц, это человек, который уединился от мира’; после этого возничий начал перечислять достоинства уединения от мира. Мысль об уединении от мира понравилась Будущему Будде»[9].

Первая стадия мифологического пути героя — которую мы обозначили как «зов к странствиям» — означает, что судьба позвала героя и перенесла центр его духовного тяготения за пределы его общества, в область неизвестного. Эта судьбоносная сфера, таящая как опасности, так и сокровища, может быть представлена по — разному: как далекая страна, лес, подземное, подводное или небесное царство, таинственный остров, высокая горная вершина или как состояние глубокого погружения в сон; но это всегда оказывается место удивительно меняющихся и полиморфных созданий, невообразимых мучений, сверхчеловеческих свершений и невыразимого восторга. Герой может сам, по своей собственной воле, отправиться в свои странствия, как Тесей, услышавший по прибытии в город своего отца, Афины, ужасную историю о Минотавре; или же он может быть послан или унесен в свое приключение какой — нибудь благожелательной или злонамеренной силой, как в случае Одиссея, которого носили по Средиземноморью ветры разгневанного бога Посейдона. Приключение может начинаться с простой ошибки, как в сказке о принцессе; или, опять же, герой может всего лишь случайно прогуливаться и его блуждающий взор остановится на чем — то, что увлечет его с проторенных дорог человека. Примеры можно приводить до бесконечности, со всех уголков света[10].

2. Отвержение зова

Часто в реальной жизни и нередко в мифах и народных сказках мы встречаемся с печальным случаем зова, оставшегося без ответа; ибо всегда возможно попросту обратить свое внимание на другие интересы. Отказ призыву превращает приключение в его противоположность. Погруженный в рутину, в тяжкие труды, собственно, в «культуру» человек теряет способность к значимому решительному действию и превращается в жертву, требующую спасения. Его цветущий мир становится пустыней, а жизнь его кажется бессмысленной — даже несмотря на то, что, подобно Царю Миносу, благодаря титаническим усилиям, он может преуспеть в создании прославленной империи. Какой бы дом он ни построил, это будет дом смерти: лабиринт с исполинскими стенами, предназначенный для того, чтобы скрыть от него его Минотавра. Все, что он может, — это создавать новые проблемы для себя и ожидать постепенного приближения своего краха.